— Найду, — пообещал Антонов. — Только подожди минутку.
Он извлёк из полиэтиленового пакета банку с пивом и, прикрыв её подушкой (чтобы не было "пшика"), вскрыл. После этого Григорий — в десяток глотков — опорожнил банку, аккуратно поставил её под кровать, икнул, блаженно улыбнулся и посоветовал:
— Не стоит, Поэт, так убиваться. Всё могло, поверь мне, сложиться гораздо хуже.
— Куда уже — хуже?
— Туда. Представь себе такую картинку. Не произошло бы этого сексуального происшествия, и всё пошло бы по накатанной дорожке. Стандартные ухаживания, томные вздохи при Луне (под Луной?), невинные поцелуйчики. Через годика два — весёлая и разгульная свадьба. Счастливая семейная жизнь. Рождение первого ребёнка, второго. Поездка с друзьями на озеро. Ты с детьми уезжаешь на рыбалку. Возвращаетесь — по объективным причинам, понятное дело — раньше положенного времени. Причаливаете к берегу, а из палатки друзей доносятся громкие эротические стоны-всхлипы, блин.... Вот, Димон, где засада конкретная и злая. Просекаешь? Так что, тебе радоваться надо, что эротический казус вовремя произошёл. То бишь, до свадьбы...
— А, что? — вымученно улыбнулся Димка. — В этих рассуждениях что-то есть. Типа — насквозь оптимистическое.... Ладно, дядь Гриш, пойду я. Выздоравливайте.
Дверь за Поэтом закрылась. Гришка подошёл к столу и, включив телевизор, попал на канал "Ностальгия".
На телевизионном экране Алла Пугачёва — молодая ещё, в бесформенном целомудренном балахоне — вдохновенно пела:
— Как же эту боль — мне преодолеть? Расставанье — маленькая смерть. Расставанье — долгий — путь к причалу. Где-нибудь, когда-нибудь, мы встретимся — опять.... Там, где — ты, нет — меня. Вот, и всё. Прощай...
Глава семнадцатая
Охотник
— Мерзкого, пакостного и грязного окружающего мира, — крутя баранку, пробормотал Санька. — Мира — с маленькой буквы. Ничего, очистим. Отскоблим. Отмоем. Кровушкой, понятное дело, отмоем.... В этом году сезон осенней охоты открывается с тринадцатого августа. То есть, через полторы недели. Надо полноценно потренироваться. Хотя бы разок. Чтобы рука — в нужный момент — не дрогнула.... Да и материалы по предполагаемой добыче неплохо было бы прослушать ещё разок. Что называется, в безлюдной лесной тишине, не опасаясь посторонних любопытных ушей...
Джип выехал на просёлочную дорогу, ещё через полчаса свернул на лесную — ухабистую, кривую и неровную, проехав по которой километра три с половиной, остановился.
Дальше пути, как могло показаться, не было — дорогу перегораживал полосатый шлагбаум, украшенный солидным амбарным замком. Дужки замка были продеты через металлические скобы, приваренные как к "телу" шлагбаума, так и к толстенной железной трубе, надёжно вкопанной в землю. Мало того, к торцу трубы был прикреплён жестяной диск, на котором была изображена чёрная упитанная авиабомба, перечёркнутая толстой красной полосой. Чуть ниже диска была закреплена прямоугольная табличка с доходчивым текстом: — "Внимание! Проезд и проход запрещён! Мины! Проводятся сапёрные работы! Стреляем без предупреждения!".
Романов, не заглушив двигатель, выбрался из машины, подошёл к закрытому въезду, достал из кармана пятнистой куртки длинный ключ и, отомкнув замок, отвёл шлагбаум в сторону.
— Шарнир, похоже, слегка заржавел, — недовольно пробурчал Санька. — Поскрипывает, зараза. Надо будет маслицем машинным смазать на обратном пути.
Он забрался в джип и, проехал вперёд метров пятнадцать-двадцать, вновь нажал на тормоз. Вышел, вернул шлагбаум в прежнее положение, навесил замок, повернул ключ против часовой стрелки. Ещё через минуту джип, мягко перекатываясь по лужистым выбоинам и разбрасывая во все стороны мутные брызги, покатил дальше.
