| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Хорвек помедлил с ответом, а затем усмехнулся — совсем не так, как при виде цепей, и мне отчего-то стало легче дышать, словно смерть перестала мне подмигивать из-за его спины.
-Ладно, о убийца ведьм, я согласен, что ты заслуживаешь лучшего будущего, — промолвил он. — Но, согласись, судьба к тебе не так уж несправедлива. Ты не сходишь с выбранного пути и идешь на юг — чего же еще желать? До Ликандрика далеко, и твоя рабская участь успеет еще перемениться, к худу или к добру.
-То-то же, — проворчала я. — Впредь рассуждай обо мне с большим почтением, бесов сын. И о себе — тоже. Не желаю видеть на твоем лице это покойницкое выражение, — тут я перевела взгляд на Харля, затравленно зыркающего на нас из соседнего угла. — А ты, трусливый заяц, с чего побелел, точно привидение увидал? Тот разбойник обознался, Хорвек вовсе не треклятый Ирну-душегуб. Стал бы он с нами возиться, если бы всей его заботой было то, как раздобыть денег и прокутить побыстрее? Уж большего убытка, чем ты, во всем герцогстве не найти, не считая меня самой.
-А мне сдается, что все верно было сказано, — опасливо ответил Харль, но придвинулся чуть-чуть поближе. — И с чего ты так веришь этому проходимцу — мне вовек не понять. Не с рождения же ты его знаешь!
"В какой-то мере — с рождения, — подумала я, вслух еще немного для порядка поругав упрямого Харля. — Хорвека-человека в этот мир привела я, и остался он здесь из-за меня. Кому еще я могу доверять более и о ком мне еще беспокоиться? Нет, я не брошу его — мастер Глаас оказался прав почти во всем". Усталость победила тревогу, и, несмотря на шумное застолье, я задремала на пару часов, привалившись к стене. Едва начало светать, как нас грубо подняли по приказанию мастера Глааса. Главарь разбойничьей шайки вновь проявил своеобразную заботу о нас с Харлем и по его приказу старый Торок нашел для нас кое-какую одежду.
-Глаза б мои не видели эдакого позора!.. — сплюнул Глаас, показывая на мои штаны. Видимо, в родных местах разбойников женщины жили в куда большей строгости нравов, и даже ради удобства в пути главарь не согласился бы терпеть рядом с собой девчонку в портках. Благоволение Глааса ко мне было сущей причудой и я боялась лишним словом или взглядом порушить установившиеся между нами отношения, оттого торопливо натянула старые юбки — шерстяную поверх полотняной, и повязала куцую голову платком. Харлю достался наряд поновее, однако не по размеру, и мешковатые штанины пришлось подвернуть едва ли не вдвое. Хорвеку, конечно же, никакой одежды с разбойничьего плеча не перепало — его безо всякой деликатности зашвырнули в одну из повозок, приказав помалкивать до самого Ликандрика.
-Ты сгодишься там и живым, и мертвым, — сказал при этом Глаас. — Если неприятностей в дороге от тебя будет не больше, чем от мертвого — поживешь еще немного. Но стоит только мне разок-другой подумать, что голову везти все-таки сподручнее, чем целого Ирну — тебе конец, так и знай. Говорить, что детишкам не поздоровится, если ты уйдешь из моих рук, смысла не вижу — хоть это чистая правда, головы им не сносить. Но я не верю, что тебе есть до них дело. А ты, девочка, запомни: сбежишь — тут же прикончу его, и смерть твоего приятеля легкой не будет. Не заслужил он легкой смерти, — тут он повернулся к Харлю. — Что до тебя, дружок... Девке что-то лишний раз объяснять — что по пню лесному кулаком стучать, никакого толку. А вот ты, быть может, и возьмешь в ум мои слова. Если кто из вас поможет Ирну сбежать — сестрицу твою отдам ребятам на забаву, не сомневайся. Тебе же отрежу уши вместе с носом и продам гильдии нищих — им всегда нужны калеки с длинными языками, чтоб умели выпрашивать милостыню на все лады. Сам сделаешь ноги — до утра не доживешь, ночью на пустошах лютует нечисть, которой ты на один зуб. Так что следи в оба — как увидишь, что девчонка надумала сговориться со своим хахалем о побеге, тут же говори мне, иначе пожалеешь. С нее что взять — головой думать не сможет, хоть плеткой отходи, хоть на цепь посади. Стало быть, придется тебе думать за вас двоих.
