Неправда

А Митрич перекрестил и добавил:

— Ангела тебе в спину. Благослови тебя Господь.

И мужики скрылись за дверью.

Несколько минут Лешка рассматривал через грязное окно неуклюжие вагоны, людей в разноцветных одеждах, голубей, курлыкающе выпрашивающих семечки у бабуль, милиционеров важно прохаживавшихся по перрону.

И тут снова открылась дверь.

Лешка было напрягся на неожиданный звук, но это вернулся зачем-то Митрич.

— Вам чего? — грозно спросила врачиха.

Но, не обращая внимание на нее, грубоватый пожилой водитель "Скорой помощи" в три шага пересек комнату и подошел к Лешке:

— Вот тебе в дорогу еще. — И сунул ему за ворот смирительной рубашки какую-то картонку. — Никола Чудотворец. Авось поможет тебе в пути. А я в машину себе еще куплю. Ну, Бог с тобой! — и, снова перекрестив Лешку, исчез из жизни студента за дверью кабинета, на этот раз уже навсегда.

Лешка отвернулся к окну, пряча наворачивающиеся зачем-то и почему-то слезы.

Странно бывает в жизни. Видел человека всего-то час, другой, а успеваешь привязаться к нему так, как не получается к кому-то близкому. И, когда расстаешься с ним, как будто отрываешь кусочек сердца. Может быть, от этого умирает человек, когда раздает свое сердце своим любимым людям? Или, может быть, он только тогда начинает жить?

Но додумать ему не дала врачиха Ирина Витальевна.

Она встала, смачно потянувшись, отложила бумаги со стола и достала из ящика веревочку с дырчатым камнем. Такие в детстве, Лешка с друзьями искал на речных пляжах Вятки и называл "куриной слепотой". Детьми считалось, что именно от такой слепоты камни с дырками посредине и лечат.

— Сейчас мы тебе ауру проверим. — Сказала она. — Я еще ни разу шизофреников не диагностировала.

— Не надо, — сиплым от нахлынувшего страха голосом сказал Лешка. — Пожалуйста, не надо.

— Да ты чего? — удивилась врач. — Это не больно. Я маятником повожу вокруг тебя и все.

— Вы не понимаете, не надо, я очень вас прошу! — растерянно взмолился Лешка.

— Не волнуйся. Я же мастер рейки второй ступени. Недавно инициацию прошла. — И подняла руку с маятником, который тут же закрутился против часовой стрелке.

И где-то в таинственных глубинах души и тела зашевелилось что-то темное, злое и нехорошее. Лешка почувствовал как онемела кожа, потом мышцы, рот его безвольно открылся, слюна наполнила его и стала переливаться тонкой струйкой на грудь, язык вывалился и яростно зачесались глаза, будто бы кто-то щедро сыпанул туда песком.

Онемение все быстрее и быстрее пошло внутрь, добиравшись сначала до легких, а потом и до сердца.

И кто-то чужой вылез откуда-то из живота в горло и страшно захрипел:

— Жжет! Жжет! Убери картинку, дура! Жжет!

Мышцы забились в бешеных судорогах, затрещала плотная ткань смирительной рубашки и последними проблесками угасающего сознания Лешка увидел круглые глаза Ирины Витальевны, в которых бился знакомым чертополохом колючий ужас.

И, слава Богу, что мимо него прошло то, как она, повинуясь нечеловеческому хрипу, разрывала бумажную иконку на маленькие частички и жрала их.

15. 10 мая 1994 года. Вторник. Поезд "Симферополь-Киров". Вагон N 9.

И снова что-то стучит и стучит по голове железными звуками, и опять она кружится и желудок просится выйти наружу, и сухой язык опять приклеился к нёбу и кажется намертво. А по темным стенам маленькой комнатки с окном, завешенном шторками на одной из стен, бегут и бегут чьи-то светотени, складываясь в чьи-то лица. И хорошо так, покойно, так бы и жить всегда — лениво перебирая случайные калейдоскопы чужого бытия... И не думать, и не переживать, и не чувствовать... Да. Именно так. В такт колесам поезда — не думать, не переживать, не чувствовать...

