Траты капрала на снаряжение и поддержание должного вида поглощали внушительную часть бюджета и позволить себе камзол вроде моего трофейного Ральф уже не смог. Из жалования военнослужащих вычитались штрафы, коих в уставе предусматривалось великое множество: от дисциплинарных до имущественных, например, за утерю любой детали экипировки. Штрафовали с упоением вплоть до маразма — даже за перерасход пуль в бою! Потерявший оружие, либо самую дорогостоящую его часть — гамион — и выживший после порки солдат оказывался в пожизненном рабстве у армии. То есть жалования фактически не получал, только скудный мучной 'приварок'. Живи, доблестный защитник Колоний, и ни в чем себе не отказывай, а попадешься на мародерке — высоко поднимут на веревке за шею. Это у офицера есть возможность замазать зоркие глаза и вечно голодную пасть военной полиции, а нижним чинам — добро пожаловать на 'свадьбу с пеньковой теткой'.
Для общей картины: дневной заработок разнорабочего или подмастерья в крупных городах Колоний составляет четыре — шесть центов, а цехового ремесленника обычно доходит до восьми. Стоимость курицы в Колониях равняется одному центу, кусок простого мыла продается за три. На эту же сумму можно плотно пообедать в приличном трактире, запив трапезу кувшином пива или фруктового сидра. Пожелай кто-то из моих подчиненных приобрести козу, а Уставом это не запрещалось, то она обойдется ему в полцехина, дойная корова в два с половиной или даже три. Скорее всего, цены на рогатую мясомолочную живность за время боевых действий успели сильно вырасти. Ценник на куланов, как основную транспортную силу, всегда был высок, а с началом Грымской операции скакнул до двадцати цехинов за голову!
Свой уберствол с кобурой Ральф приобрел за двадцать восемь цехинов еще в Империи, в Колониях аналог обошелся бы ему в полтора-два раза дороже. За сапоги заплатил пятнадцать и чары накладывал собственноручно, за кирасу двенадцать, за ранец без содержимого шесть и еще полтора цехина за шерстяное пончо-одеяло. Итого расходов поимел мой подселенец столько, что не отбить и за полгода службы. С какого боку не погляди, маг и путешественник попал в оборот людям без совести и переплатил за свой патент изрядно. Ибо сэр Ральф считал ниже своего достоинства обирать солдат, торговать казенным имуществом и грабить трупы.
Пока мы в шесть рук сортировали и считали наличку, капрал Молчун выкинул фортель. Да еще какой! Пришел и выложил перед комиссией солдатскую торбу с несколькими горстями монет, ювелирных украшений, серебряных пуговиц и пряжек, драгоценных камней и амулетов с мелкими гамионами. Бойцы сдали в общий котел то, что самочинно собрали с трупов. Надо понимать, сдавали присвоенное при горячей моральной поддержке капрала, который увлек бойцов личным примером. В копилку отряда упало больше сотни цехинов только монетой.
Момент получился скользкий. С одной стороны налицо грубое нарушение дисциплины и по меркам Армии Освобождения, да и по наемничьим понятиям тоже, с другой, когда ситуация прояснилась, нарушители оперативно повинились. А повинную голову, как известно, меч не сечет. На доброе слово я, в отличие от прежних командиров, пока еще ни разу не скупился. Однако личный состав все же настороженно воспринимал положительную оценку своей работы из моих уст. Следом за похвалой Молчуну напомнил всем присутствующим и попросил донести до рядовых, что теперь отряд существует по другим, не менее суровым законам и надзор за справедливым разделом заработанного кровью и потом личное дело всех и каждого.
От слов плавно перешли к делу, то есть к насущному хлебу войны, который золото. Рядовой боец в моем подразделении получил заслуженного еще в Армии Освобождения жалования по два цехина и еще пригоршню разнокалиберных монет на сорок центов. Буяна с Молчуном рассчитали, как единственных уцелевших мастеров по пять с половиной центов в день или по три целых тридцать сотых цехина на каждый не раз битый жизнью нос. При разделе денежной составляющей добычи рядовым и обозным досталось по тринадцать цехинов и сорок одному центу. Без малого годовое солдатское жалование! Каждому раненому соответственно было выдано двадцать шесть целых и восемьдесят две сотых имперских денег. Капральские кошели потяжелели на шестьдесят семь цехинов с копейками, то есть, конечно же, центами. Доктору Немчинову и кадету Белову, жалованья не полагалось, поскольку в штате батальона те не числились, зато вышло почти по девяносто четыре монеты награбленного. Я же разбогател на двести цехинов разом. Небольшой и обманчиво легкий, но плотно набитый имперскими монетами кошель занял место в моем ранце.
