Радужная Нить, ч.3 - Онмёдзи

Только было поздно.

Их принял один погребальный костёр.

Так я решил, без сил опускаясь на колени. Но судьба решила иначе.

Из-за спины уже доносилось потрескивание, перерастающее в равномерный гул. "Если пожар не остановить, равнина выгорит подчистую, и мы — вместе с ней", — равнодушно подумал я, не двигаясь с места и уставившись на собственные ладони, такие не похожие на руки брата. Отважный воин, познавший лишь одну слабость, которая его и погубила... А Мэй... она просуществовала сотни лет, обрела душу — неужели ради того, чтобы так и не изведать радости? Краткий миг настоящей жизни, капля в море...

Тяжёлые удары крыльев заставили меня встрепенуться. Фуурин уцелел... хоть что-то хорошее.

— Ты ж мой умница! Осторожнее опускай! — воскликнул Ю, и моё сердце замерло. Кто?! Кто из них?

Но, ещё до того, как я упал перед неподвижно лежащей девушкой, ответ стал очевиден. Крепкий мужчина в железном доспехе — израненная птица с места бы его не сдвинула.

— Он умер мгновенно. Я почувствовал, — тихо сказал мой друг, когда я вновь обратил взгляд на пылающую скособоченную повозку. Уже и колёса занялись. Животные лежали без движения — ненависть мико хлестнула их своим смертоносным бичом. А затем тяжёлые тучи, предвестники близкой грозы, поглотили её без остатка.

— Как... она? — я удивился твёрдости своего голоса. Фуурин успел выхватить добычу из лап смерти, но какую? Что я увижу в глубине этих глаз, когда поднимутся начинающие трепетать веки? Чистый родник, невольную причину раздора? Жертву порочных страстей, погрязшую в трясине собственных ошибок? Пустую оболочку?

Последнее — самое страшное. Заклинаю тебя, друг — отвечай!

— Очнётся и будет жить. Хотя поначалу её придётся заставить. — Он нежно провёл пальцем по гладкой щеке, оставляя влажную линию, однако новая капля сменила только что стёртую. — Всё-таки, малышка оказалась сильнее. Я знал, что она победит. Если бы только задумался о цене! Взял на себя труд просчитать, не поддаваясь пагубной опрометчивости и собственной боли... Видишь, какой мудрый советник тебе достался? Ты не простишь меня, Кай.

— Посмотрим, — ответил я, хотя это был не вопрос. — Тебя, может, и прощу. Себя — никогда.

Совёнок неожиданно ткнулся в мою спину, тихонько пискнул. Ты прав, малыш. Ошибки останутся с нами до конца, но сейчас не время. Живые важнее мёртвых.

— Что, птенчик? Подрезали крылышки? — хотел было погладить круглую голову, но, заслышав многообещающее скрежетание клювом, вовремя отдёрнул руку. Кое-что неизменно, как сама земля! — До обозов долететь сможешь? Скоро здесь будет жарко!

— Не будет. Смотри! Небесная Владычица на нашей стороне.

Ю передал мне девушку и встал на ноги, позволяя струям дождя, набирающего силу, омыть лицо.

В лагере, спешно разбитом неподалёку от дороги, меня встретили расспросами о брате. Разум, хоть и затуманенный горем, сработал чётко, стоило только представить, как отразится на войске гибель его предводителя. С откровенностью следовало повременить. Что я им скажу? И поверят ли они в мою невиновность, если я сам в неё не верю?

Ожидая возвращения гонцов, посланных к северным вратам, я взял на себя часть обязанностей Хоно. Суета под проливным дождём заставила с головой окунуться в полезную деятельность, и это было спасением. Тотемаки и Кенске — последний неудачно упал с лошади и теперь прихрамывал, понося на чём свет стоит и крыс, и кляч, и ливень — оба доверяли мне, не зная о нашей с братом размолвке, и я чувствовал себя обманщиком.

Они поначалу схватились за клинки, когда следом за мной, бережно несущим на руках подрагивающее тело Мэй, показался человек в насквозь промокших одеяниях ханьского толка с огромной совой в охапке. Несколько копейщиков, самых отважных, дышали нам в затылки.

