Слишком много привидений

Затем у койки появился лечащий врач — коренастый мужчина мощного телосложения. Как всегда его сопровождал сухопарый, подтянутый человек с седым ёжиком коротких волос и в неизменных, закрывавших половину лица, зеркальных очках-консервах. На враче был не очень свежий, мятый халат, зато его спутник всегда щеголял в безукоризненно выглаженной рубашке цвета хаки и таких же брюках с идеальными стрелками. Пока врач опутывал меня проводами, прикрепляя к телу датчики, где на присосках, а где лейкопластырем, включал диагностическую аппаратуру, стоящую в углу комнаты, седовласый, по своему обыкновению, приступил к вопросам.

— Добрый день, Роман Анатольевич, — сказал он. — Вы меня узнаёте?

Я медленно закрыл и открыл левый глаз.

— Вы помните меня по предыдущим посещениям?

Я опять медленно мигнул.

— А до полученной вами травмы мы нигде не встречались?

Смотреть, не мигая, в зеркальные очки, в которых, уродливо искажаясь, в двух экземплярах отражалось моё лицо, было неприятно. К тому же, как всегда, когда я пытался напрячь работу мозга, меня начинало клонить в сон. Однако, стараясь следовать своему ночному решению, я пересилил обволакивающую сонливость и не опустил веко.

— Вы помните, что с вами произошло?

"Да", — мигнул я.

— Вы пострадали во время изотопного взрыва на загородном шоссе?

"Что за изотопный взрыв? — вяло проплыло в голове. — Каждый раз он о нём спрашивает..." Голова начала кружиться, но я стоически, не опуская веко, смотрел в зеркальные очки.

— Вы считаете, что очутились здесь после взрыва шаровой молнии?

"Да".

Глаз устало закрылся, но я, преодолевая слабость, вновь открыл его. Склонённое надо мной лицо в громадных зеркальных очках подёрнулось лёгким туманом, голос седовласого начал отдаляться.

— Вы помните перестрелку в погребке "У Ёси"?

"Нет", — ответил я, с трудом удерживая веко.

— Вы были когда-нибудь на ипподроме?

"Нет".

Веко всё сильнее наливалось свинцовой тяжестью, и удерживать его не было никакой возможности.

— Вы знакомы с Людмилой Карташовой?

"Не-ет..."

Окружающее медленно погрузилось в мерцающий туман, и веко, наконец, опустилось. Откуда-то издалека, словно из соседней комнаты, донёсся голос врача:

— Всё. Он нас ещё слышит, но уже не понимает.

Прав был доктор на все сто процентов. Его аппаратура точно регистрировала моё состояние. Одного она не фиксировала: всё, что улавливали уши, пока я пребывал в бессознательном состоянии, отпечатывалось в голове как на магнитофонной ленте. Среди ночи я просыпался, и тогда все разговоры возле моего полутрупа воспроизводились в сознании. Наверное, с гораздо меньшей скоростью в соответствие с заторможенной работой увечного мозга, но, благодаря столь странному функционированию сознания, я имел хоть какое-то представление, что происходит вокруг.

Три дня назад между доктором и седовласым состоялся весьма любопытный разговор у моей койки, когда я после нескольких вопросов в очередной раз выключился из реальности.

— Есть надежда, что память восстановится? — спросил седовласый доктора.

— Да. С большой долей вероятности.

— На чём основывается ваша уверенность?

— На результатах тестирования. У него частичная амнезия, когда в результате травмы выпадает из памяти определённый временной отрезок. От одного события — чаще всего травмы, до другого — либо тоже травмы, либо психического потрясения. Такая амнезия рано или поздно проходит. Иногда через годы, но в данном случае, надеюсь, речь идёт максимум о нескольких месяцах.

— Почему вы так думаете?

— При долгосрочной частичной амнезии у Челышева должна была наступить полная потеря памяти о временном отрезке между поражением шаровой молнией и взрывом изотопного золота на шоссе. Однако кое-что из этого времени он всё-таки помнит, и это вселяет надежду на скорое восстановление памяти. Он помнит, как очнулся на загородной вилле Популенкова и увидел меня.

— А вы что, действительно там были?

— Моя дача по соседству с виллой Популенковых. Когда случилось происшествие, меня сразу пригласили. Поражение электрическим разрядом редко встречаются в практике нейрохирурга, но я единственный врач в дачном посёлке.

— Ах, да, припоминаю... — пробормотал седовласый. — Это было в вашем отчёте... Собственно, с этого момента вы и повели за ним наблюдение. Один из тех редких случаев, когда наш резидент становится очевидцем проявления необычных способностей.

— Да. Мне повезло: я услышал предсказание Челышева о гибели Популенкова, а затем увидел и само происшествие.

— Вам повезло, чего не скажешь о Популенкове... По вашему мнению Челышев утратил свои паранормальные способности?

— Скорее всего, да. Аппаратура не регистрирует никаких аномалий. Но сейчас меня в гораздо большей степени беспокоит другое... Общее состояние организма. Точнее, правосторонний паралич.

— Вы полагаете, что двигательные функции не восстановятся?

