— Вставай, падла! — заорал он, но сквозь такой шум это услышали немногие. — Вставай!!! Борись, как мужик!! Что, совсем обабел за этот год, а, тварь?! Вставай!!!
— Вставай, — почти умоляюще прошептала девушка, — делай, как он говорит... Ну же, вставай.
Она верила, вернее, знала, что Лекс далеко не дурак. То, что он лежит тут, на засыпанной песком арене, тоже имело смысл. Правда, смысл трагичный. Лекс не мог пойти против Ринслера из-за чувства вины. Он не был бесчувственным ублюдком. Он был просто практически мертвым.
— Вставай же ты! — вскрикнула девушка, когда Ринслер снова начал бить по безвольному телу. Лекс не реагировал.
Олиф зажмурилась, не в силах больше смотреть на этот ужас. Если так пойдет и дальше, ему просто переломают все кости, если уже не переломали.
Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не голос, оказавшийся намного громче ликующей толпы.
— Хватит! Стоп!
На арену тут же выбежали несколько Песчаников и оттащили Ринслера от полуживого тела. Тот вырывался, как мог, но потом, видимо, остатки разума все же сообщили мозгам о том, что нарушать приказ Хозяина слишком опрометчиво. Толпа разочаровано загудела.
Как только Ринслер успокоился настолько, что сам смог стоять, не размахивая кулаками, Песчаники его отпустили и направились к Лексу. Схватили окровавленного мужчину под подмышки и поволокли внутрь арены, где, видимо, находилось еще одно помещение. Лекс напоминал мешок с мукой, за которым вместо муки тянулась дорожка крови. Олиф приложила руку к губам.
Теперь ненавидеть Ринслера стало проще.
Она развернулась, и еле разбирая дорогу, подпихиваемая со всех сторон, пыталась выбраться из этого водоворота немытых тел. Перед глазами все плыло, ее относило то вперед, то назад, иногда она налетала на какого-нибудь воина, машинально извинялась и шла дальше. Как ей удалось выбраться к выходу, девушка не помнила.
Олиф очень хотелось найти Лекса, но она не знала, где искать.
Вот, наконец, и встретились два друга. Бывших лучших друга.
Глава 15.
— Его избили. — Голос у Олиф был такой пришибленный, что при этих словах даже радоваться перехотелось.
— А чего ты тогда такая грустная? — недоумевал Макс, жадно прислушивающийся к словам девушки, рассказывающей змею о Боях.
— Его избили, — повторила она, решив, что парень просто не понял смысла ее слов.
Но тот все понял.
— Ну, так это ж хорошо! Мы все знали, что Ринслер победит!
— Чего тут хорошего? — совсем расстроилась Олиф, понимая, что она, наверное, единственная, кому искренне жалко Лекса.
— Да ты просто не знаешь, кого Ринслер побил, вот и все! — Макс буквально светился от счастья: как же, из первых уст все узнал.
— Да, не знаю...
— Ну вот! Говорят, это тот еще козел! Вообще тут в свое время вверх дном все перелопатил, да еще и друга своего бросил, ну не сволочь ли, а? Да, Кнутик?
Кнутик согласно зашипел.
— Он такая же сволочь, как и ваш Ринслер, — фыркнула Олиф, и тут же услышала, как Макс удивленно ахнул.
— Совсем больная? Как ты можешь такое говорить?!
Девушка перевела взгляд на змея, увлеченно наблюдающего за каждым движением говорящих. Прежде, чем снова посмотреть на парня, она успела отметить, что уж больно удовлетворенным Кнут выглядел.
— Я имела в виду, что ты прав. Хорошо, что Лекса избили. Так ему и надо.
Вид у нее стал еще более пришибленный, чем был, и Макс, чтобы ненароком не нарваться на женские слезы, быстренько сбежал под предлогом срочных дел.
Олиф вздохнула, и принялась смачивать тряпку в спирте. Кнутику же нужен был обязательный уход двадцать четыре часа в сутки, чтобы, не дай Берегини, бедняжка не загнулся. Тьфу, лучше б с пленниками тут так обращались!
Гадкий змей снова решил поиграть в молчанки: узнал все, что ему нужно, и сделал вид, что его тут нет. Интересно сколько ему лет? Как давно он тут?
