| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Что "странно", Зайка? — я, расслабленный и умиротворенный, нежно кладу ладонь на обнаженную грудь и чувствую биение её сердца.
— Да так...
— Зая, ты обещала все мне рассказывать! — я приникаю губами к Вериному розовому ушку, и девушка улыбаясь, ежится от щекотки.
— Да... вот просто странно... еще вчера девственница... а сегодня мои губы на твоём... Я оказалась ужасно развратная, да? — она приподнимает голову и с тревогой смотрит мне в глаза.
— Да. — я предельно серьезен, и её бедовая головушка никнет под осознанием своей "низменной сущности", — Хуже того, как говорят прокуроры — преступное деяние, совершенное в составе организованной группы, является отягчающим обстоятельством...
— И тебя втянула... — её шепот еле слышен из под густых волос.
"Неожиданная трактовка моих слов! Господи, сколько же у тебя в голове тараканов! Ну-с, продолжим их выводить...".
— Вообще-то, я не себя имел в виду...
Она поднимает на меня зеленые глазищи из которых уже капают слёзки, и непонимающе переспрашивает:
— А кого?
— Женскую часть Человечества... Ту всемирную банду женщин, которая занимается сексом и совращает несчастных, безобидных мужчин. Ты несешь за это такую же ответственность, как и два миллиарда других твоих подельниц в юбках...
Секунд пять, не меньше, уходит на осмысление сказанного мною, а потом НАСТУПАЕТ МЕСТЬ! Меня пинают, щекочут, тискают, щиплют... и все это под звуковое сопровождение: "Ах, негодяй!", "Какой противный тип!", "Ишь ты, маленький мерзавец!"... ну и тому подобное! Слава богу, очередной "тараканий" кризис миновал.
Когда Вера успокаивается, я подсовываю ладонь под колено девушки, и та, закрыв глаза, послушно приподнимает согнутые ноги и разводит их, готовясь очередной раз гостеприимно принять в себя "маленького мерзавца"!..
...— Селезнев! — недовольная харя "русички" маячит передо мной, — Повтори, произведения каких писателей мы будем проходить в первой четверти?
Я встаю:
— Грибоедов — "Горе от ума", Пушкин — лирика и "Евгений Онегин", Лермонтов — "Герой нашего времени", "Мёртвые души" Гоголя, литературная критика Белинского, и публицистика Герцена... — думать о своем и слышать, что говорит докладчик, я научился еще на многочисленных совещаниях в министерствах.
— Не только! А чтобы узнать, что еще, то для этого надо слушать учителя, а не сидеть с отсутствующим видом и смотреть на часы! Давай-ка их сюда — и отдам я их только твоим родителям... Часы и звонки — это ориентир только для учителей, а не для учеников... Снимай! — и тянет ко мне свою загребущую худую лапку с обкусанными ногтями.
"Хотя бы по случаю праздника маникюр сделала, грязнуля...".
— Извините, Ирина Михайловна... Я вас внимательно слушал, и повторил все, что вы перечислили. Вид у меня такой, какой есть. А часы мне подарила мама, и я их никому не отдам.
— Я сказала — часы снимай, и давай их сюда! Мама твоя придет и заберет их, заодно я ей о твоем поведении расскажу. Вот тогда она и решит, стоит ли тебе еще что-нибудь дарить, или нет! Снимай, сказала...
"Фееричная дура!..".
— Поведение мое абсолютно нормальное: сижу тихо, учителя слушаю, на вопросы отвечаю правильно, оценки хорошие. А про часы я уже все сказал. Хотите вызвать в школу маму — вон дневник лежит на парте... — я совершенно спокоен и логичен, что ее выводит из себя, кажется, еще больше.
Она повышает голос и уже не говорит, а почти кричит:
— Я сказала снимай часы, а в дневник я тебе запись и сама сделаю, без всяких советов!
— По поводу часов я уже все ответил. В дневник пишите, что хотите. И позвольте обратить ваше внимание, что вместо того, чтобы "сеять разумное, доброе, вечное" — вы орете на меня, и пытаетесь отобрать МОИ часы... Какая-то неравноценная замена уроку... Который, кстати, называется "Урок мира", а не урок литературы... — я осознанно иду на конфликт.
