Фэнтези 2016 Кинопольский Волк

Волченя казался себе в чём-то человеком науки. Таким же, как его мать, отгородившаяся от семейных дел и богатств на прибрежной биостанции, где самым дорогим предметом был пустой аквариум со встроенной вентиляцией, или как его дядя, дошедший в своих экспериментах до микстуры несмотря на огромные доходы из совсем другого источника. Ему казалось, что он уже много понимает.

Например, он догадался, как мать ухитрилась шестнадцать лет подряд прятать от него ликантропию. Лунная проблема связана с половым созреванием, а ведь у стареющих женщин как раз эти процессы начинают давать сбой. Он был поздним ребёнком и основательно встряхнул весь организм Анны Триколич — она немного помолодела и у неё снова началось. Именно этого, а вовсе не её страсти к науке испугался Константин Волченя, которого Лакс видел два раза в жизни и почти не запомнил. Сейчас наш герой считал, что ему с самого начала не было места в этой тёплой компании. Все три поколения Триколичей ценили точность и достоверность, перепроверяли экспериментально и старались думать своей головой. А он поверил на слово Анне Триколич, биологу средних лет без вредных привычек, думая, что она обычный человек. Разумеется, жить с оборотнем он не хотел. А Лакс тоже не хотел бы жить с отцом, который боится оборотней.

Он распутал всю эту цепочку между делом, словно сам по себе, и сейчас даже был немного удивлён, насколько ясней стали известные ему факты. И он надеялся, что задача поимки этого странного хищника, который пытается поймать их сам, тоже будет решена. Причём решит её он сам, и задолго до того, как этот неведомый до них доберётся.

Сейчас, когда оказалось, что оборотни существуют и даже могут быть биологами, Лакс не мог позволить себе умереть. Конечно, то, чем занимался его дед, Кинель, Апраксин и даже Бирюкевич было очень важным. Благодаря ним любой оборотень, который попадал в стаю, мог узнать, где его место в сложной иерархии Кинополя. Но было ещё место в природе, тот вопрос, которым задавались и Антон, и Анна Триколич, и даже тот преподаватель (Крапивник, кажется), про которого говорил Бирюкевич. Они исследовали человека, волка и того, кто оказался посередине, они наверняка пытались пробиться до самой сердцевины и понять, что за пружина запускает непонятный процесс ликантропии, которого у высших животных просто нет, как нет у них, к примеру, человеческой культуры и языка с абстрактными терминами. Может ли волк быть оборотнем, который превращается в человека с волчьей психикой? Видимо, нет. Для этого нужно что-то, что есть только у человека. Откуда оно появилось? Этот вопрос только казался абстрактным. Так или иначе, после тысячи вариантов, он всё равно приходил к нему. Ясно, что ликантропия — дитя человеческой эволюции, ясно, что она к чему-то приспособлена, но — к чему? Что это за приспособление? Используем ли мы его полностью? Или что-то упускаем?

Дядя едва ли это исследовал. Он был анатом, его интересовала физиология. Он едва ли поднимался выше животных рефлексов, ликантроп был для него не больше, чем усовершенствованной собакой Павлова. Но ведь рефлексами не исчерпывается поведение даже у крысы. Над рефлексами есть много других механизмов психики и, в частности, инстинкты — эти крохотные руководства, которые позволяют, к примеру, учиться. Лакс всю жизнь, как ему самому казалось, вёл себя как пусть немного странный, но человек. Однако даже перекинувшись в первый раз он достаточно хорошо владел волчьим телом, чтобы открыть зубами щеколду и уйти от погони. Как же переплетены эти инстинкты? Что в оборотне от человека? Что от волка? Что в человеке от оборотня?