Внезапно окно со стуком поехало куда-то внутрь стены и на его месте возникла девушка в синей униформе. Ее длинные волосы светились ореолом, карие глаза улыбались ему, словно бы давно знакомому, в мягких чертах лица пряталась милая нежность.

Лешка прикрыл глаза, отрешенно подумав, что все — началось опять... Девушка подошла к нему и ласково положила на горячий лоб узкую, прохладную ладонь.

Лешка вздохнул и услышал ее участливый голос:

— Ну что, псих, оклемался?

Лешка молча кивнул — значит не показалось, значит — еще можно жить.

— Как чувствуешь себя?

— Нормально. — Хрипло ответил он. — Только пить охота страшно. И тошнит.

— Сейчас чаю принесу. Или водички холодненькой?

— Водички. — Согласился Лешка.

— Попьешь и тошнить перестанет. Это побочный эффект после аменозина. Слушай, ты такой худющий, когда ел-то последний раз?

— Не помню. Дня два-три назад.

— Консерву будешь?

Лешка помотал головой. Мысль о еде едва не вывернула его наизнанку.

Девушка унеслась и через минуту уже вернулась со стаканом воды.

Лешка жадно выпил из ее рук благословенный напиток и тошнота и впрямь резко уменьшилась, а головная боль, дотоле молотом стучавшая в висках, сошла, пульсирующе, на нет.

— Я тебя сейчас развяжу, только ты пообещай, что ты буянить не будешь.

— Постараюсь. — Закрыв глаза от наслаждения ответил девушке Лешка.

Она с трудом развязала старательно завязанный на спине тугой узел смирительной рубашки.

Суставы скрюченных рук и ног немедленно откликнулись острой болью.

— Ой, блин масленичный! — ругнулся он сам на себя.

— Чего, затекли руки?

— Да все тело, будь оно не ладно...

— Ну ладно, сиди пока, вот тебе журнал — листай, чтобы не скучно было. А я пойду, станция скоро.

— Я что в поезде? — потер он виски.

— А ты не понял?

И только сейчас дошло, что девушка была проводницей, а сидит он в пустом купе.

— Вас как зовут, девушка?

— Настя. А тебя Алексей? Я прочитала в сопроводительных бумагах.

— Вроде того...

— Ну отдыхай, Алексей. Я тебе попозже чаю принесу.

Она закрыла дверь и Лешка осторожно, преодолевая ломоту в мышцах, включил свет над изголовником купейной полки. Потом взял журнал и неохотно перевернул несколько страниц. Глянцевое чтиво оказалось "Космополитеном". Ничего интересного там не было. Реклама дорогой косметики, шикарных авто и тонких сигарет. Все это перемежалось приторными статьями о методах соблазнения в офисе, сексуальных позах на кухне, ночных кремах для моментального похудания во сне и гламурных книгах о житии поп-див. Одна статья все же привлекла было внимание Лешки. Она называлась "Как уберечься от дурного глаза и привлечь светлые силы?" Он открыл ее, но тут же, прочитав первые несколько строк захлопнул журнал и отбросил его как ядовитую змею на противоположную полку — "Для того чтобы приготовить чудесный амулет защищающий от сглаза, необходимо вызвать духа своей Стихии..."

"Идиотки!" — протащилась тяжелая мысль. — "Знали бы они, чем это заканчивается..."

Он осторожно привстал, разминая тело и попробовал открыть дверь. Она оказалась закрытой на ключ. Покурить, оказывается, тоже не удастся... Тогда он сел обратно на полку и прислонился лбом к стеклу, пытаясь разглядеть что-нибудь через ночную мглу, проносящуюся за вагонным окном.

Однако, кроме смутно мелькающей стены деревьев и проглядывающих сквозь нее огоньков ничего не было видно.

И тут вновь открылась дверь, проводница по имени Настя принесла два стакана горячего чая в подстаканниках из нержавеющей стали под серебро.

— Оклемался, болезный? — улыбнулась она.

— Ага. А сколько времени? — постарался ответить ей улыбкой Лешка.

— Одиннадцать вечера.