— Уберите оружие! Это друзья.

— Милосердные ками! Кого ты притащил, парень?! И что с ней?!

— Господин Жэнь Ю... лекарь. А это — его ручной питомец. Против мерзких тварей лучшей защиты не сыскать! А госпожа Мэй-Мэй просто сильно испугалась...

Тут они, как раз, перешли к расспросам по поводу исчезновения Хоно, а я — к попыткам избежать определённости в ответах. Ю молча принял из моих рук девушку, устраивая её поуютнее в повозке, выделенной для этого Кенске. Фуурин, подпрыгивая, взобрался внутрь. Залечивать раны, сохнуть и от любопытных глаз подальше.

Я же, отложив объяснения на потом, занялся делами, не требующими особых знаний. Старик выставил дозоры — укреплённую "звёздочку", после чего я убедил его сесть под навесом, натянутым на шестах, и принимать донесения оттуда. Тотемаки ещё раньше отправил посланника к Мидзасире, и теперь сгонял остатки войска в лагерь. Кошки исчезли, словно тени с наступлением ночи. Закончив отдавать распоряжения по поводу раненых Игэ Тору, тому самому незнакомцу, что так вовремя подхватил мой призыв, я опустился на одно из сёдел, сваленных под навесом, и размотал ленту, затянутую сначала братом, а затем, после крысиного нашествия — Мэй. Боль полоснула по сердцу, перебивая телесную. Я бережно скатал заскорузлую ткань, сунул за пазуху и подсел к факелу, воткнутому в землю. А рану-то не мешает промыть и перевязать чем-нибудь чистым...

— Откуда она у тебя? — прогудел Кенске, придвигаясь со своим седлом поближе.

— Да так, порезался.

— Не царапина! Лента. Это же его!

— Хономару и дал, — подтвердил я, мучительно сжимая пальцы. — Саке есть?

Старик без слов передал бутылочку, оплетённую соломой. Я плеснул на рану, сморщился, а он ухватил мою ладонь своей широкой лапищей и неожиданно прижался к ней лбом.

— Господин Огата! Что...

— Если он не вернётся, — глухо произнёс тот, и глаза его заблестели в мечущихся рыжих всполохах, — теперь я хоть знаю, за кого сражаться!

— Постойте, — опешил я, — он вовсе не это имел в виду...

— Пока вы отсутствовали, господин Кайдомару, — Кенске чуть ли не впервые обратился ко мне почтительно; сколько себя помнил, всегда был для него парнишкой да младшим, и только, — мои люди пребывали в растерянности. Да и во время этой суматохи... Господин верховный военачальник исчез, стоило появиться кошкам. Ёкай, глазам своим не верил, и откуда они только взялись?! И тут вы, с кличем "Нэко-мата!", а ведь кого из нас в детстве сказками не потешали? Народ и подхватил. Я нескольким торопыгам по ушам съездил за самовольство и заорал вместе со всеми. А теперь ещё и лента... Значит, правы те двое!

— Какие двое? — устало переспросил я.

— Да, из сотни Тэнсё. Говорят, были свидетелями тому, как брат назначил вас командующим всеми войсками в случае собственной гибели.

Командующим? Он для перевязки её мне дал, ведь ничего другого под рукой не нашлось! Или речь о его словах, когда зазвучала тревога, и Хоно просил меня позаботиться о Мэй? Как же легко исказить истину...

— Так это правда или нет? — потребовал ответа Кенске. — Правда, господин Кайдомару?

Я посмотрел ему в глаза. Да, солгать было бы проще. Какая разница, что хотел сказать брат, если теперь я должен ему свою жизнь? Я покачал головой.

— Нет. Его слова были ошибочно поняты. Простите, если обманул ваши надежды.

— Понятно, — одноглазый вояка тяжело поднялся и, невзирая на хромоту, стал мерить шагами и без того истоптанную землю. Наконец, остановился и обернулся ко мне.

— Вы честный человек. Любой бы соврал, но не вы... и не он. Надеюсь, понимаете, что возглавить войско, если истинный военачальник не вернётся — ваш долг? Поддержка будет.