Пожалуй, стоит пояснить, кто проспонсировал рост нашего благосостояния. Основным 'вкладчиком' выступила батальонная казна. Этого никто не ожидал — среди солдат циркулировали слухи, что оббитый железом денежный ящик пуст, мол, поэтому и жалованья не платят. Те же, кому посчастливилось его грузить в фургон, предположили в нем некоторое количество свинца и меди. Я же, заглянув внутрь, сильно ошибся в оценке содержимого по причине неопытности. После выплаты жалованья уцелевшим русинам в батальонной кассе насчитывалось еще две тысячи триста цехинов с мелочью — двухмесячный фонд оплаты труда пятисот солдат, обозных людишек, младшего и старшего комсостава. В том числе немалая сумма на покупку фуража и непредвиденные расходы. Еще тысячу восемьсот 'условных единиц' преподнесли нам офицерские кошели и шкатулки. Надо полагать нам достались карманные деньги — взятки за предательство и выручка от продажи оружия, возможно, осталась в тайнике донжона. Не исключено, что деньги дожидались их в другом месте, всех тонкостей этого мутного дела мне уже никто не раскроет. Подгон Молчуна, а так же кошель дукарского наемника и монеты перебитого дозора — оказались жирными каплями в этом денежном море.
Колониальные и имперские товары, драгоценности, два десятка килограммов сырья для производства магических камней по приблизительным оценкам принесут отряду гораздо большую сумму. И это хорошо. Действующие бойцы не останутся без жалования и новых смогу нанять, оснастить их самым передовым, считай, дорогим оружием и снаряжением. Достойную оплату нашего нелегкого труда стоило отметить, и от глотка трофейного бренди никто из комсостава не отказался.
Если по уму, то оценивать и делить поровну следовало все захваченные трофеи вплоть до башмаков и пуговиц. Но, во-первых, у нас просто не было времени и людей на пунктуальные подсчеты. Итак почти половину светового дня на месте простояли. Да и зачем было делить все до копейки, ведь простые солдаты мехами и золотом не обросли, брали себе только самое необходимое. Странным образом лучшая одежда и обувь досталась тем бойцам, кто штурмовал Длань и воевал под командой Белова. В этом я усмотрел воспитательный момент: кто хорошо сражается, тот одет и обут. Все честно и в пояснениях не нуждается.
Все что создавало боевую мощь моего подразделения — от пряжки до штуцера — я приказал считать 'основными средствами' или как там орудия труда по бухгалтерии проходят. Больше всего меня волновало, как прорастет в головах подчиненных мысль о полном моратории на продажу амулетов и гамионов. Крамольных, но очень соблазнительных предложений продать самую ценную часть нашей добычи к моему облегчению не прозвучало. Простую одежду, обувь, предметы обихода списал с баланса, т.к. в дальнейшем всем сотрудникам моей вольной роты предстояло заботиться о них самостоятельно.
Я уже считал этих людей своими и на задворках сознания рисовал заманчивые перспективы по развитию частной военной структуры. Да дружище Ральф своевременно напомнил, что все русины, увы, частная собственность князя Белоярова, сданная в аренду Армии Освобождения. Поэтому рано или поздно возникнет вопрос, кто из них останется со мной, чтобы делить регулярно выпадающий из супостатов хабар, а кто волей-неволей вернется под стеки офицерья. Я ставил на свою способность 'решать проблемы' и человеческий разум, но не стоило забывать и про души солдат. Присяга, долг и честь для них не просто набор красивых слов. Если в будущем дойдет дело до внутреннего раскола, то имущественный козырь поможет удержать нужных мне людей.
А вот как посмотрит на присвоение неким лицом своего имущества Светлейший Князь иной вопрос. Могут мне военные власти за грабеж казны предъявить обвинение? Проще простого! Как и за организацию вооруженного мятежа и дезертирства. Эти преступления из разряда особо тяжких. Хотя на фоне убийства военнослужащих Империи они слегка меркнут. Подделка документа и присвоение собственности культа Камнесилы и вовсе мелочевка. И за все эти и другие дела отвечать мне и только мне, раз назвался груздем, то есть офицером. Насчет отдаленных последствий судьбоносных решений я пока не беспокоился. Разрешил своей пока что плотно сидящей на плечах голове заболеть строго после доставки княжны и Ральфа в Золотую Рощу.
Пристрелка трофейного оружия оказалась насквозь рутинным и скучным делом, да еще и затянулась больше чем на полтора часа. Проходила она в два этапа. На первом рубеже на дистанции пятьдесят метров разместили пять импровизированных ростовых мишеней из натянутых на рамки из кольев прямоугольных кусков ткани 'чудом спасенного' фургонного тента. На втором рубеже на расстоянии ста метров довольно широко друг от друга насадили на колья чучела из вязанок камыша, 'одетых' в солдатские обноски. Дольше провозились с защитными сооружениями для ассистентов наблюдателей, в чью обязанность входила маркировка попаданий и доклад наблюдателю, роль которого выполнял командир этого отделения, либо каптенармус Прохор Смирнов.
На первом рубеже команды из пяти стрелков по команде сержанта делали пять выстрелов каждый по своей цели из привычного положения стоя. После каждого залпа стрелки поднимали ружья, а солдат у мишеней вставал из-за земляной насыпи и отмечал пробоины углем, наблюдатель у рубежа записывал результат и выдавал корректировки. Обычно пяти выстрелов оказывалось достаточно, чтобы бойцы освоились со штуцерами, но отчаянных мазил, которых к счастью оказалось немного, пришлось наградить двумя дополнительными выстрелами. Понимая, что наполнять гамионы энергией предстоит самолично, бойцы старались, хотя результаты меня не вдохновляли.