"Zaebaла, дура!.. Пора на место ставить, а то весь год житья не даст. Да еще и "классной" стала...".
Сейчас с учителями спорить не принято в принципе... Поэтому "дура", кажется, готова лопнуть от возмущения. Лицо побагровело так, что стали неразличимы многочисленные конопушки, маленькие глазки выпучились и сделали свою обладательницу похожей на Крупскую в молодости.
— Пошел вон из класса! И без родителей на мой урок больше не сметь являться!
— Насколько я знаю, выгонять учеников из класса во время урока запрещено методическими инструкциями Министерства просвещения. Поэтому я останусь... А право на обучение мне гарантирует наше родное Советское государство. Если вы имеете что-то против решений органов Советской власти, то обратитесь в компетентные органы — я выполнять ваши противозаконные требования не собираюсь... — демонстративно усаживаюсь на свое место.
Потеряв самообладание и дар речи, "русичка" хватает меня за шиворот и пытается вытащить из-за парты!
"Сеалекс! А что?! А вдруг?!.." — я делаю вид, что ей удается стащить меня со стула, врезаюсь в нее плечом сбивая с ног, и сам валюсь сверху!
Пока она что-то сумбурно выкрикивает и брыкаясь, вылезает из-под меня, я продолжаю лежать, как убитый...
В кабинете директора стоит мертвая тишина — слышно только, как тикают настенные часы, и пишет врач "Скорой".
Анна Константиновна — директор школы — стоит с потерянным лицом около стены, и поочередно переводит взгляд с меня на "русичку", а с неё на врачей.
Придурочная "русичка", поняв, в какую историю вляпалась, стоит с бледным лицом и дрожащими губами. Она вцепилась в спинку стула так, что похоже, ногти потом придется обгрызать заново.
Ну а лично у меня "именины сердца"! С умирающим видом я позволил одноклассникам довести себя до кабинета директора, поскольку медицинский оказался закрыт. Вдобавок ко всему, "выпал" из их рук на лестнице, и "неуправляемо пролетел" целый лестничный пролет! А только что, при осмотре, я удачно сымитировал (да, бlя! "сЫмитировал", через "ы"... Спасибо, сука — научила!) сотрясение мозга, и обдумывал следующий шаг, чтобы забить последний гвоздь в "крышку гроба" мерзкой твари.
И что характерно... ни жалости, ни сочувствия, ни... угрызений совести. Only business...
Я начинаю кашлять, сползаю со стула на колени, и отворачиваюсь от присутствующих. Пальцы, незаметно для окружающих засунутые в горло, заставляют меня извергнуть поток рвоты на директорский пол...
Voila'... За полгода я второй раз в больнице. Удачный получился День Знаний!
"Скорая" привезла меня в Городскую детскую больницу им. Раухфуса К.А. Название я прочитал на вывеске в приемном отделении. Врач передала меня и "мои" бумаги дежурной медсестре и ушла. А я остался скучать в ожидании "оформления моего поступления", как не без поэтических претензий сформулировала та же медсестра!
Поскольку временно я оказался никому не интересен, то встал и тихонько отдрейфовал к телефону-автомату, висевшему в больничном коридоре...
— Да, алло... — удивленный мамин голос.
— Привет, мам... Можешь меня СПОКОЙНО послушать? — четко выделяю интонацией "спокойно".
— Да, что случилось? — в мамином голосе уже слышно рождение "психоза".
— Я сказал "спокойно" — а ты уже волнуешься...
— Я спокойна, говори. — мама старается взять себя в руки.
— У меня на уроке произошел конфликт с учительницей "русского". Она захотела меня выгнать из класса и толкнула, а я сделал вид, что упал и ударился головой. Со мной ВСЕ в порядке, но я имитирую сотрясение мозга. Директор вызвала "Скорую", и сейчас я в "Раухфуса". Еще раз повторяю — со мной все абсолютно в порядке! Ты поняла?
По ходу этого монолога я постоянно озираюсь, опасаясь посторонних ушей.