— Как приятно — оказаться на приватной территории, — сообщил сам себе Романов. — То бишь, на территории собственного профессионального полигона. Слов не хватает....
Вертя-крутя руль, он тихонько напевал:
Я не смогу вам — рассказать про свою Любовь.
Я не смогу.
Ветер дует на все стороны Света.
Корочка хлеба.
Сомненья.
Через наспех наложенную повязку опять сочится кровь.
В чёрном Космосе — вращается наша Планета.
В Чёрном космосе — я подожду.
Я не буду — нервничать изначально.
На заре — хрустящее печенье.
Хрустит на зубах — необыкновенно печально...
Я призераю — юношеские адреса и страхи.
Я не люблю — лицемерные трели жаворонков.
Аэропорт.
Я — улетаю.
Комплексный билет.
До — Буэнос-Айреса...
Он побывал-посетил незабываемый Буэнос-Айрес всего-то один раз. На две недели, в рамках совместной суперсекретной операции, проводимой российским ГРУ и тамошним "Эскадрона смерти".
— Чудесная страна, — бормотал сквозь стиснутые зубы Санька. — Столько всего и всякого. Все города и городки Аргентины очень сильно и безнадёжно политизированы. В одних коммунисты и социалисты преобладают, в других хустисиалисты мазу держат, в-третьих — правые ультра и наци, в-четвёртых — военизированные католики. И грызутся тамошние пацаны между собой — не приведи Бог.... Но все они — так, или иначе — ненавидят коррумпированных козлов. А коррумпированных "козлов в погонах" — вдвойне. Ненавидят и — совместными дружными усилиями — тупо уничтожают, позабыв о межпартийных разногласиях. Славные и приятные ребята. Вот, у кого надо учиться. Закон — законом, но справедливость — превыше всего. В том числе, и всех законов, даже вместе взятых...
Джип, обиженно хрюкнув, остановился. Дальше начиналась непроходимая Топь, надёжно защищавшая Санькин приватный полигон с трёх сторон. Вернее, с трёх и четырьмя пятыми четвёртой стороны.
Эта территория — общей площадью примерно в пять с половиной квадратных километров — напоминала собой внутренность пустой водочной бутылки. Болота, болота, болота — практически со всех сторон. И "бутылочное горлышко" — узкий короткий перешеек с извилистой лесной дорогой и шлагбаумом.
Шлагбаум, собственно, Санька — пару лет назад — и установил. И знак с авиабомбой, перечёркнутой красной полосой, он повесил. И табличку прямоугольную с доходчивым текстом на ней — чуть пониже знака — приладил. Да и в лесу — по краешкам болот — расставил столбики с закреплёнными на них предупреждениями. Мол: — "Мины! Мины! Мины вокруг!". Действенная и эффективная штуковина, надо признать. Российские обыватели, любящие шастать по лесу в поисках грибов и прочих дикорастущих растений, только двух вещей и боятся — чёрных злых гадюк и мин, оставшихся ещё со времён Великой Отечественной Войны. Или же просто мин, появившихся не пойми и откуда, лишь бы слух об их существовании бодренько перемещался по округе...
Таким образом, у Романова появился личный полигон. Сиречь, надёжная лесная база. Она же — опорная точка. Здесь он, дабы не утратить боевых навыков, упорно тренировался, а также, никуда не торопясь, мысленно "прокачивал" планы предстоящих операций.
Припарковав машину возле скромного шалаша-блиндажа, возведённого на случай неожиданной непогоды, Санька открыл багажник, переоделся, достал из объёмной брезентовой сумки разнообразный "вспомогательный инструмент" и приступил к занятиям.
Для начала он совершил пробежку по привычному маршруту, на ходу поражая мишени, заранее развешенные на деревьях, иглами, выпущенными из "бельгийского ножа". Потом пошёл на второй круг, заменив обыденное бельгийское приспособление экзотическими японскими метательными звёздочками. Потом от души пострелял: из пистолета, оснащённого глушителем, лука, арбалета и так далее.