— Эй, — спустя некоторое время начала девушка, — знаю, знакомство у нас с самого начала не заладилось, но... может, попробуем еще раз?
Кнутик чуть подвинулся, чтобы человеческая рука почесала именно то место, которое он хотел, и блаженно прикрыл веки.
— Ладно, не хочешь знакомиться — не надо, можно просто поговорить, хочешь?
Змей снова чуть подвинулся, но уже другим боком.
— Понятно, разговаривать ты тоже не хочешь.
Олиф почувствовала себя не просто скверно, а... совсем ужасно. В сердце кольнуло от обиды: даже глупое избалованное животное не хочет с ней разговаривать. Она вспомнила те дни, когда впервые встретила Лекса, и эти его отбрыкивающиеся фразочки: "да", "нет", "потому что" — это все, что он говорил. Но это было хоть что-то. Тогда на жаре невыносимо было молчать, вокруг тебя были лишь бескрайние пески; куда ни глянь — везде пустота. Там даже Берегини были бессильны, там невозможно было молчать, именно от этого Изгнанники и сходили с ума. Их разъедало одиночество.
Сейчас вокруг девушки было много людей, даже удивительно, сколько тут, оказывается, убийц, воров, или даже, может, несправедливо осужденных. Однако даже среди них это удушающее одиночество никуда не делось.
— Не понимаю, — вслух сказала Олиф, — почему вы любите эти Бои? Люди убивают друг друга, а вы ликуете. Как можно радоваться смерти?
"Их никто не убивает", — нехотя ответил Кнут.
— В смысле? — растерялась девушка. С одной стороны она, конечно, хотела поговорить, но с другой совершенно этого не ожидала.
"Без всякого смысла. Песчаники не допустят смерти на арене".
— Почему?
"Тут не так много воинов, они берегут каждого".
— То есть они специально тогда прервали бой? Чтобы Лекс не умер? — то ли удивилась, то ли обрадовалась Олиф.
"А-а... — Ее собеседник явно был разочарован, — они прервали бой... лучше б прикончили и все".
О том, что так было бы совсем не лучше, девушка деликатно промолчала.
— Откуда ты столько знаешь о боях?
"Откуда, откуда, я тут подольше тебя".
— Но ведь вас туда не пускают.
"И что? Я... я... — замялся змей, — а, ничего".
— Ты сплетни собираешь? — догадалась и тут же изумилась девушка. — Правда что ли?!
"Нет". — Животное насупилось (на змеиной морде это выглядело очень впечатляюще) и попыталось отвернуться.
— Да не обижайся ты, в этом нет ничего смешного, — соврала Олиф, — просто для меня необычно.
"Из пустыни вечно каких-то ненормальных приводят".
— Все мы тут... — начала девушка, но вовремя опомнилась. Если уж Лекс тут так известен, то не стоит лишний раз упоминать его фразочки. — А-а... э-э... а ты тут... один?
"В смысле — один?". — Из пасти высунулся тоненький язычок и снова пропал.
— В смысле... может, у тебя тут девушка есть? — такой глупости ей говорить еще не приходилось, но это было единственное, о чем она догадалась спросить, чтобы ненароком не ляпнуть лишнего.
Змей сразу погрустнел.
"Есть".
— А где она? — завертела головой Олиф.
"Умерла".
— Умер... ла? Ой, мне... я... мне очень жаль. — Берегини научите ее держать язык за зубами! Надо ж было спросить именно на эту тему!
"И мне жаль. И сына жаль".
— Сына? — Девушка себя почувствовала не просто дурой, а самым тупым и эгоистичным человеком на свете. — Прости... я не хотела, правда. Я не знала.
"Никто не знал. Я тоже не знал".
Олиф прекрасно понимала, что только что провела тупым ножом по старым шрамам. Ведь она, как никто другой, знала, что он чувствует. Боль со временем притупляется — это естественно. Раны заживают, шрамы затягиваются. Вот только тяжело забыть о потере, когда каждый встречный в твоем селе желает тебе посочувствовать, и спустя год, и спустя пять лет, и восемь. Они, словно сговорившись, подходят, строят скорбное лицо и с наигранной грустью говорят: "Олиф, нам так жаль твою маму. Она была прекрасной женщиной! Ты так на нее похожа... она гордилась бы тобой".
