Мир в подарок - общий файл

Брус повернулся к спутнику, собираясь узнать причину задержки, и замер на полуслове. Его бы все равно никто не услышал. Най упорно смотрел на срез бархана, наплывающий шаг за шагом, приближая вплотную рассветную кромку горизонта, нагретую в горне ленивого кузнеца до первых признаков красного свечения.

Это был самый длинный бархан в его жизни.

Потом он кончился и впереди открылась долина.

Араг потряс головой, пытаясь прогнать наваждение. В низинках струился редкий туман. Огромные верблюды сонно жевали колючки на дальнем склоне, их парные горбы гордо возвышались, до отказа забитые запасами жира. Круглоспиные овцы брели вдаль, их было немного, но и они казались довольными жизнью.

Его дом стоял на прежнем месте, только выглядел гораздо прямее и просторнее, с новыми пристройками и добротным сараем.

Уж втянул воздух и довольно всхрапнул, чуя воду. Взбодрился, попросил повод. Пританцовывая, чуть боком стал ссыпаться вниз, ускоряя ход. Песок почти не пылил, укрепленный тонким, но крепким каркасом травяных корней. Когда до дома осталось две сотни шагов, из двери выскользнул мальчишка лет десяти, воровато вжал голову в плечи и шмыгнул к сараю. Замер на полпути, с интересом рассматривая всадников. Время спокойное, смотрители уже покинули дальние степи, бояться некого. Да и различить в конных арага и бруса за две сотни шагов глазастый не затруднился. Скорее, уже за полторы.

Почесал встрепанный затылок, подтянул драные штаны и двинулся к дому. Правильно, взрослых предупредить о нежданных гостях надо обязательно. Дверь открылась ему навстречу и крепкая женская рука отвесила неслуху заслуженную еще до рассвета дневную порцию воспитания.

Сто шагов.

— Най, негодный мальчишка, когда ты научишься...

Наири тихо охнул, прошептал что-то. Женщина проследила взгляд ребенка, да и конский шаг в утреннем воздухе звучал гулко и отчетливо. Она обернулась. Смуглая, статная, с густыми седыми волосами и глазами такого странного светлого серебра, что порой они кажутся белесыми, а иногда — голубыми, особенно когда в них отражается небо. Она, кажется, почти не удивилась. Просто стояла, откинувшись на косяк двери, и смотрела, как кони приближаются. Тар приметил, что серебряные глаза блестят слишком ярко и часто моргают, оставляя на ресницах тяжелые капли. Уж встал, почти уткнувшись лбом в любопытную мордашку пацана. Наири неловко сполз из седла и шагнул вперед, опускаясь на колени. Женщина смахнула глупые слезы, улыбнулась и обняла тяжелую голову, клонящуюся в пол.

— Най, негодный мальчишка, когда же ты научишься возвращаться вовремя! — рассмеялась она, повторяя начатую для другого фразу. — Иди домой, горе мое. Оба неслуха — домой! И ты заходи, путник.

Брус тяжело упал из седла, привычно выполняя работу младшего. Расседлать, почистить, стреножить. Гнусный голосок глубоко в сознании шептал: 'мы бы тоже не отдавали детей, если б жили так'. Он строго выговорил себе за малодушие и постучал в дверь, бессильно волоча по земле вьюки.

Младший Най открыл и помог занести. Потом повел к столу.

Старший сидел, все еще с трудом принимая окружающее за явь. А их мама сияла и смеялась, рассказывая блудному сыну о счастье, обрушившемся на род.

— Я сперва сильно плакала, молодая была, глупая. Потом сказала: мой мальчик жив. С месяц прошло, как ты пропал, когда в старый колодец стала вода приходить. Сперва немного, только сырость по стенкам. Потом больше. К весне нам удавалось каждый день досыта поить детей. Все знали, ты этот колодец углублял, надеялся оживить родник. Так я и решила, раз вода есть, ты вернешься. Осенью нам хватало уже на всех. Я младшего родила, назвала Никари, а все одно, как звать начну — Най и Най. Старейшины хотели воду соседям продавать, я запретила. Пришла прямо на совет и сказала — сына колодец, вода для всех, продавать не позволю. Высохнет, если хоть каплю на деньги разменяете. Испугались, старые бараны! Переупрямила я их. И еще нас больше никто не находит, будто не видят этого места дурные люди. А хорошие прибиваются, обживают склоны. Лет пять, как к нам перебрались илла из вымирающего рода. Славные люди, у меня семья живет, как отец ушел к предкам. Дом подновили. Это их верблюды на горке, — она снова рассмеялась. — А пол-луны назад степь в рост пошла. Трава песок крепит. Вот я и решила, ты скоро домой вернешься.