Приходилось признать: старый Глаас ловко разделил нас, и теперь я не могла доверять Харлю, в одночасье ставшему самым дотошным соглядатаем, трясущимся за свою шкуру. Хорвек же вновь впал в сонное оцепенение, немало удивляя разбойников, которые вспоминали, что раньше Ирну-северянин славился вспыльчивым лютым нравом, и скорее руки себе бы отгрыз, чем согласился носить кандалы.
В суматохе я успела припрятать немного объедков, оставшихся на столе. Ими мы с Харлем и позавтракали перед тем, как отправиться в дорогу. Если кто и заметил, как мы торопливо жуем на ходу, то не сказал ни слова, и я подумала, что с нами будут обращаться не так уж дурно. Сумку мою разбойники осмотрели, но, не найдя там ничего ценного, вернули обратно. Я как можно незаметнее проверила, не потерялся ли огарок ведьминской свечи и перевела дух: колдовская вещица осталась при мне. Чем она могла пригодиться — я не знала, однако отчего-то верила в ее ценность.
Торок пожелал своим подельникам доброго пути сквозь зубы, его старуха, и вовсе не таясь, плюнула под ноги коню мастера Глааса, и повозки, груженые награбленным добром, тяжело тронулись по дороге, которая серой извивистой лентой виднелась в предрассветной мгле. Мы с Харлем шли пешком, с испугом косясь на наших спутников, еще не обвыкнувшись в их компании. Кто-то из разбойников ехал верхом, кто-то — правил повозками, но были и такие, кто шел рядом с нами, отмеряя дорогу широкими шагами. Вокруг них вертелись крупные безухие псы весьма злобного вида — должно быть, постоянные спутники разбойников. Многие из людей мастера Глааса сменили меховые накидки на обычные шерстяные плащи; мечи и прочее оружие были припрятаны, и теперь шайка походила на обычное кочевое племя, каких немало бродило по землям королевств. Разве что женщин, кроме меня, в нем не имелось, но и такое случалось, когда бедность гнала мужчин на заработки.
Наше с Харлем положение, боюсь, мало кто счел бы завидным — в рабство мы угодили с той самой минуты, как Глаас решил, что прихватит пленников с собой, и теперь нам предстояло выполнять всю работу, которая, по мнению разбойников, была нам по плечу. На привалах мы собирали ветки для костра и готовили похлебку, а затем чистили и мыли всю грязную посуду. Не успевала я присесть, как мне швыряли несколько рваных курток, которые нужно было заштопать, или же приказывали чинить истрепавшуюся обувь. Кормиться нам полагалось объедками — Глаас объявил, что не потратит на нас ни одной лишней краюхи хлеба, иначе ему нипочем не продать таких рабов с выгодой для себя. Но, несмотря на эти грозные заявления, после обеденного привала он сам бросил передо мной миску с почти нетронутым куском мяса якобы для того, чтобы я побыстрее ее вымыла. Главарю было не с руки явно выказывать доброе отношение к пленникам, но при всем том он испытывал жалость к нам, глупым детишкам, пустившимся на поиск приключений — именно так он думал обо мне и Харле. Поразмыслив, я решила, что не так уж сильно это отличается от тех времен, когда я бродяжничала с дядюшкой Абсаломом, и начала находить в старом Глаасе несомненное сходство с моим ворчливым родственником.