Свою роль он видел уже ясно. Этология ликантропа вполне себе тянула на новое направление, в котором, ввиду того, что тема была засекречена, ни было ни связей между исследователями, ни открытых публикаций. А ведь в этом сейфе хранились немыслимые сокровища. И Лакс знал, что если он выживет, поступит в легендарный Кинопольский биологический и (об этом не хотелось думать, но придётся) приведёт в порядок лабораторию Антона Триколича, то изучение психологии ликантропа будет важнейшим его делом. И даже если результаты не будут годиться для публикации, можно будет организовать переписку, благо, электронная почта позволяет не тратиться на конверты и марки. Всё что надо — письмом. Как у Любищева.

А пока следовало пройти предварительный экзамен. Разобраться в этологии неведомого хищника, который хотел их съесть. И Волченя принимал его вызов. Настало время проверить, насколько хорошо он знает животных.

Но была у этих планов и небольшая проблема — Копи в них, разумеется, не поняла бы ничего. Поэтому Лакс решил говорить как можно более ласково и развёрнуто. Чтобы девочка почувствовала себя своей в его рассужданиях:

— Здесь обычной, житейской логики недостаточно. С той самой минуты, когда мы услышали мотоциклы, я только и делаю, что всматриваюсь. Пытаюсь различить, где у этого чудовища хвост, где грива, какие у него повадки, какая пища для него особенно лакомая. Хочу заглянуть ему прямо в морду, прямо в глаза. Двуногие хищники оставляют самые разные следы, поэтому тут ошибиться раз плюнуть, они запутывают их, как зайцы и сами забывают, где прошли. Поэтому чтобы разглядеть его, нужно вглядываться не только очень внимательно, но ещё очень долго. Реакции неоднозначны даже у домашних животных, а мы даже не знаем сейчас, к какому виду относится хищник, что крадётся за спиной. Но я не думаю, что всё безнадёжно. Я могу ошибиться и десять, и двадцать раз, но в конце концов — если меня не съедят — я найду его ясный след и пойму, что это за зверь, как Кювье восстанавливал скелет по одной-единственной косточке. Да, эта зверюга ещё не знает, с кем связалась. Когда я пойму зверя, его можно будет поймать и посадить на цепь — для науки. Раз зубастый, будет решётки грызть.

Смотри, что я уже про него нашёл.

Во-первых, он явно сидит где-то в Коалиции. Быть может, у него есть кресло в Совете. Быть может, он уже прикидывает, как его занять. Оба варианты одинаково жестокие. Полные списки и знакомство всех со всеми играет с нами довольно зловещую шутку — он знает, кого убивать. Словно большая стальная сеть охватила всех волков города и теперь тому, кто всё это затеял достаточно только ткнуть в этот улов ножом. Конечно, и Кинель, и твой отец будут пытаться его остановить, но разомкнуть эту сеть они не могут — в Кинополь, я уверен, рвётся не один Гамидов. Поэтому спрятаться не получится. Вся Коалиция знает, что Апраксину подчинено и управление заповедником. И эти парни в лагере — они из тех же стай, чьи вожаки заседают в Совете. А значит, у нашего хищника несколько сотен глаз и в Кинополе нас надо прятать от него разве что в море.

Во-вторых, уже ясно, что они готовы убивать кого угодно, пусть даже и чужими руками. С самого начала они ударили по трём главным узлам Коалиции. Конечно, и с дядей, и с Кинелем, и с твоим отцом у них могли быть счёты. Но если нечаянно погибнет даже Маргадалян — они не против. Потому что они хотят хаоса. Именно к хаосу они стремятся, он им выгоден. Это ещё одна причина, кстати, почему они поднимают так много мути и устраивают такие странные маскарады. Им мало прятаться самим, им хочется, чтобы другие попрятались. Они мастера ловить рыбу в мутной воде. А это значит, что они могут убить любого. Просто, чтобы запугать. Или запутать следы. Или заставлять нас ломать голову и искать смысл в ещё одном убийстве, которое тем и полезно для них, что абсолютно бессмысленно.