— Понятно что вечера... — вздохнул он. — Спасибо тебе за чай! Только у меня денег нет.

— Ладно уж, не разорюсь на пакетике. — Поставила она стаканы на купейный столик.

— А покурить можно сходить? Да мне бы еще и... выйти надо.

— На улицу тебе нельзя выходить. — Не разрешила Настя.

— Нет, мне не на улицу. Мне бы это...

— В туалет, что ли? Так бы и сказал. Пошли, я тебя провожу. — Проводница приглашающе открыла дверь.

— Да я сам! — смутился Лешка.

— Сам с усам! Пошли давай. — Настя деловито потащила его за рукав. — Что, живот крутит?

— А ты как догадалась?

— После аменозина бывает такое. Побочный эффект.

— Ну у тебя и познания!

— Так я же медик. — Спокойно ответила она. — Через три года заканчиваю институт.

— А здесь подрабатываешь?

— Ага, мы сессию специально досрочно сдали, чтобы в стройотряде поработать.

И они отправились в ближайший туалет по качающемуся коридору вагона. Пассажиров видно не было, видимо, спали уже. Хотя вроде бы еще рановато, в таких вагонах обязательно должна была быть веселая компания гуляк, которая бы вовсю дегустировало бы сорта пива со всех мелькающих станций по ходу следования.

— Нет, кроме тебя нет никого в вагоне. — Ответила ему проводница, когда Лешка поинтересовался отсутствием пассажиров. — Сезон только начался, в Крым полные вагоны идут, а обратно еще никто не собирается. Вот через неделю здесь не протолкнуться будет.

В туалете было открыто окно и свежий воздух приятно полоскал лицо и волосы, пока Лешка делал свои дела. Потом он, приоткрыв дверь, спросил у Насти:

— А покурить здесь можно?

— Пошли в тамбур лучше, я тоже покурю с тобой.

— Что, боишься сбегу?

— Нет, просто тоже курить хочется.

В тамбуре было свежо и чисто, что само по себе необычно для поезда южного направления.

— Леш, а ты голоса слышишь? — спросила его Настя.

— Заколебали вы все! — вздохнул Лешка. — Это обязательно голоса слышать?

— Не знаю. Но обычно зрительные и слуховые галлюцинации сопровождают шизофрению.

— И я не знаю, есть у меня эти галлюцинации или нет? Вот ты кажешься мне или нет? — спросил Лешка.

— Еще чего! — фыркнула Настя. — Я настоящая!

— А чем можешь доказать, что ты настоящая?

— Вот ущипну тебя и узнаешь, настоящая я или нет! — засмеялась она в ответ. Смех ее был похож на лесной ручеек, журчащий по камушкам.

— Ущипну... Подумаешь! — криво улыбнулся Лешка. — Знаешь, эти галлюцинации тебя так щипнуть могут, что ты от боли до потолка можешь подпрыгнуть. И не только ущипнуть.

— Вообще-то да! Я помню из психиатрии, что галлюцинации бывают и обонятельные, и тактильные. А постоянное восприятие неприятных запахов один из признаков надвигающегося безумия.

— А вы уже проходили психиатрию?

— Ага. Мне, кстати, понравилось. Вот думаю, не пойти ли на психиатра квалификацию повышать после интернатуры.

— Ты помнишь о таком синдроме Кандинского-Клерамбо? — спросил Лешка, когда они уже возвращались в купе.

— Да что-то помню... Синдром насильственного восприятия.

— Это как?

— Обычно, сначала появляются фобические реакции, то есть немотивированные страхи — толпы, общения или, наоборот, одиночества. Потом начинают появляться голоса, которые могут диктовать что-то, приказывают что-либо делать или категорически запрещают что-то. Потом появляются видения, которые не соответствуют той реальности, в которой человек находится. Наконец развивается депрессия. Очень часто такие больные под диктовку голосов совершают суицидальные попытки. А что?

— А эти видения они могут физически на реальность воздействовать?

— Это как?

— Ну, например, взять и уронить этот стакан чая. — Показал Лешка на столик.

