Приносящий счастье

— Так вот, — закончил Матрохин, — только от нас зависит, наступят события в двадцать первом веке до закрытия возможности переходов, примерно во время нее или существенно после. И решение этого вопроса, по-моему, приоритетнее, чем выяснение, какой именно песец придет в двадцать первый век через два с половиной года.

Ай да Попаданец, подумал я, ай да жертва ЕГЭ. Или он успел проскочить еще до запуска этого конвейера по производству идиотов? Как бы то ни было, ему удалось быстро и точно сформулировать то, о чем я только начинал задумываться. Однако вопрос, действительно, очень важный, и обсуждать его следует по правилам проведения военных советов. Кто тут нас самый младший по званию? Наверное, все-таки не Поль, а Женя.

Я ожидающе уставился на нашего эскулапа.

— Блокирование переходов будет навсегда или на какое-то время?

— Нет, не навсегда, а примерно на год. Опять-таки по времени мира с меньшим количеством кристаллов.

— Значит, нам надо максимально сократить походы туда с решающим кристаллом. С тем, чтобы наши потомки через год паузы, за который у нас пройдет триста лет, смогли заново открыть переход еще в докатастрофические времена. Потому как сколько народу мы сможем сюда эвакуировать? Максимум несколько десятков, да и то не факт, что получится. А при попытках увеличить количество хотя бы до сотен власти обязательно просекут фишку и вмешаются. Мне даже страшно подумать, что тут будет в таком случае. В предлагаемом же мной варианте здесь уже может оказаться сравнимое по силе государство, что позволит сделать существенно больше, чем сейчас можем мы.

— Присоединяюсь, — кивнул Попаданец.

— Аналогично, — это уже Поль. Причем он явно хотел что-то добавить, но сдержался.

— Я тоже так считаю, — подал голос дядя Миша.

— Ну, а от моего мнения, получается, и вовсе ничего не зависит, но я тоже "за".

Сказав это, я посмотрел на Поля — будет он теперь, когда решение уже принято, озвучивать какие-то явно имеющиеся дополнительные соображения? Но брат Хани только еле заметно покачал головой.

Выждав три дня, за которые в моей таблице подоспела клетка с желтым верхом, я перебрался на дачу около Прудов. До благоприятного обратному переходу момента оставалось еще пять дней. Их я потратил в основном на поиски металлолома. Подготовил к эвакуации часть заброшенной железной дороги в лесу неподалеку от своей бытовки, а потом поехал в Москву. Там, помимо посещения работы, занялся примерно тем же самым, то есть поисками мест, где плохо лежит немалое количество бесхозного железа. В процессе которых вынужден был признать, что хоть в чем-то нынешние власти преуспели — таких мест оказалось неожиданно мало, и каждое из них было достаточно неудобным. Эх, где вы, начало девяностых, когда только в шаговой доступности от дома имелось четыре заброшенных стройки с кучей ржавых железяк на каждой? Теперь же мне приходилось рыскать по всей столице. Правда, в упоминаемом недавнем прошлом не было гугла с его спутниковыми картами, которые здорово помогли в поисках.

Потом я разменял пятьдесят тысяч долларов из притащенного дядей Мишей дипломата, причем представ во время этой операции не самим собой, а Валерием Липкиным — такое имя с фамилией стояли в паспорте, недавно приобретенном мной вместо пневматического "Макарова".

"И существенно дороже его", — не преминула напомнить жаба.

Затем тот же самый Липкин на электричке проехался до Дмитрова и купил там подержанный челябинский бульдозер Б-10М — за четыреста тридцать тысяч рублей и в очень приличном состоянии. Отогнал его примерно на километр от места покупки, дождался темноты и открыл переход в Форпост. Впрочем, это скорее всего проделал уже Николай Мещерский, но точно я сказать не мог, потому как для межмировых переходов пока, слава богу, еще не требовалось показывать паспорт.

За это время дядя Миша тоже обзавелся таблицей, и мы сели сравнивать мою и его, потому как самостоятельно путешествовать меж временами майор не мог.

Даже при беглом взгляде было видно, что у дяди Миши почти отсутствуют белые клетки. Впрочем, и черная тоже была всего одна, а основной массив был раскрашен в красный и желтый цвета. Впрочем, имелись и три зеленых полуклетки, но все они были на переход оттуда сюда.

— Значит, придется погостить у нас еще неделю, — резюмировал я. — Дожидаемся вашей желтой, у меня в этот день будет белая, и отправляемся в Москву. Там вы сидите еще четыре дня, потому как не пропускать же зеленую клетку, у вас их и так мало.

— Да, но у тебя же в это время будет красная!

— Так я никуда не пойду. Отправлю вас домой, а сам останусь в Москве еще на пару дней, чтобы воспользоваться вот этой желтой. Заодно и тросов прикуплю, на которых наш бульдозер будет оттуда металлолом вытаскивать. Кстати, интересно — а для техники нет похожих графиков? Впрочем, даже если они есть, Женя тут ничем не поможет, придется ломать голову самому.