— Неплохой результат, — похвалил сам себя Романов. — А теперь будем развивать природную ловкость. В этом важном компоненте дельный диверсант не должен ни на йоту уступать матёрым шимпанзе из тропических джунглей...
Отложив в сторону самодельную пращу, он сноровисто полез на высоченную сосну и уже через пять минут оказался практически на самой верхушке.
Здесь было ветрено и неуютно — вершина дерева противно и размеренно раскачивалась, голова предательски кружилась, хотелось незамедлительно спуститься вниз.
— Хренушки вам всем, — целенаправленно борясь с липким страхом, прошептал непослушными губами Санька. — Буду сидеть здесь, пока пальцы не перестанут мелко подрагивать, а ледяные мурашки, шустро бегающие вдоль позвоночника туда-сюда, не угомонятся.
Примерно через час, оказавшись на твёрдой земле, он вволю напился горячего крепкого кофе из термоса, с аппетитом сжевал два бутерброда с ветчиной и решил перейти к теоретической части мероприятия. Вернее, к повторному ознакомлению с материалами по новым потенциальным клиентам.
Доставая из кармана сумки диктофон, Романов признал:
— С тех пор, как я женился, с получением ценной информации стало гораздо проще. Гораздо. Удачненько всё сложилось. Так сказать, гармоничный симбиоз полезного и приятного...
Он нажал на кнопку, и из бело-жёлтого приборчика зазвучал томный женский голосок:
— Сегодня, Шурик, ты превзошёл самого себя. Довёл жёнушку, самец неутомимый, до множественного и затяжного оргазма. Молодец, конечно. Спасибо. Очень признательна.... Интересуешься нашими городскими прокурорскими? Суки они все законченные и обнаглевшие в корягу. Или почти все.... Взять, к примеру, Герасимова Илью Олеговича. Как в других российских городах и весях прокуроры поступают с подпольными казино? Правильно, старательно и вдумчиво "крышуют", это даже ребёнку детсадовского возраста известно. А наш Илья Олегович дальше пошёл. В том плане, что все питерские подпольные казино и шалманы с игровыми аппаратами ему и принадлежат. Конкурентов же Герасимов душит, жалости и состраданья не ведая. То есть, сажает их в тюрягу на долгие-долгие годы. Правда, оригинально и элегантно? Конечно, долю малую приходится засылать в Москву первопрестольную, не без этого. Зато, с точки зрения бизнеса, региональная монополия является стопроцентной гарантией коммерческого успеха.... А, взять лучшего дружбана Ильюши? Ну, полковника Сидорова, правую руку нашего лощёного генерал-лейтенанта? Ему, борову упитанному, целая куча элитных публичных домов принадлежит. Причём, трудятся в этих борделях сугубо иностранки — китаянки, вьетнамки, киргизки, представительницы разных африканских стран-государств.... Откуда они берутся? Для этого существует Городская миграционная служба, в которой не последнюю роль играет Варвара Даниловна Петренко, близкая знакомая Сидорова.... Знаешь, что творится в Областном УВД? Это, вообще, конфетка шоколадная! Слушай, обожаемый и любопытный муж...
Минут через двадцать пять Санька выключил диктофон и вполголоса возмутился:
— Сколько же их, гнид вороватых, развелось! Как можно — в одиночку — справиться с такой нехилой сворой? То бишь, с полноценной кодлой? А весенний охотничий сезон, как назло, очень короткий, не более трёх недель. Охотиться на "оборотней в погонах" круглый год? Не покатит. Я человек законопослушный.... Итак, из этого широкого перечня, озвученного супругой, необходимо отобрать двух-трёх индивидуумов, не больше. Не стоит жадничать, в условиях спешки можно и косяков напороть. Причём, непоправимых.... Непростая задачка. Трудно выбрать кого-то конкретного. Все кандидаты, безусловно, являются людьми достойными. Я имею в виду, достойными возмездия и самого сурового наказания...
Встреча была назначена на "дальней хате" Дозора.
Иван Петрович приехал на точку за час до назначенного времени. Хозяин места рандеву, как-никак. Надо было и прибраться немного, да и скромный стол накрыть-организовать.