Лучше б молчали, честное слово.
В такие моменты сознание снова окунается в воспоминания, которые, казалось, уже стерлись из памяти.
Ха-ха. Воспоминания остаются всегда, даже после смерти, наверное.
Девушка поджала губы.
— Прости, Кнут...
Змей не ответил. Олиф медленно положила тряпку на пол, развернулась и пошла искать Макса.
Парень нашелся возле одного из загонов.
— Я домыла. Можно мне уйти ненадолго?
— Что? — не сразу сообразил он.
— Я домыла. Можно мне уйти ненадолго?
— А-а... — замялся Макс, но потом вспомнил, что девчонка прислуживает Ринслеру, и вяло махнул рукой: — иди. Только не забудь повторно покормить Кнутика! — крикнул он ей вдогонку.
Олиф едва смогла распознать его последние слова. Она шла по тоннелям, слегка касаясь рукой стены, чтобы не налететь на что-нибудь. Время тут тянулось мучительно медленно, а потому запомнить дорогу от загонов до комнат зрелых женщин было уже не сложно. Коридоры практически ничем не отличались друг от друга, однако общую последовательность Олиф запомнила: один раз налево, затем направо, потом еще два раза налево и один направо.
Коридор освещался только одним факелом, но на этот факт девушка уже как-то перестала обращать внимание. Одним и одним. Несколько факелов было лишь в двух коридорах: "лапочек" и Ринслера. Правда, к комнате Хозяина она никогда не приближалась и поэтому точно сказать не могла, сколько света там.
Олиф приоткрыла широкую дверь и заглянула внутрь. Внутри, как обычно, царил шум и гам; в чем в чем, а в способности поговорить в любую свободную секунду этим женщинам нет равных.
Девушка быстро дошла до своей койки, забралась наверх под скрипучее сопровождение ступенек, и уткнулась носом в подушку.
Бедный Кнут. Жена, ребенок. Может, Олиф была несправедлива к нему? Не каждый сможет выдержать такую боль. Сама она смогла лишь благодаря своим сестрам и братику. Кто бы о них позаботился, если бы ей тогда не хватило сил справиться? Поэтому она держалась. А теперь Марика достаточно повзрослела, чтобы взвалить весь этот груз на себя.
Олиф не хотела этого, видят Берегини, не хотела. Но от Судьбы не убежишь. Может, оно и к лучшему? Какое будущее ждало бы ее там, за Завесой? А так все произойдет гораздо быстрее.
— Эй, Олиф, — окликнули ее снизу.
— Да? — свесилась девушка.
Фрида похлопала рукой по спальнику.
— Спустись ненадолго.
Она быстро слезла и устроилась рядом.
— Вот, держи, это твоя порция. — Женщина протянула ей тарелку с кашей.
— Я все пропустила, да?
— Да.
Олиф схватила миску, ложу и принялась жадно черпать овсянку, запихивая ее в рот. Она не ела слишком долго, организм не смог принять в себя пищу так быстро и неожиданно, да еще и в таких количествах, поэтому девушку не на шутку замутило.
— Тошнит, — выдавила она.
— Остановись. — Фрида забрала тарелку. — Переведи дух. Твой желудок слишком долго не видел ничего кроме слюны. Пусть он привыкнет.
Олиф приложила руку к животу и начала глубоко вдыхать воздух. Отлично, если ее стошнит, то есть вообще не имеет смысла — все равно все выйдет наружу.
Приступ понемногу закончился, и когда каша перестала подкатывать к горлу, Фрида начала кормить девушку с ложечки, как маленькую. Этот факт почему-то раздражал больше всего. С детства это она кормила всех своих мелких с ложечки, но никто и никогда — ее. И тут вдруг, шестнадцать лет, а с ней, как с ребенком.
Женщина черпала ложкой по чуть-чуть, чтобы желудок снова не взбунтовался.
— Ты чего такая расстроенная? — поинтересовалась та, когда овсянка кончилась.