В-третьих — церковь здесь с одной стороны не при чём, а с другой — одна из главных улик. Её подставляют, как я думаю, подставляют умело и ведут к тому, что из города их надо выжить. Видимо, она чем-то крепко насолила нашему врагу, потому что просто так никто никого подставлять не будет. Я правда не знаю, что там может быть, но я слышал, что церковь с храмом — это землевладелец. А в Коалиции наверняка не один Кинель занимается строительством и прочими похожими делами. Так что двойной удар тут вполне оправдан. Я думаю, твоему отцу известно, кто ведёт дела в Глухарёвке и строит там для оборотней уютные коттеджи почти возле самого леса. Церковь Воссоединения строит свой храм там же. А ведь лес там только один и в нём невозможно не встретиться.

В-четвёртых, они знают, с кем связались. Это не драка за статус. Когда звери или люди дерутся за место на пирамиде, они ищут союзников и громко кричат свои лозунги. Но они не признались пока даже в том, что существуют. Моего дядю убил неизвестно кто, за мной и тобой пришли сектанты, атака на Кинеля и на Курбинчика тоже, я уверен, была обставлена какими-то декорациями. Это не значит, что они ничего не требуют. Это значит, у них такой план, для которого не нужно ничего требовать и достаточно действовать из-за угла. И будут идти до конца. Они изображают из себя маньяков и довольно успешно, но действуют слишком осмысленно и бьют слишком точно. Все их вроде-бы-глупости не больше, чем дымовая завеса. Они не хотят, чтобы их воспринимали всерьёз.

В-пятых, как я уже сказал, то, чего они добиваются, не требует атаки в открытую. Прятаться они могут до самого конца, убивая и уползая обратно в тень. И вся надежда на то, что мы либо найдём этого хищника по следам, либо он бросится, и мы успеем его разглядеть прежде, чем он вцепится нам в загривок. Конечно, рано или поздно мы поймём, кто они, но нам нужно, чтобы это случилось именно рано. Мы уже остались без микстуры, мы уже прячемся непонятно где, мы уже идём по ложному следу — Кинель проверяет церковь, а твой отец — возможных пришельцев. Но я уверен, что этот гнойник зрел именно в городе.

Отсюда следует то, что я говорю в-шестых. Гамидовские и связаны с этим, и не связаны. Они не связаны потому, что попали в эту историю почти случайно. Я почти уверен, что наши преследователи сами узнали об их приезде только на том совещании, где были я и ты. Но они сумели этим воспользоваться, а Коалиция — нет. Какой расклад с ними сейчас, зависит от исхода дуэли. Но даже если Мардагалян победил, на Церковь мы можем теперь натравить в лучшем случае налоговую инспекцию. А это не так мощно, потому что денег у них хватает.

Но гамидовцы связаны с тем, что было девять лет назад. Нет, я не думаю, что это продолжение той войны, месть буринцев или что-то в этом духе. Мало кто станет воевать за старые кости. Но люди редко воюют из-за костей. То, что не могли поделить раньше, могут начать делить и в наши дни. Мы пока не знаем, что именно они делят, это явно не Южный Лес. Но зато мы знаем, что та версия убийства моего деда, в которой все были уверены, никуда не годится. Конечно, не один тогда погиб, но вспомни, Копи — именно после его смерти и поднялась та муть, в которой шла война. И обрати внимание, что эта муть не спала до сих пор. Даже о том, что случилось в ту ночь на даче, и откуда пришёл приказ убивать, мы знаем только версию Коалиции. А версию Бурина и его компании не знает толком даже Бирюкевич!

Кто-то заметает следы, причём заметает их виртуозно. Подумай, если бы мы не полезли на дачу, то не смогли бы догадаться, что они там не в первый раз. Маргадалян бы просто не обратил на это внимание. А ещё подумай, что пока мы прячемся на островках, твой отец по-прежнему об этом не знает и думает, что эта стая — просто случайное стихийное бедствие.

Конечно, если бы твой отец взял гамидовцев за хвост, он бы вытряс из них подробности. Но сейчас всё идёт к тому, что брать за хвост будет просто некого. Всех свидетелей похватали за шкирку и швырнули в мясорубку.