Женщина сноровисто хлопотала по дому, собирая на стол. В пустыне стол — огромная роскошь. В этом доме он был, довольно большой, ловко набранный из мелких склеенных дощечек, на низких ножках. Сидели вокруг на добротных коврах, не облезлых и чистых. Наири заворожено следил за мамой, все еще не веря в произошедшее. Выходит, не зря он умирал, засыпанный песком в старом колодце своих снов. Не такая уж и страшная цена за невозможное чудо. Сидеть дома и смотреть на маму, почти не изменившуюся за прошедшие годы. Только волосы посветлели. В его памяти остались голод и каждодневная жажда. Теперь воды хватает даже умываться. Риан говорил, что мир вокруг снави меняется к лучшему. Вот и случайности стали так интересно подбираться одна к одной. Най улыбнулся и тихо спросил:

— Ма, а брусы у вас не гостят? У меня есть хороший друг, его мама родом из Серебряных ив. Говорил, там жизни не оставалось почти.

— Слышали про их беды, — кивнула хозяйка. — Мир, говорят, тесен, но уж не настолько. К нам не заходили. Бродят слухи, подались на север, к Тучегону. Хотя там надежды нет.

Продолжить она не успела. В комнату с поклоном вошел пожилой мужчина, следом — две гибкие девчушки. Хозяйка степенно села рядом с сыновьями, уступив заботы младшим. Она светилась радостью и гордостью. Мужчина расположился напротив. Он был илла, невысокий и легкий, с широким лицом, короткой полуседой бородкой, чуть раскосо поставленными темными глазами. И прищур знакомый, цепкий. Таков, наверное, станет Дари к старости. Глава рода.

— Вот, почтенный Мойри, сын вернулся. Только Вы и не считали меня вконец сумасшедшей, а другие не верили. Молчали, но я же знаю.

— Нежданная радость велика, но такая долгожданная ценна вдвойне, добрая госпожа Ринай. Если кто и заслужил её, то это Вы. Возможно ли узнать, как сложился путь достойного Наири?

— Он был длинным, господин, — поклонился Най, пряча улыбку. Отвык он от важных степенных бесед со стариками степи. — О плохом говорить не буду, прошло и осталось позади. Я получил свободу недавно и сразу направился домой. Правда, я не надеялся здесь застать родных людей.

— Давно ли Вы вступили в степь и как миновали отряды стражей нечестивого Карна?

— Мы двигались очень быстро. Восьмой день пути еще не закончен. Конечно, я не беру в расчет болота и горы.

— Невозможно, — илла утратил хладнокровие. — Если путь оказался столь краток, я даже не спрошу, как удалось не загнать коней. Но разъезды Карна? Но дорога, по ней все еще движутся караваны нашего позора? Их не обойти.

— Я шел через болота, мимо печати зла. Мы оставались в седле от заката до рассвета и даже днем.

— Мимо печати, где я не был сам, но говорил с нашими охотниками, посланными осмотреть дальние окрестности, пройти человеку нельзя. Даже ввиду водяного столба, падающего без звука, людей и коней охватывает ужас. Там нельзя дышать.

— Все так, почтенный. Но с некоторых пор я не совсем обычный человек.

Най сложил руки лодочкой, словно черпая воду, бережно поднял, вытягивая перед собой и резко открыл ладони вниз. В короткую эту минуту за окном нахмурилось небо, и по сухой крыше простучали первые за бессчетные годы засухи тяжелые капли грозового дождя. Серебряные глаза сухо блеснули, и за окном ответно полыхнул отсвет, хлестко ударил никем, кроме Наири, в жизни не слыханный гром. Розовые с золотом струи, подсвеченные восходом, соединили небо и землю. В комнате запахло незнакомой сырой свежестью. Ринай гордо кивнула, довольная своей правотой. Если кто и знал, что у самого упрямого ребенка в селе есть очень странный дар, то, это конечно, она. Мальчик вырос и вернулся не с пустыми руками.

Потом мать тяжело вздохнула и поникла. Значит, ненадолго вернулся. Мойри торжественно встал и поклонился. А дети уже визжали под дождем и восторженно звали глупых сонных взрослых подставить лица и ощутить чудо.

— Выходит, барана резать нет смысла, — деловито уточнил Мойри.

— Теперь я вижу, не зря илла зовутся мудрецами, — рассмеялся Най. — Увы, это самый тяжелый для меня груз. Грешен, очень любил баранину. Вспоминаю о ней с тоской.

— Значит, многое будет меняться. Это хорошо. Что я могу сделать?

— Вы наверное, посылали людей не только на запад. Расскажите, можно ли конному пройти севером, отрогами, на Амит. — Най даже вздрогнул от внезапного грохота у двери. В комнату ворвался Тар, мокрый с головы до пят и восторженный. Под белесым взглядом он быстро приугас. — Сай, если ты не заметил, уже рассвело и пришло время работать. Но ты можешь отдохнуть. Для лени всегда достаточен и малый повод.