Отстрелявшись, пятерка переходила ко второму рубежу, где им предстояло выполнить еще две серии по пять выстрелов. Здесь задача усложнялась не только вдвое большим расстоянием и малой площадью мишеней. Огонь вели по команде то стоя на колене, то лежа, периодически меняя положение. Мишенями служили закрепленные на груди 'манекенов' лоскуты ткани размером с носовой платок. Мастер-стрелок в произвольном порядке называл цель и давал команду, например, 'Левый крайний! Бей!', 'Второй справа! Бей!'. Помимо грудных мишеней на верхнюю часть камышово-тряпочных болванов прикрепили сбитые между собой две расколотые чурки, обозначавшие голову условного противника. По головам разрешали работать индивидуально — тем, кто показал хороший результат на первом рубеже. Здесь немногие отличившиеся стрелки входили в азарт — их приходилось не заставлять, а ограничивать. Хороший результат показали только старослужащие, посредственный — те рекруты, кому довелось вчера изрядно пострелять, прочие же даром тратили пули и энергию гамионов.
Ожидающие своей очереди русины с соблюдением всех мер предосторожности отрабатывали навыки прицеливания и перезарядки, а так же 'залп пятерками' вхолостую. В это время артиллерийские расчеты под командой Белова распаковали и установили 'метлу' на треногу, сгрудились вокруг разобранного лафета картечницы. Как вчера вечером отсоединили колеса и разобрали станину, естественно никто не помнил. Зачисленная в артиллерию 'махра' для стимуляции умственной деятельности чесала себе разные части тела, поминутно поминая 'гнутый корень', 'бездну', родителей и кривые руки разработчиков адской системы залпового огня. Я деликатно не вмешивался, предоставляя подчиненным самостоятельно одолеть 'кубик Рубика'.
Когда стало ясно, что все участники вникли в свои обязанности и процесс, несмотря на некоторые инновации идет в нужном русле, удалился проинспектировать деятельность хозчасти и медиков. Раненые перенесли болотный марш удовлетворительно, усталый Фома Немчинов гарантировал всем полное выздоровление. С обработкой стоячей воды объединенная команда справлялась неплохо, угроза жажды отодвинулась на неопределенный срок. Инспекция вскрыла неожиданный и отрадный факт: одна из 'маркитанток' добровольно помогала бригаде Фомы и Никодима. Впрочем, 'сонную муху' Рэдди тоже привлекли к общественным работам.
Юная быстроглазая 'маркитантка' носила зеленое платье из грубой холстины с длинными рукавами и подолом чуть ниже колена, без легкомысленных вырезов и прочих корсетов, но украшенное по швам синими узорными лентами. Длинные темно-русые волосы покрывала травянисто-зеленая косынка с каким-то узором. С плеч свисала светло-серая ткань, пусть побудет сей предмет накидкой. Еще не все названия деталей мужских нарядов усвоил, а в женских тряпках полный профан, да и Ральф мне в этой области никакой помощник. Мой взгляд с подчеркнутых темно-синей лентой заметных бугорков скользнул по изящно-женственной талии, по пути к
добротным бедрам зацепился за узкий кожаный поясок. К нему на животе крепился сердцевидный объемный кошель, а с правого боку короткий нож в чехле.
Какая практичная девушка! 'Все свое ношу с собой' — раз. Одежда больше подходит для прогулок по болоту, чем у прочих, что изображали скучающих зрительниц на стрельбище — два. Сообразила, где может принести пользу — три. А не выдать ли ей пекаль полегче? — мелькнула дурацкая мысль. Блинский блин, заигрался ты в солдатики, барон самозваный! В душе поднялась легкая досада на самого себя. Ты лучше посмотри, какие сочные губы и как романтично выбились пряди из-под головного убора. Все-таки при всей юности организма, выражение лица слишком серьезное. Но это у нас 'там' позднее развитие, а здесь она, может, познала радости материнства и горе от потери близкого человека. А то и не раз.
Разглядываемая столь бесцеремонным образом особа назвалась Имирой Эрхард восемнадцати лет, родом из Любеча, вольного города на севере Юниленда. По ее словам, выросла в семье зажиточного горожанина и получила домашнее образование. По крайнем мере, мой имперский понимала отлично, а свои мысли формулировала четко. С четырнадцати лет она поступила на службу в знаменитый госпиталь Алексея Нестяжателя, основанный до распространения по Юниленду имперских культов с их лечебницами. Некие обстоятельства, оставленные рассказчицей за рамками повествования, вынудили ее вместо уготованного родителями замужества отправиться в Колонии. Я не понял и не стал уточнять, каким образом она оказалась в числе лиц, сопровождающих господина лейтенанта Фридриха Риттера к новому месту службы. Путешествие заняло около полугода, да и по Колониям пришлось немало прошагать и поколесить, отчего походные условия и солдатское общество сделались для юной фемины привычными деталями картины мира.