— С тобой точно все в порядке?! — все же уточняет мама. Ирину Михайловну она уже однажды видела на родительском собрании, и обозвала ее "физруком". Та приперлась на собрание в кроссовках и джинсовой юбке, вещала прокуренным голосом, и текстом, далеким от высоких литературных образцов.
— Я сейчас отпрошусь с работы, и приеду!
— Особо не торопись — меня еще и в палату не определили...
— А что они там тянут!
— Мам... Ты не забыла, что со мной все в порядке, и я не тороплюсь к больным?!
— Да... да... — мамин голос теряет "боевой" напор, — Но с тобой ТОЧНО все в порядке?!
"Ааааа-а!"...
Через час приехала мама. А еще через полтора часа Ретлуев!
— Здравствуйте! — опасливо здоровается он с мамой. В памяти, видимо, еще свежи воспоминания, как она его выгнала из палаты "Свердловки" при первом знакомстве. Тогда капитан неосторожно попытался успокоить маму фразой "Но ведь все же обошлось"...
Сегодня эмоций меньше...
"Скорая" настучала в милицию о нанесении "увечий" несовершеннолетнему в школе, Ильяс увидел знакомую фамилию в сводке и взял дело себе...
... — Как ты позволил себя "уронить" женщине? — неискренне удивлялся Ретлуев, который уже успел "взять объяснения" в школе.
— Она неуравновешенная, — заявил я, — и как все психи, очень сильная в момент обострения!
— Откуда ты про психов знаешь? — бурчит капитан.
— Читал... после того случая... — я потупил глаза, делая тонкий намек на "толстые воспоминания".
Ретлуев сбивается с настроя. Затем откладывает свои бумаги на прикроватную тумбочку, и бросив косой взгляд на маму, спрашивает:
— Зачем тебе это?..
— Сука, потому что.
— Виктор! — одергивает меня мама.
— Она же может реальный срок получить. — Ретлуев сверлит меня взглядом.
— Я не настолько кровожаден. — безмятежно смотрю в глаза бывшему тренеру.
— А что ты хочешь? — он демонстрирует внимание.
— Мама заберет заявление, если мне дадут возможность не ходить к ней больше на уроки. А оба предмета я сдам экстерном... Но не ей.
Мама подозрительно рассматривает меня. Ретлуев тоже это замечает, и начинает догадываться, что мы не в сговоре.
— А проще нельзя было это решить? — спрашивает он мрачно.
— Как? Дать ей в рожу? Я посчитал, что так — оптимальный вариант. Тем более, что объективно она на меня напала. При куче свидетелей. Так что пусть пока помочится кипятком...
— Виктор! — опять мамин окрик.
Ретлуев морщится:
— Эти условия МНЕ нужно передать директору?
— Ну что вы, Ильяс Муталимович — вы просто скажите им, что есть единственный выход — если моя мама заберет заявление из милиции...
— А если они не согласятся?
— Бегом согласятся. — я "осторожно" качаю головой и морщусь "от боли".
Мама встревоженно привстает со стула, а Ретлуев усмехается:
— Шалва конечно мерзавец, но он прав — тебе лучше не на ринг, а в театр!
Под влиянием неожиданно порыва, я кривлюсь в улыбке в ответ:
— Когда буду получать Оскар — упомяну вас в благодарственной речи!
— Ладно, упоминай... Директору я позвоню. Сегодня... Заявление писать будете?
— Да! — мама.
— Нет... — я, — Таким, как она, учителями работать нельзя, но... черт с ней...
— А наказать за такие вещи ее стоило бы! — "кровожадно" заявляет мама.
— Тюрьмой? — уточняет Ретлуев, и мама тушуется.
— Ладно. Может, невовремя — у тебя же сейчас "серьезная травма". — мент снова усмехается, — Ты на Всесоюзном финале "Перчаток" выступишь?
Теперь уже я пристально смотрю на Ретлуева:
— Я так понимаю, что не один тут такой, с "актерскими способностями"?
Ретлуев отводит взгляд:
— Ладно, сам решай... Но он двадцать первого сентября начнётся, в Москве... Нужно заранее подтверждать.