— Нет, конечно, — опять улыбнулся Настя, — как же может галлюцинация ронять чай? Она же в твоей голове.

— А если я скажу что может, ты мне поверишь?

— Конечно, нет! Я поверю бумагам, где написано что у тебя подозрение на шизофрению. Хотя ты производишь впечатление абсолютно нормального человека.

— Это временно. Вот когда приступ начнется, увидишь, какой я нормальный!

— Просто у тебя шизофрения шубообразная. То есть нормально-нормально, а потом бах — и как шубой накрыло!

— Точное сравнение... Шубой. В нашем детстве слово "шуба" означало "опасность". Училка к классу подходит, или кто-то патрон в костер бросил, или машина поливальная едет.

— А ты чувствуешь начало приступа?

— Да. Сначала вибрации в теле появляются, всего потрясывает с ног до головы и мир как-то расплываться начинает. И тошнить еще начинает. Потом кожа с пальцев на руках немеет, потом мышцы, потом внутренности. И сознание гаснет постепенно. Как свет в кинотеатре. Или как будто пятишься спиной назад в длинный туннель, пока пятнышко света не исчезнет за поворотом. Еще успеваю увидеть реакцию окружающих на меня. Видимо лицо у меня так меняется, что та тетка на вокзале здорово напугалась. А дальше я не помню ничего.

— Интересно...

— Да как сказать. Мне вот совсем не интересно!

— Извини, я не хотела...

— Да ладно! Шизик и есть шизик. А что я на вокзале натворил?

— Ничего особенного. Когда тебя в вагон грузили, ты дрых как сурок. Даже посапывал. А вот медпункт, говорят едва не разгромил. Хорошо, что в смирительной рубашке был. Хотя Ирина Витальевна, врач, сказала, что ты едва не порвал рубашку. А с виду про тебя и не скажешь, тощий, а сильный.

— Это не я же был. Это... моя Тень, вторая личность. Был такой психиатр, Карл Густав Юнг, так он утверждал, что у сознания человека есть как бы Тень, двойник человека, но полностью ему противоположный...

— Я знаю, мы проходили это. А ты что, психолог?

— Нет, на историческом учусь.

— Откуда такие познания в психиатрии?

— А мне галлюцинация моя как-то рассказала.

— Шутишь опять! — засмеялась Настя.

— На этот раз нет. Ой, блин! — Вдруг хлопнул себя по лбу Лешка.

— Что-нибудь случилось? — встревожено спросила его Настя.

— Да иконка у меня была, потерялась что ли? Ты не видела? — как заплутавший ребенок жалобно посмотрел он на девушку.

— Нет. — Пожала она плечами. — А что за иконка?

— Николай Чудотворец вроде бы. Мне ее водитель той "Скорой" подарил, на которой меня до вокзала везли. — Лешка вцепился себе в волосы и крепко зажмурился. Отчаяние его было столь велико, что девушка осторожно, но ласково погладила его по плечу.

— Не переживай, купишь себе еще! Наверное, санитары выронили, когда грузили тебя.

— Знаешь, Настя... — помолчал Лешка, но продолжил. — Я ведь не псих. Я одержимый бесом.

— Да ну тебя! — махнула она рукой и опять серебристо, словно лесной колокольчик, засмеялась. — Чаю еще налить?

— Давай. Жажда пока так и не проходит. — Лешка понимал, что она ему не поверит, а потому не особо и расстроился. Вот иконку... Иконку было очень жаль!

— Хорошо, ты пей пока, а мне выйти надо, сейчас станция будет. Вряд ли кто-то сядет, но так положено.

— Какая станция?

— Шахунья. До Кирова пять часов осталось. Стоянка семь минут, но тебя она не касается.

— А сменщица-то у тебя где? — спросил Лешка, когда Настя принесла ему стакан с кипятком, а также пакетики сахара и чая.

— Спит. Вчера ее смена была. Ты завари себе сам, хорошо? А я побежала! Да вот еще что, я тебя закрою все таки, извини.

— Да ладно. — Ответил Лешка, помешивая сахар в горячущем стакане. — Я бы вообще на твоем месте не открывал бы меня до самого Кирова.