Он, по-стариковски кряхтя, по-быстрому пропылесосил квартиру (стандартная доперестроечная "двушка"), обтёр влажной губкой пыль с мебели, щедро обработал туалет цветочным дезодорантом, после чего, пройдя в ванную, тщательно помыл руки и отправился на кухню.
С меню предстоящей трапезы, то бишь, деловых посиделок, руководитель питерского Дозора сильно заморачиваться не стал. Старательно застелил обеденный стол — в два слоя — свежими газетами. Отварил в эмалированном ковшике две упаковки толстеньких сарделек, слил воду в раковину, и — прямо в ковшике — выставил на стол. Открыл полулитровую стеклянную банку и вывалил в глубокую фарфоровую миску маринованные пупырчатые огурчики. Рядом пристроил вскрытую прямоугольную жестянку с прибалтийскими шпротами. Нарезал — ровными ломтями — чёрного хлеба. Достал из буфета две пузатые рюмашки, две тарелки, раскрашенные колокольчиками-ромашками, и две вилки. В завершении сервировочного процесса водрузил на середину газетной "скатерти" пузатую бутылку синего стекла.
В прихожей тоненько затренькал звонок.
— Кого черти принесли? — подойдя к входной двери, нарочито грубо поинтересовался Иван Петрович. — Если предвыборные агитаторы, то разворачивайтесь и дуйте — прямым ходом — в задницу. Я человек взрослый и разумный, а всякие дурацкие мероприятия, насыщенные политической подоплёкой, не посещаю по идейным соображениям.
— Это из элитного публичного дома "Натали" беспокоят, — коротко хохотнув, известил жизнерадостный баритон. — Ну, который при сауне, угол Луначарского и Лужской. Вам, как постоянному и щедрому клиенту, приз полагается — сто упаковок с импортными презервативами. Открывайте, гражданин. Расписывайтесь в ведомости и получайте заслуженный презент.... Гы-гы-гы!
— Это совсем другое дело. Обожаю классический армейский юмор. Отпираю.... Здорово, Пётр Александрович! Ну, и рукопожатие у тебя. Прямо как у кузнеца деревенского.
— Что есть, то есть, — согласился Пиаров. — В тренажёрный зал хожу два раза в неделю. Да и дома — по утрам и вечерам — регулярно балуюсь с гирями. Уточняю, со взрослыми гирями, которые по тридцать два килограмма каждая. Хорошее и полезное дело, Борисыч. Искренне советую.... Или ты нынче и не "Борисыч"?
— На настоящий момент я — "Петрович".
— Понял, запомнил, учту.... Ботинки снимать? Не надо? Спасибочки. Ну, куда проходить? На кухню? Оно и правильно. Перекусить не мешает, день-то выдался беспокойным.... О, сардельки! Ещё горяченькие. Блеск! Шпроты? У-у! Уже слюнки текут. Уважил, коллега.... Я портфельчик возле батареи пристрою? Не помешает? Какая симпатичная бутылочка литра так на полтора. Что в ней?
— Креплёное сливовое вино, — улыбнулся "дозорный" Шеф. — Никарагуанское, ясен пень.
— Иди ты! Неужели, то самое? Я имею в виду, той же самой марки?
— Ага. Оно. Про которое ты тогда — почти двадцать пять лет тому назад — стишок сочинил. Помнишь?
— Смутно-смутно, честно говоря. Хотя, что-то такое припоминаю, — задумчиво наморщил лоб генерал-лейтенант полиции, и, помолчав несколько секунд, выдал:
Иногда, на розовом рассвете,
Кажется — всё это — не всерьёз...
Солнышко, оно так ярко светит,
Солнышко, за окнами — мороз...
Иногда, под заревом заката,
Всё мечтается — о южной стороне,
Где был счастлив я порой, когда-то,
Как-то — по весне...
Скоро, братцы, вновь я уезжаю.
Всем подружкам — от меня — привет!
В ту страну, где стаи попугаев
Радостно приветствуют рассвет...
В те края, где помнят Че Гевару,