— Не знаю, — вздохнул врач. — После знакомства с вами, я многого понять не могу. Не могу понять и этого. Если бы передо мной лежал обычный пациент, я бы сказал, что случай довольно запущенный, и параличу, как минимум, три месяца — посмотрите, как атрофировались мышцы правой ноги и правой руки. То есть паралич наступил не три недели назад, в результате облучения при спонтанном распаде изотопа золота, а в мае, во время поражения шаровой молнией. И в то же время я не раз видел его в городе живого и здорового, прекрасно владеющего телом и речью... В общем, я в полном замешательстве. Эх, если бы у меня тогда была возможность врачебного осмотра...

— Вы предполагаете, что человек с правосторонним параличом почти два месяца спокойно гулял по городу и ничего такого за собой не замечал?

— Именно так я и думаю, учитывая его паранормальные способности. Вероятно, при поражении Челышева шаровой молнией в его мозге в результате микротравм и микроспаек нервных волокон возникли новые нейронные связи, благодаря которым он и приобрёл необычный дар. Такие случаи известны и документально зафиксированы. Эффект же ядерно-магнитного резонанса, возникший при взрыве изотопного золота, разрушил эти связи и вернул Челышева в его первоначальное состояние. Точнее, не совсем в первоначальное, а в то, в котором Челышев оказался после поражения шаровой молнией. Иначе никак не объяснишь, что во время изотопного взрыва никто из присутствующих, кроме него, не пострадал.

— Как это — никто? А мои глаза?

— Кхм... — Доктор стушевался. — Я имею в виду людей. Ваши органы зрения по своему строению сильно отличаются от человеческих.

— Оставим это, — оборвал его седовласый. — Ваши выводы о способностях Челышева основываются на аналогии с феноменом татуировки Куцейко?

— Не уверен, но другого объяснения пока не нахожу. Вам известно, что все попытки каким-либо образом проанализировать эффект "оживания" татуировки Куцейко дают отрицательный результат. В момент "оживания" змея видима, осязаема, но приборы её не регистрируют. Возникающие незначительные возмущения электростатического поля находятся на пределе разрешающей способности аппаратуры и сравнимы с перепадами биоэнергетических потенциалов на коже любого человека. Такое ощущение, что мы наяву сталкиваемся с проявлением виртуальной реальности. Глаза видят, прикосновение к змее подтверждает её материальность, а по показаниям приборов её вроде бы и нет.

— Не видели вы "виртуальную реальность" в действии, — глухо пробурчал седовласый. — Я воочию наблюдал, как один из монстров Челышева ловил пули.

— Почему же не видел? Показывали мне видеосъёмку. Рыжая, лохматая, одноглазая обезьяна. Жаль, что после взрыва она исчезла, и мы не можем подвергнуть её всестороннему обследованию. Неужели никаких других вещественных проявлений дара Челышева не сохранилось?

— Есть один... — пробурчал седовласый. — Крабоид, величиной с хорошую сковородку. Потеряв своего хозяина, он сейчас квартирует у Карташовой-младшей.

— Вы не пробовали его поймать?

— Пробовали. Результат тот же, что при ловле солнечных зайчиков... Если желаете, могу показать видеосъёмку наших попыток.

Я долго пытался понять, о чём говорили доктор с седовласым, но ни в какие разумные рамки их диалог не вписывался и реалистическому объяснению не поддавался. Сплошная чертовщина. Выходило, что после поражения шаровой молнией я оказался парализован, но в то же время продолжал жить нормальной человеческой жизнью, не подозревая о своём серьёзном увечье. Мало того — являлся обладателем сверхъестественных способностей, и меня окружали бесплотные, но одновременно и материальные твари. "Оживающая" змея, крабоид, "размером со сковородку", рыжая одноглазая обезьяна, "хватающая пули"... И уж совсем ни в какие ворота не лезли как "изотопный взрыв", так и "нечеловеческие" глаза седовласого. Сплошной бред. Напрасно я приписывал своему сознанию качества идеального магнитофона. Такой диалог мог родиться только в больном воображении травмированного мозга и не имел никакого отношения к действительности. За исключением того, что я в самом деле не помнил, как жил с мая по август. Хотя, пожалуй, под вопросом правдоподобности оставались и "нечеловеческие" глаза седовласого. Почему-то, когда я, не мигая, смотрел в зеркальные стёкла его очков, меня охватывала непонятная апатия и сонливость, словно под действием гипноза. Ничего "нечеловеческого" в гипнозе нет, зато больное сознание во время сна могло трансформировать реальные события в сюрреалистические.

"Меньше надо читать фантастики, — подвёл я итог аналитическому разбору услышанного разговора. — Тогда бы никакие пришельцы не мерещились..."

Проспал я до полудня, когда снова явилась медсестра-манекен и разбудила меня. Сделала уколы, накормила с ложечки творожистой массой, а на десерт — ломтиками арбуза. Когда она ушла, дверь открылась, и коренастый узбек в тюбетейке и спортивном костюме вкатил в комнату инвалидное кресло.