Всего разбойников в шайке Глааса было шестнадцать человек. Все они не первый год выходили на промысел в здешние края и потому успели хорошо притереться друг к другу. Мастера Глааса они уважали и подчинялись его воле беспрекословно, но даже его приказ не мог полностью оградить меня от их назойливого внимания — женщин на пустоши лихие люди видели не так уж часто. Те, кто помладше, не упускали случая в шутку натравить на меня пса, чтобы посмеяться потом над моим визгом и поглазеть на мои ноги, виднеющиеся из-под подобранных юбок, а разбойники в возрасте вполголоса бранились, мол, взвалили на себя обузу — прибыли с грош, а возни не оберешься. Повозки то и дело застревали на старой дороге, двигались мы медленно — уж точно не из-за нас с Харлем! — однако неприязнь на то и нужна, чтобы отвешивать кому-то зуботычины и пинки безо всяких разумных на то причин.
Чем дальше мы уходили от постоялого двора, тем мрачнее и суровее выглядели просторы Сольгерова поля: каменистые склоны, поросшие вереском и красноватым лишайником были открыты всем холодным ветрам. Только в низинах, походивших на ущелья, росли кривые сосны и колючие кусты, дающие укрытие от непогоды. На ходу я успевала собрать пригоршню-другую кислых ягод шиповника, от которых голод потом одолевал меня вдвое сильнее. Но Хорвеку еды и вовсе не доставалось, я все время помнила об этом и при любой возможности старалась уворовать для него какой-нибудь кусок. Бывшего демона выпустили из повозки лишь вечером, когда мастер Глаас выбрал место для ночлега. Хорвек безразлично уселся на землю, опершись спиной на грязное колесо, и замер, закрыв глаза — сейчас он напоминал дикое животное, страдающее от глубокой раны, но не знающее другого способа исцеления кроме покоя и неподвижности.
Мы остановились в ложбине рядом с небольшим озерцом, наполненным темной стоячей водой — разбойники называли его Гнилым Оком. Здесь были видны следы предыдущих стоянок — очаг, выложенный из камней, лежанки из сухой травы под защитой нескольких больших нависших камней. С трудом мы с Харлем собрали хвороста для костра, от которого нас тут же оттеснили, и Глаас приказал всем готовиться к ночной стоянке. Это означало, что повозки следовало расположить полукругом, защищающим людей и лошадей от непрошеных ночных гостей, начавших подавать голос из темных расселин. Но разбойники привыкли к такому соседству и весело переговаривались, не обращая никакого внимания на тоскливые стоны, звучавшие отовсюду.
Я видела, как задерживаются на мне взгляды — все чаще и чаще, и поняла, что это значит: в ночи, когда все спят вповалку, приказ Глааса было легко нарушить — стоило только тихонько зажать мне рот, да приставить к горлу нож, и никому не было бы дела до этой забавы, а жаловаться потом я могла сколько угодно — вряд ли главарь стал бы сурово наказывать своих людей за подобную шалость. Мысли эти легко читались на лицах ребят помоложе, да и остальные, казалось, начали коситься на меня с особым блеском в глазах, и я почувствовала, как от страха у меня заломило ноги.
Ни на что не надеясь, я придвинулась к старому разбойнику и жалобно спросила, не разрешит ли он мне спать в повозке, рядом с Хорвеком. Разумеется, эта просьба не понравилась мастеру Глаасу, хоть он не мог не понимать причину, по которой я решилась обратиться к нему. Его неприязнь к пленнику и к тем отношениям, которые он нам приписывал, была слишком велика для того, чтобы согласиться. Он нахмурился, и уже было открыл рот, чтобы гневно отказать, но при этом мы одновременно оглянулись на Хорвека, который все так же сидел в отдалении. Глаза бывшего демона были открыты, он пристально смотрел на Глааса, словно ожидая его ответа, и я готова была поклясться, что в тот миг, когда главарь хотел обругать меня, зрачки Хорвека загорелись красным — два крошечных кровавых огонька в ночи.
Глаас совершенно точно увидел то же, что и я, поскольку осекся, и, помолчав с минуту, нехотя произнес:
-Ладно, спи в повозке.
Я торопливо поблагодарила его, и вскоре уже забиралась в повозку вслед за Хорвеком. Харль, поразмыслив, последовал за мной, но забился в дальний угол, между каких-то пыльных мешков. Я же устроилась под рукой у бывшего демона, потяжелевшей от цепей, и прижалась к его боку. Когда шум снаружи начал утихать — уставшие разбойники улеглись спать вокруг костра, оставив пару дозорных — я тихонько подсунула Хорвеку сверток с объедками, которые успела собрать за день.