А вскоре произошло сразу два события. Первое состояло в том, что однажды вечером ко мне заявился Поль.

— Хочешь озвучить какие-то соображения, не высказанные на прошедшем совете? — поинтересовался я.

— Да. Они касаются того, что будет у нас к моменту, когда там пройдет год с заблокированной возможностью межмировых переходов. То есть когда снова появится возможность открыть дырку между там и здесь.

— Согласен, интересный вопрос. Но в астрологии я не силен, а дожить до того момента не может надеяться никто, будь у него хоть вся таблица сплошь из зеленых клеток. Кстати, твоя-то скоро будет готова?

— Женя обещал закончить ее дня через два. А вот про то, возможно ли кому-то из нас прожить триста лет до следующей разрешающей фазы, я и хотел поговорить. Можно, причем это не так уж и трудно. Просто эти наши триста лет придется просидеть там, в двадцать первом веке. Где пройдет всего лишь один год.

— Да, это возможно, но в чем смысл?

Вообще-то я, кажется, и сам потихоньку начал соображать, что тут имеется в виду, но все-таки пусть Поль конкретизирует, а то мало ли.

— Их два, — сообщил он, — и не могу сказать, какой важнее. Первый заключается в том, что в момент контакта наших потомков с той Россией и миром будет иметься посредник, отлично знающий тамошние реалии. А то ведь, сколько документов не натащи, все равно по ним трудно будет составить объективную картину. Даже язык, и тот за триста лет наверняка здорово изменится!

Второй же смысл касается нашего будущего государства. Пока мы живы, можно надеяться, что оно будет развиваться в желательном направлении, и некоторое время после смерти последнего из нас тоже. Но что потом? Как ни крути, всегда остается риск отклонения от генеральной линии.

Ага, это уже из "Краткого курса", — мысленно усмехнулся я.

Поль же продолжил:

— Вот как ты считаешь — смогла бы правящая элита твоей страны столь бесстрашно лгать, воровать и грабить, существуй отличная от нуля вероятность, что в один прекрасный момент может вернуться, например, Сталин? Как минимум такая возможность заставила бы ее покрываться холодным потом на каждом неправедно нажитом миллионе. Да и было бы их поменьше, как мне кажется. Более того, и развал Союза в таком варианте имел бы куда меньше шансов на успех. А уж Хрущев еще при первой мысли сделать свой знаменитый доклад на двадцатом съезде наверняка задумался бы, чем это чревато для него лично. В общем, история в таком варианте пойдет по другому пути, который будет как минимум не хуже свершившегося. Или существенно лучше, что мне кажется более вероятным.

Я попытался представить, что начнется, если в России двадцать первого века вдруг воскреснет Сталин. Но ничего особо интересного перед моим мысленным взором не предстало. Ведь ясно же, что власти, только-только прознав об этом, мгновенно его ликвидируют, не особо заморачиваясь приличиями — для них это без преувеличения вопрос жизни и смерти. И даже если тому будут сотни свидетелей — ничего страшного. Свора убеленных сединами академиков тут же объяснит, что это была коллективная галлюцинация, и в дальнейшем любые упоминания на данную тему пойдут по статье "экстремизм", а упоминания об упоминаниях приравняются к порнографии и, наверное, для гарантии еще и оскорблению чувств верующих.

Все это я высказал Полю, но ответ у него уже был:

— Правильно, и поэтому нам надо принять соответствующие меры. Например, создать какой-нибудь "Орден Ожидающих" и закрепить его существование в конституции. Это будет организация с минимальными правами, достаточными только для поддержания ее существования, но с одной важной оговоркой. Как только появится ожидаемое лицо, права моментально расширятся до максимально возможных.

Ага, подумал я. Вроде достаточно красивая идея. Но зачем воскресать должен именно Сталин, то есть первое лицо государства? Например, в Российской Федерации ничуть не меньшее впечатление произвело бы появление Лаврентия Павловича. А уж если во главе пусть даже небольшой, но организации, то и тем более. Так что пусть Поль помаленьку продолжает наращивать тот немного жутковатый авторитет, что у него есть, и параллельно готовится прожить год в двадцать первом веке. Кстати, судя по его виду, он уже догадался, что я хочу ему предложить.

Но, как уже упоминалось, событий в этот вечер случилось два. Второе заключалось в том, что в двенадцатом часу ночи у меня родился сын, тут же названный Андреем.

Глава 27

Из-за того, что после получения от доктора Зябликова бумажек в цветную клетку мы начали синхронизировать с ними походы в двадцать первый век, эти посещения стали происходить реже. К тому моменту, когда там кончилась осень, у нас прошло почти три года. И сейчас шел девятый год новой эры, он же тысяча пятьсот восемьдесят восьмой от рождества Христова.