Я молча кивнул.

— А он не вернётся, да? — продолжил Кенске, и его загорелое лицо с выпуклыми глазами исказилось от боли. — Я понял по вашему виду. Ещё когда вы внесли эту женщину. Что произошло?

Я в двух словах изложил суть событий, опуская подробности о нашем поединке и Кагуре. Хотел выставить дело так, будто брат сложил голову в битве с врагом, наславшим крыс и испепелившим его молнией, но не смог. Старик слишком хорошо знал нас обоих.

— Небесное возмездие неотвратимо, — горько промолвил он, когда я закончил рассказ. — Страсть действительно оказалась гибельной. Как он мог бросить войско ради какой-то девки, белой, как смерть? Все мои уроки, все таланты моего ученика пропали даром. Ему предстояло стать величайшим воином Империи... да он и был им, пока не встретил её!

— Женщину, которая тоже его любила, — возразил я, выдерживая испытующий взгляд покрасневших глаз. — Вам сейчас тяжело, господин Огата. И мне — тоже. А ей — хуже всех. Что касается брата... Думаю, Хоно прекрасно понимал, что при сложившихся обстоятельствах, столкнувшись нос к носу с противником, перечёркивающем все его взгляды на жизнь, он будет плохим предводителем войска.

— А вы были готовы к такому нападению, когда призывали своих кошачьих демонов? — перебил меня Кенске. — В ваши представления все эти крысы с кошками укладываются, я так понимаю?

— И крысы, и кошки, и совы. Путешествие было очень познавательным! Но я неважный боец, как вам известно. А военачальник — так и вовсе никудышный. У меня недостаточно опыта для осады — которой, кстати, хотелось бы избежать... Пойдут ли за мной люди?

— Люди? Да они только и твердят про Нэко-мату! Стоит расползтись слухам о последней воле вашего брата, так и вовсе молиться на вас начнут! А насчёт осады поговорим на совете, — вздохнул мой новый наставник. — После похорон. Ради того, чтобы сохранить честь этого безумца, и ради укрепления собственной власти — проведите их как можно быстрее!

— Да. Но тайна его смерти останется между нами.

— Я любил его, как родного сына, которого у меня никогда не было, — ответил Кенске. — Что бы он ни натворил — не хочу, чтобы одно решение, принятое под влиянием чувств, затмило годы великой славы. Помню, как он явился ко мне впервые: спесивый юнец во всём новеньком, уверенный, что неплохое владение тати уже даёт ему право командовать сотней... — Он снова взял меня за руку, на этот раз здоровую, прижимая её к сердцу. — Могу поклясться, если хотите.

— Лишнее, — остановил я его. — Такие клятвы не произносят вслух.

Несмотря на мудрый совет Кенске проспать остаток ночи, я отправился бродить по лагерю, как только гонец от Мидзасиры пустился в обратный путь. Его войско по-прежнему присматривало за Северными и Восточными вратами Кёо, и от крыс не пострадало. Этого и следовало ожидать — впрочем, я скрыл свою осведомлённость.

Утром — похороны, после которых мы подтянем силы к Западным вратам. И начнётся осада...

Накануне таких событий отдых и впрямь бы не помешал. Но стоило только прекратиться дождю, как ноги сами понесли меня из-под навеса в ночь. Мне нужна была Юки. Нужна, как воздух. Убедиться, что она жива. Поговорить. Я боялся заглядывать в повозку с Ю сильнее, чем наступления рассвета! Что сказать Мэй, какими словами утешить её, если мне самому нет утешения? Я не смог солгать Кенске, не смог доверить старому вояке всю боль своего сердца. Брат погиб, защищая меня — как некогда это сделала мать. И уже один его верный друг, не зная всех обстоятельств, считает это не подвигом, но карой небесной. Ты был прав, Хоно, называя меня предателем!

Я спотыкался о сапоги спящих, закутанных в одеяла и промокшие плащи, выслушивал ругань и продолжал шататься по лагерю, бездумно и бессмысленно.