При виде кресла на велосипедных колёсах я чуть не расплакался. С тех пор, как пришёл в сознание и неделю пластом лежал в постели между четырьмя стенами, комната успела настолько опостылеть, что нестерпимо хотелось на волю. Имей я голос, волком бы завыл. Окно регулярно открывали, свежий воздух постоянно циркулировал в комнате, но этого было мало. Страстно хотелось на простор, пусть даже в инвалидном кресле и с чужой помощью. Никогда не страдал клаустрофобией, но, неподвижно пролежав неделю в постели, понял, насколько боязнь замкнутого пространства страшна и как угнетает рассудок. До слёз. А слезливым я стал сверх всякой меры.

Узбек молча (наверное, приехал из нищей Средней Азии в полунищую Россию на заработки и по-русски знал только "моя твоя не понимай") подошёл ко мне, легко, как пёрышко, поднял с койки, усадил в кресло и повёз на прогулку. Проехав по широкому коридору с многочисленными закрытыми дверями, мы свернули за угол и, спустившись по пандусу, неожиданно оказались в тропическом лесу под громадным сферическим куполом с крупными застеклёнными ячейками. Здесь было влажно и жарко, но экзотическая флора выглядела на удивление ухоженно. Раскидистые деревья с тонкими, причудливо изогнутыми стволами стояли свободно, свешивающиеся с веток лианы не душили растения, травянистый покров земли был разбит на участки, и возле каждого растения на колышке, вбитом в землю, была прикреплена табличка.

"Триходиадема звёздчатая", "крестовник медлейвоодии", "филодендрон двуперистолистый", "монстера привлекательная"... — читал я надписи на табличках, пока узбек катил кресло по выложенной плитами дорожке вдоль периметра купола. В центре, у высокого дерева с пышной кроной больших, кожистых, тёмно-зелёных листьев стояла стремянка, с которой женщина в синем рабочем халате обстоятельно обирала с дерева небольшие, похожие на вишню, плоды и складывала их в лукошко.

"Псидиум прибрежный", — прочитал я табличку под деревом. — Неужели его плоды едят? И что это за больница такая, где разводят тропические растения?"

Тем временем коляска выкатилась в широкие стеклянные двери, и я очутился в хорошо спланированном декоративном парке под открытым небом. В парке было свежо, прохладно; над кронами деревьев гулял шальной ветер, трепал листву, сбрасывая на лицо морось недавнего дождя; по небу мчались низкие рваные облака. Объезжая большие лужи, коляска катилась по асфальтовой дорожке, а я с изумлением читал надписи на табличках под деревьями: "ель Глена", "тополь бальзамический", "дзельква граболистная", "сикомора"... Это никак не могло быть больничным парком. Где же я нахожусь, и почему?!

Дорожка привела на берег большого озера, и я наконец понял, куда меня занесла судьба. Сильный ветер рябил поверхность озера, от низких облаков вода казалась свинцовой, но я всё равно узнал местность, несмотря на то, что прежде видел эту панораму только с противоположного берега. По ту сторону километрового водораздела в Павловой роще раскинулся дачный посёлок, а по эту — Ботанический сад. Странное место для больницы, однако, если учесть, что шаровая молния ударила меня именно в элитном посёлке, можно предположить, что в Ботаническом саду организован оздоровительный комплекс для власть имущих, и меня поместили сюда по протекции господина Популенкова. Но с чем связана такая благотворительность? Господин Популенков не производил впечатления филантропа. Отнюдь.

Узбек остановил коляску у обреза воды, отошёл в сторону, присел на корточки и закурил.

До рези в левом глазу я вглядывался в далёкие особняки на противоположном берегу, пытаясь разглядеть среди них виллу господина Популенкова. И, кажется, разглядел. Даже представил, как в комнате на втором этаже, где я монтировал компьютерную систему, сидит отпрыск Популенковых, этакая уменьшенная копия рыхлого папаши, и гоняет на дорогостоящем оборудовании самые низкопробные аркадные игры, молотя солдат противника в мясной фарш из виртуального лазерного оружия. А сам господин Популенков сидит со своей дражайшей половиной на веранде и потягивает коньячок... Картинка из цикла "современный буржуй в семейном кругу" получилась что надо, но в неё почему-то не верилось. К тому же из фантасмагорического разговора доктора с седовласым выходило, что старший Популенков погиб, хотя достоверность сведений тоже была под вопросом. Но как раз этим сведениям хотелось верить.

Краем глаза я заметил, как к узбеку подошла женщина в синем халате с лукошком и о чём-то заговорила. Повернуть голову я не мог и, как ни напрягал слух, расслышать что-нибудь не удавалось. Мешали порывы ветра и частые всплески мелких волн, накатывавшихся на песчаный берег.

Узбек взял женщину под локоть, подвёл к коляске.

— Хотите попробовать плоды псидиума? — спросила она. Лицо у женщины было доброе, карие глаза смотрели на меня с состраданием.

— Он парализован и ответить не может, — неожиданно без какого-либо акцента сказал узбек. — Положите ягоду ему в рот. Захочет — съест, не захочет — вытолкнет языком.