За это время население колонии, которую мы уже всерьез считали государством, перевалило за пятьсот человек. Это считая с Хендерсоном и Питкэрном, но без Чатема и Мангаревы. И городов на Манюнином острове было уже не один, а целых два. Кроме Форпоста, на крайнем юге острова образовался новый поселок. Его появление было связано с тем, что лагуна, на берегу которой стояла наша столица, имела достаточно мелкий и не очень широкий выход в море. "Мечта" там еще проходила, а вот у более крупных кораблей могли возникнуть трудности. То есть верфь следовало строить в каком-то другом месте, и особого выбора тут не было, потому как остров Флиндерс имел всего одну нормально закрытую бухту. Вот, значит, на ее берегу, примерно там, где на моих картах распологалась деревенька Леди Баррон, и возник город под названием Иотупара. Потому как искал место для него, а потом строил первые дома смешанный тасманийско-мориорийский отряд. Выходцы с Чатема хотели назвать будущий населенный пункт в честь своего пророка, а Бунг в ответ заявлял, что это хорошее место для охоты на морского зверя, поэтому оно так и должно называться. Но сильно далеко споры зайти не успели — приехал Попаданец на мотоцикле и просто объединил оба варианта в одно слово, что устроило всех.

Сейчас там строился наш новый корабль — катамаран водоизмещением сорок тонн, спроектированный по мотивам уже упоминавшегося "Хокулеа". Как и прототип, он имел две мачты, но, отличие от него, мог похвастаться еще и четырьмя двигателями — одноцилиндровыми дизелями от мини-трактора. В каждом корпусе стояло два таких, через ременную передачу работающих на общий вал. Общая мощность составляла шестьдесят сил, что, по моим расчетам, должно было обеспечит скорость порядка двенадцати километров в час на моторной тяге. С чем, кстати, был согласен мужик из Петрозаводска, к которому я несколько раз обращался за консультациями от имени своего знакомого писателя. В общем, жизнь в новом городе кипела, но Бунг потихоньку начинал тосковать. Тому было две причины — кенгуру и козы с курами.

В свое время тасманиец, только появившись у нас и познакомившись с огнестрельным оружием, забеспокоился — мол, эти стреляющие палки могут запросто дискредитировать высокое искусство охоты. Ведь одно дело — загнать кенгуру, а потом забить копьями, и совсем другое — просто пристрелить добычу метров со ста. Но тогда он не обладал достаточным словарным запасом, чтобы выразить свои опасения, а потом убедился в их безосновательности. Да, ружья позволяли набить больше добычи, но бегать за ней все равно приходилось не меньше, чем с копьями. Бунг успокоился, но потихоньку подкралась новая беда. Кенгуру на Манюнином острове практически кончились. Но зато появились притащенные мной козы, которые, как я ему объяснил, скоро начнут давать мясо без всякой охоты, а кроме него — молоко и шерсть.

— Но что же тогда остается делать мужчинам? — возопил потрясенный охотник.

В ответ на это я рассказал ему о будущем его родины. Пояснил, что, хоть и через много лет, но на больших кораблях обязательно приплывут белые люди в красных мундирах — англичане. Они сразу начнут стрелять в аборигенов из ружей и пушек, а когда те попытаются ответить своими копьями, развяжут войну на уничтожение. И всего через тридцать лет от пятнадцати тысяч тасманийцев останется неполных двести человек, которые будут вывезены на Флиндерс, чтобы не мешались под ногами у новых хозяев острова. Еще через сорок лет умрет последняя из них, женщина по имени Труганини, а ее скелет поместят в музей.

Бунг сначала потерял дар речи, а потом заорал, что надо узнать, где живут эти англичане, приплыть туда и всех перебить, дабы некому было тянуть свои грязные лапы к прекрасному острову, на котором он родился. Я подтвердил, что именно так и должны поступить настоящие мужчины, но не в спешке, а после хорошей подготовки. И первый ее шаг — рассказать всем людям Тасмании, что ждет их правнуков. Причем рассказать так, чтобы поверили все.

Охотник проникся и даже начал действовать. Теперь по вечерам вокруг него собирались самые старшие тасманийцы, и вся эта команда, запалив здоровенный костер, начинала нестройно и не в лад завывать. На мой осторожный вопрос о сути происходящего был ответ — мы сочиняем песню. Такую, чтобы, услышав ее, никто не смог остаться равнодушным. Вот досочиним до конца и принесем ее на землю предков.

А в двадцать первом веке тем временем началась зима. Сделала она это почти по календарю, в предпоследний день ноября, но зато мощно и сразу. Двое суток подряд шел снег, навалив сугробы толщиной до полуметра, а потом начался дождь. Пока температура была минусовой, тротуары представляли собой каток, когда же она повысилась, стали напоминать болото. Все это я наблюдал в процессе, как мы его назвали, "выгуливания" дяди Миши. То есть он, чтобы не пропадали его редкие зеленые даты, четвертый день сидел у меня в гостях и рылся в интернете, а я использовал образовавшееся время для завершения утепления гаража.

Получилось неплохо, теперь помещение чем-то напоминало операционную. Белые стены и потолок, оклеенные пенопластом, пол, на котором поверх досок был уложен светло-зеленый ковролин, яркое светодиодное освещение. Теперь моя старая "девятка" смотрелась здесь как чужеродное тело. Впрочем, в данный момент она стояла под навесом у особняка в Форпосте.