— Да я... ничего.
— Давай, рассказывай. Опять какую-нибудь глупость сделала?
Олиф стыдливо кивнула. Ну да, нетрудно было догадаться.
— И что же?
— Я... я... спросила у Кнута про его жену.
— Да уж, и впрямь глупость.
— Ну я же не знала!
— А с чего ты вообще затронула эту тему? — удивилась Фрида.
— Да просто... я хотела его разговорить.
— Вот и разговорила.
Олиф стало зло и обидно. Женщина словно специально сыпала соль на раны.
— А они умерли, да? — спустя некоторое время все же решилась спросить девушка.
— Да... глупая была смерть.
— А как они... умерли?
— Песчаники, — сказала, как отрезала, Фрида.
— Песчаники? Убили своих же змей?
— А чему ты удивляешься? Тут и не такое бывает.
Что тут бывает еще, Олиф не горела желанием уточнять.
— Но за что?! — Все-таки для нее это было равносильно тому, как она бы убила собственную собаку. Немыслимо.
— На них не хватило Брони.
— И все?! Из-за этого?!
— У тебя такое лицо, как будто ты только что узнала, что земля круглая.
— Но просто... это же абсурдно!
— Я и говорю: глупая смерть.
Олиф замолчала. Убить семью из-за какой-то Брони. В памяти почему-то всплыли Изгнанники, что смогли вернуться в Чернь. Одного из них убил мужик лишь из-за того, что тот прошелся рядом с его дочерью. Глупость, абсурдность и... жестокая правда.
С каждым прожитым мигом девушка все больше убеждалась в том, что все обитатели подземного лабиринта абсолютно чокнутые и неуравновешенные.
— Олиф, а ты еще носишь тот ключ, что подарил тебе старик из тюрьмы?
Она непроизвольно дотронулась до вещицы, неизменно висевшей у нее на шее.
— Да.
— Хорошо. Не снимай ее.
— Я не снимаю, — заверила женщину Олиф.
— Кстати, тебе уже пора к Ринслеру.
— Что? — опешила девушка.
— Время. — Фрида кивнула на стеклянную баночку с двумя секторами: из верхнего сыпался песок в нижний. — Солнце уже зашло.
— Так вы по этой вещице определяете время? — удивилась она.
— Да. Иди скорее.
Олиф кивнула. Если бы хоть кто-то знал, как ей не хотелось видеть этого человека. Стоило только представить его образ в голове, как внутри все переворачивалось от отвращения.
Она подошла к Песчанику, что стоял на входе.
— Проводите меня, пожалуйста, к Ринслеру.
* * *
В его комнате было все так же светло. Мужчина сидел, полуразвалившись в кресле, рядом с ним хлопотала Рэй. Стоило Олиф появиться в проеме, как ее наградили самым презрительным взглядом, на какой только была способна любая ревнующая девушка.
Все-таки Ринслеру тоже досталась неслабо, и эта мысль приятно грела душу. Его кожа вся была в рваных ранах, не глубоких, но наверняка очень неприятных. Рыжая промывала их полотенцем, а затем поливала спиртом, вернее, той самой красной жидкостью, которая стояла у мужчины в серванте, и которую он попеременно отхлебывал прямо из горла.
Олиф злорадно посмотрела на полотенца, испачканные в крови. Все-таки Лекс тоже сумел наподдать этому гаду.
Чем больше Ринслер морщился от боли, тем больше Олиф раздувалась от гордости, словно это она побила его, а не ее давний знакомый.
Девушка не стала спрашивать, что именно от нее требуется, просто начала делать то, что делала всегда: взбивала подушку, затем перину, иногда протирала пыль, наливала вина в бокал, ставила подле кровати, ждала пока мужчина ляжет, тушила свечи и уходила.
Пока она тихо занималась своими делами, то украдкой поглядывала, чем занимаются эти двое. Рэй все так же обрабатывала раны мужчины. Ринслер, прикрыв глаза, о чем-то размышлял. Олиф успела заметить, что руки рыжая не споласкивает, а значит, никакой спирт тут уже не поможет. Девушка хотела честно об этом их предупредить, но потом поняла, что лишь заработает себе лишние пару шишек.