-Тебе нужно поесть,— шепнула я, и он, вздохнув, принял мой скудный дар.
За день мы не успели перемолвиться с ним и парой слов, и я внезапно поняла, что соскучилась по разговорам с Хорвеком. От усталости ныли ноги и слипались глаза, но я не удержалась от вопроса, вертевшегося у меня на языке с прошлой ночи.
-Скажи, ты помнишь что-то из жизни Ирну-северянина? О нем рассказывают страшные истории... Он убил немало людей на Юге, не жалел ни женщин, ни детей...
-Иногда я слышу во сне северные напевы, — неохотно отозвался демон. — Крики, кровь... да, этого было немало при жизни того, чье тело я занял. Но какое мне дело до этого? Ты ведь не раздумываешь, кто носил до тебя это тряпье — просто морщишь нос от его вони.
-Как он умер? — не унималась я. — Это ты убил его?
-Мог бы я кого-то убить в ту пору, то выбрал бы тело получше, — с презрением хмыкнул Хорвек. — Покойника зарыли неглубоко — вот все, что я знаю. Кто-то прирезал его, напав со спины. В его памяти нет ничего такого, что стоило бы сберечь, да и что проку хранить чужие воспоминания? Мне бы порой хотелось избавиться и от большей части своих собственных. Не приноси мне больше еды, Йель. Что бы ты не воображала обо мне — я не смогу тебя защитить, и лучше тебе не злить старого разбойника.
-Но он разрешил мне ночевать здесь, когда ты посмотрел на него, — я прижалась покрепче к демону, чтобы согреться. — Почему твои глаза загорелись так страшно? Ты говорил, что стал обычным человеком...
-Я и сам так думал, — ответил Хорвек, вздрогнув. — Но иные чувства творят чудеса.
-Чувства?
-Ненависть, — ответил он задумчиво. — При мысли о том, что тебе навредят, я испытал сильнейшую ненависть, и на мгновение мне показалось, что я вновь изменил свою природу. Ты зря думаешь, что я знаю обо всем на свете. Оказывается о такой ненависти я до сих пор не знал ничего... Спи, Йель. Завтра будет такой же тяжелый день, как и сегодня. Твой маленький приятель уже давно похрапывает.
Харль и вправду крепко спал, свернувшись в клубок. Спали и разбойники — только двое дозорных устало тянули какую-то песню, время от времени прерываясь на негромкий разговор. В моей душе не было ни мира, ни покоя — только страх и тоска, оттого сон, в который я провалилась, был тяжким, удушливым, точно при лихорадке.
Проснуться мне довелось после полуночи от странных звуков: негромкое рычание перемежалось хрипом. Хорвек подергивался, и я вначале решила, что его одолевает очередной приступ, но затем поняла, что все куда хуже: цепью от кандалов он душил кого-то, пробравшегося к нам в повозку.
-Тише, тише, — я узнала задыхающийся голос Глааса. — Прикончишь меня, и твоей девчонке конец.
Хорвек, видимо, ослабил хватку, потому что главарь, все еще сипя и хватая воздух, продолжил:
-Всех тебе не перебить, из моей смерти тебе не выгадать пользы. Я пришел сюда тайно и лучше бы никому не знать, что сейчас здесь происходит. Отпусти меня и поговорим мирно.
-Что тебе нужно? — бывший демон подался назад, видимо, отпустив мастера Глааса.
-Хотел кое-что проверить, — ответил старый разбойник, все еще тяжело дыша, но уже с обычной своей грубоватой насмешливостью. Мои глаза привыкли к темноте и я увидела, что в руке у Глааса красновато светится головешка из костра. Он поднес к ней что-то темное, и в нос мне ударило зловоние: паленый волос смешался с запахом падали.
-Мертвечина! — промолвил Глаас с недобрым удовлетворением, свойственным человеку, чьи самые худшие догадки подтвердились. — Так я и знал! Ирну давно уж покойник, а ты — темная тварь, забравшая его тело...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