— Вы что, про бокс?! — начинает "закипать" мама, — Тебе мало сотряс... — и она неожиданно смолкла.
Мы переглядываемся — и сначала тихонько, а затем в полный голос, начинаем все вместе смеяться!
— Мам!.. Меня Леша все лето тренировал... Мне самому интересно... — выдавливаю я, отдышавшись.
"Еще как интересно! На тренировках с Альдоной я кое-что обнаружил... Необходимо проверить. Впрочем, об этом позднее... ".
— Кстати, о Коростылеве... Где он? Телефон не берет никто... — интересуется Ретлуев.
— Леха на работе. У него сутки сегодня... А что случилось?
— Плохого — ничего... — Ретлуев пожимает плечами, — Из Москвы решение Верховного Суда поступило. Дело пересмотрели, приговор отменен, судимость с него снята... — под конец фразы Ильяс не выдерживает и улыбается...
...Клаймич улетал в Ленинград через день после нашего отъезда. Альдона и Вера с родителями поездом уезжали в Москву завтра. Аэлитовцы оставались в Сочи еще на месяц. Все они — а также Арсен с папой, главный врач с супругой, Степан Захарович с Ириной Петровной, и Лешина Наташа с подругой — пришли нас проводить на вокзал.
Обратные билеты тоже были в СВ, а Леха так и вообще ехал один на двух местах! Со сдачей Диминого билета мы решили не заморачиваться.
Сейчас он увел Наташу "показывать мягкий вагон", и "зачем-то" опустил шторку на окне. А что?! Стоянка поезда десять минут — и если постараться... Хе!
Завадские уже закинули вещи в соседний вагон, и мы стоим небольшой толпой на перроне. Михаил Авакович с Арсеном горячо зазывают всех в Сочи следующим летом: "Мой дом — твой дом, дай я тебя обныыму напоследок!".
Степан Захарович зовет всех в Сибирь, на охоту и пельмени. Можно с гастролями!
Михаил Афанасьевич еще утром сообщил, что примет нас в санатории без всяких путевок и в любое время, поэтому сейчас только напоминающе подмигивает.
Клаймич обещает Вере с Альдоной, что мы приедем в Москву в самые ближайшие дни — а Верина мама дает слово, что будет активно искать третью солистку и обзвонит знакомых преподавателей в других консерваториях.
Короче, все одновременно говорят, обещают, приглашают и обнимаются...
Ну а мы с Верой "попрощались" еще вчера... раз пять... или шесть... поэтому сейчас только изредка встречаемся глазами. Неожиданно перехватываю взгляд Альдоны, и совершенно четко понимаю, что она все ЗНАЕТ.
"Черт!.. Верка проболталась, или сама догадалась?.. А... Похрен...".
Отвечаю прибалтке пристальным взглядом. Она неожиданно кивает в ответ, и подходит попрощаться персонально. Желает счастливого пути и уступает место Вере. "Зая", запинаясь и с трудом подбирая слова, тоже желает "легкой дороги".
"Надо с этим делать что-то кардинальное... В корне менять "модель поведения"...".
Наконец проводница загоняет отъезжающих в вагон. Мы еще с минуту машем руками в окна, и поезд плавно, без малейшего толчка, начинает "плыть" вдоль перрона...
...Одну ночь, приличий ради, я переночевал в больнице, и уже утром мама забрала меня домой "под расписку". Больничный она брать не стала, и Леша сначала отвез маму на работу, а потом мы поехали в гости к Клаймичу.
Дражайший "Григорий ибн Давыдович" нам обрадовался, и был как всегда доброжелателен и гостеприимен, но, как мне показалось, пребывал сильно не в духе. Впрочем, все быстро разъяснилось.
Когда "музыкальный руководитель" сообщил "руководимой Пьехе" о своем уходе — разразился грандиозный скандал...
— Все нормально, но нервы потрепал вчера... изрядно... — и Клаймич пригубил коньяка из малюсенькой рюмочки, запив его черным кофе из тонкой фарфоровой чашки с каким-то красивым клеймом на донышке.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