Девушка словно в воду канула. Должно быть, мирно спала среди прочих воинов. В темноте её наверняка приняли за паренька, чьего-нибудь помощника, потерявшего хозяина. Не хочу думать об ином исходе. Не хочу! Хватит одной потери.

Поглощённый раздумьями, я не заметил бы, что покидаю лагерь, не окликни меня часовой. Отозвался и лишь тогда узнал направление, избранное неосознанно. Что ж, так тому и быть.

От повозки остался лишь покорёженный остов. Я задрал голову. Комок железа приплавился намертво к передней дуге. Доспех о-ёрой, некогда такой нарядный, с пластинами, переплетёнными цветными шнурами, теперь съёжился, напоминая остановившееся сердце. Ливень смыл остатки пепла, и единственные кости, найденные мной, были слишком крупными и принадлежали несчастным животным. Волам явно не повезло. "От меня одни беды". Кто это сказал? Ах да, Мэй...

В отупении, порождённом слишком сильной болью, я несколько раз обошёл повозку и наткнулся на что-то твёрдое. За малым не раздавил. Нагнулся поднять, узнал на ощупь и с отвращением отбросил. Чаша мико! Рядом плавился металл, горело дерево, погиб благороднейший из людей — а эта хрупкая дрянь цела, как ни в чём не бывало!

Мэй считала, что вещица с Хикко таит в себе зло. Но Кагура утверждала обратное. Кому верить? Какая теперь разница... Больше она никому не причинит вреда!

Я зашарил пальцами в траве, нащупал гладкое донышко. Поднял к свету, скупо источаемому очистившимися небесами. О, боги!

Молочно-белая поверхность замерцала, отражая слабое сияние звёзд, взирающих сверху. Одна из них сорвалась с места, закружилась вокруг нас... крохотная изумрудная искорка.

— Ты! — выдохнул я, опуская преобразившуюся вещицу на колени и протягивая ладонь светлячку. — Вернулся!

Существо присело на кончик пальца, затем сорвалось снова, выписывая вокруг меня радостные начертания. Поманило куда-то. Я кинул чашу за пазуху, не опасаясь более порезаться краями, сменившими былую остроту на гладкую волнистость, и последовал за ним.

Что-то торчало из земли неподалёку, сливаясь с высокой травой, не потревоженной огнём. Знакомая рукоять. Косигатана, отданная мне Хоно и выбитая из моих рук одним умелым движением. Совсем забыл о ней!

— Спасибо, — поблагодарил я маленького друга, поднимая клинок. — Лучшая память. Пускай твой путь лежит в свете, брат мой!

И, когда пальцы сомкнулись под овальной цубой, на душе стало легче. Как будто Хоно стоял рядом и улыбался, простив меня за всё.

Утро не торопилось наступать. Зашевелились спящие, кутаясь во влажные одеяла. Кто-то насобирал кустарника (равнина была не слишком щедра на топливо) и разжёг большой костёр, к которому сползлись все, кому хватило места. Уже кони, уцелевшие при нашествии крыс, зафыркали, призывая хозяев — а солнце всё не всходило. Подул пронизывающий ветер, вновь затянувший небеса пеленой тяжёлых туч. Одежда, хоть и высохшая на моём разгорячённом теле, не слишком хорошо защищала от холода. Когда же рассвет? Какая долгая ночь...

Я вернулся к Кенске, завалившемуся спать прямо под навесом, и застал старика за беседой с остальными начальниками дружин. Даже Мидзасира-но Сэй прибыл. Судя по их виду и тому, как несколько голов склонились в поклоне до земли — уже знали. Не всю правду. Главное.

— Ходил попрощаться с братом, — устало молвил я, поприветствовав собравшихся и давая им знак подняться. — Природа сама позаботилась о похоронах. Великий костёр для лучшего из воинов! Нам осталось отдать последние почести.

— Значит, мы не увидим тела? — спросил командующий армией севера. Молодой и высокий, в отменных доспехах, он до боли напоминал брата и осанкой, и недоверием, скользнувших в чёрных раскосых глазах.

Кенске заворчал, но я остановил его взмахом руки.

— Сомнения вполне оправданны. Поднять людей! Раз таково ваше желание — не будем тянуть до рассвета!