Как видишь, мы немного знаем о наших охотниках. Но что-то уже есть. Мы не видели, кто они, но мы знаем, что ждать, пока они покажутся, бесполезно. Мы не знаем все их цели, но знаем одну — они хотят убить нас. Это очень много. Это уже позволяет оставить приманку.

Твой отец думает, что мы не приманка, а детёныши и нас надо прятать. Но те, кто идёт за нами следом, любую нору могут раскопать. Поэтому в капкане нам было бы безопасней. Вся надежда сейчас на такие ловушки. Если у нас будет ловушка, мы будем знать, куда они рано или поздно придут. И даже если они вырвутся из капкана, мы узнаем много об их следах и повадках.

Потому что слабая сторона есть и у них — они рвутся вперёд, а значит, не сумеют хорошо держать оборону.

Мы не можем прятаться. Мы должны выбраться и искать. Если мы охотимся, у нас есть шанс, а если мы дичь, то нам остаётся только дождаться охотника. Потому что если мы их не найдём, они найдут нас.

И заповедник сейчас не самое лучшее убежище. Дом Волка надёжней в тысячу раз! Туда стягивают все силы, а оборона там такая, что он выдержит даже небольщую засаду. Я знаю, Копи, что говорят инстинкты, но эта нора — ненадёжная. Тебя здесь найдут в два счёта, а потом поднимут и затравят собаками.

— Я не могу тебя бросить, понимаешь? Ты и Лучевский — мои единственные друзья в этом странном городе, которого я так пока и не увидел. Если ты не хочешь идти, можешь оставаться. Но я тебя оставить не могу. Потому что чую всеми кишками и почками — раз они атаковали нас в первый же день, наши головы нужны им не меньше, чем голова моего дяди или Кинеля. Поэтому через пару дней они будут и здесь. И я не знаю, в каком виде. Может дойти до того, что эти ребята из стаи нас попросту выдадут. Они постоянно веселится, а мораль у них хлипкая.

Тишина. Только прислушавшись, можно было различить в зарослях тяжёлое, прерывистое дыхание.

— Ну, давай, Копи! Отвечай! Даже если ты не согласна, отвечай!

Вместо ответа заросли зашевелились и оттуда показалась волчица. Она выступила вперёд, посмотрела на Лакса чёрными глазами (он заметил в них слабый карий отлив) и с достоинством вошла в воду. Лакс осторожно сошёл на землю и подпрыгнул,

В лоб ударило, словно киянкой, перед глазами завертелись чёрные круги и он рухнул на землю, чуть не потеряв сознание. Голову мутило, а желудок жгло огнём. Волченя с трудом приподнялся на лапы, встряхнулся и заковылял в воду. Сперва ему показалось, что он не сможет даже плыть, но лапы заработали и он даже наподдал, пытаясь не отставать от подруги.

Он уже знал, что умирать ему нельзя. Ликантропия была загадкой и он прекрасно понимал своего дядю, который наверняка мечтал разобрать её на части и вписать в историю науки. Уже сейчас он мог отвлекать себя целой кучей интересных вопросов. Например, по какому признаку выбрано животное, в которого разрешено перекидываться. Ведь обезьяна и волк не родственны и общих генов у них немного. Если это было изощрённой мимикрией, наподобие тех цветков, которые притворяются бабочками, то это означало, что в тех краях, где водятся, к примеру, львы и леопарды, могли закрепиться и другие варианты. А в российских широтах вполне могли и закрепиться оборотни-медведи — ведь по массе человек ближе к медведю, чем к волку. Про медведей, он, правда, не слышал — но ведь пару дней назад он и волков считал не существующими.

Копи уверенно сворачивала к пляжу. Похоже, здешняя акватория была ей знакома и она не рисковала ни на что наткнуться. Лакс снова следовал за ней, стараясь попадать прямо в струю.