Брус тяжело вздохнул, глянул мельком на обильный стол и вышел во двор. Когда-нибудь он научится всему и будет очень сильным. Тогда можно спорить и даже бунтовать. Еще непременно стоит взять ученика. Тар блеснул глазами, светлея лицом от приятного видения. Даже предписанный урок перестал казаться каторгой. Ничего, придет и мой день. Вот так же сяду со старейшиной... лучше с Лиасой, на кой мне старейшина? Сяду в своем доме за стол и скажу неумехе— юнцу. Слова надо запомнить: 'Для лени всегда достаточен и малый повод'.

День Тамрана прошел в обычном уже соленом поту. Но его наставнику пришлось много хуже. В дом приходили люди, кланялись, чинно пили и ели, вели умные беседы. Ни минуты с мамой, без этих утомительных седобородых индюков. Он был кроток и вежлив из последних сил. Терпел до полудня. А потом взорвался тихо и страшно, так, что от одного холодного светлого взгляда гости вмиг рассыпались по домам. Даже зауважали сильнее — гневается Говорящий с миром. Вышел, попросил вежливо и стали приходить лишь больные и увечные.

К ночи Най вполне ожидаемо свалился без сил.

Мама тихо сидела рядом и гладила его по голове, совсем как прежде, в забытом детстве. Сон на мягких лапах подкрался ночным хищником и забрал добычу в одно движение. Ринай удобно устроила голову своего мальчика на коленях и поправила фитиль в плошке с маслом. Она посидит рядом. Так больно снова отпускать живого и сильного сына в большой мир. Конечно, Наири вырос. Но и дела его теперь велики. А ей опять останется только ждать. Она умеет ждать, но все же порой это так трудно.

Луна, пополневшая за последние дни до широкого серпа, высеребрила пески, словно ранним инеем покрывая землю. Все дома спали, лишь в её окне теплился слабый свет. К этому привыкли. Ринай всегда ждала своего мальчика и держала на западном окне огонек для сына.

Большая ладонь накрыла её руку.

— Ма, ты у меня замечательная.

— Спи. Устал за день.

— Ничего, я теперь быстро отдыхаю. К утру нам надо уходить. Скоро погода сменится, будет большой ветер, — он извинялся, но без малейшего шанса на перемену решения. — Ничего, мы будем иногда сниться друг другу. Говорить. Ты ведь поймешь, когда сны живые, ты всегда знала.

Он сел, потряс тяжелой гудящей головой и с благодарным кивком принял кувшин воды. Ринай вышла и разбудила бруса, шепотом велев снаряжать коней. Подняла одну их дочерей Мойри и попросила приготовить припасы в дорогу, набрать воды. Ная она застала уже во дворе.

— Мама, я думал еще один источник устроить, мне Тин советовала. Там, в низине, прежде бил ключ, я чую. Пойдем, покажу. Только вода будет первое время мутновата.

— Отвык ты в Карне от большой жажды, — усмехнулась Ринай. — Очень тяжко пришлось?

— Лучше, чем многим другим. Я жив, здоров и свободен.

— Сбежал? Ты у меня страшно упрямый. Вот учитель Агимат никогда не брал детей, 'испорченных этим бестолковым Юллом, который в мечах меньше ящерицы понимает', а тебя не выгнал.

— Выгнал, — рассмеялся Най, признаваясь, наконец. — Это я из бахвальства врал. Раз двадцать, да пребольно. Потом устал колотить и выпроваживать. На год оставил. И еще на год, и еще. Дальше велел добыть меч, я пошел домой... Кто же думал, что дорога за своим мечом получится такой кривой и долгой. Убегал от хозяев я часто, а убежать не смог. Меня выкупила Тиннара, она первая снавь, пришедшая в наш мир. Так страшно получилось... Я её хотел убить.

— О, если мой сын хочет кого-то убить, все непросто, — рассмеялась Ринай. — Она красивая?

— Да. Мам, не смотри так! Я знаю, сколько ты приложила усилий, чтобы я не был одинок в восемнадцать, ведь порядочному сыну нашей сухой степи положено привести жену много раньше.

— Ты тогда ценил лишь учителя, — снова рассмеялась Ринай. — А теперь вспомнил первым иное имя. Не запутывай сам себя.

— Я знал очень красивых женщин, и тут совершенно другой случай. Я же не ребенок! Да и подумай с другой стороны — я для неё плохо знакомый человек, случайный попутчик, если разобраться. Бывший раб, со всеми проблемами прошлого и тяжелым характером. Тебе ли не знать! Я уважаю её, мы очень... связаны. Она открыла мой дар и провела через второе посвящение, рискуя жизнью. Не по прихоти или из любви, — мир нас позвал, он страшно болен. Нам лечить и нам же платить по счетам. Шансов дожить до того дня, когда степь расцветет, у первых снавей очень мало. Прости.

— Но ты уж постарайся, ладно?

Най кивнул, усмехнулся. Постарайся дожить или разобраться? Ма всегда умела говорить загадками.

Вот и лощина. Корни трав тут плелись плотнее и гуще. Вода билась рядом голубой ниткой пульса, он позвал — и ручей откликнулся легко, без боли в висках и тошноты, словно ждал давно и радовался обретенной свободе. К зиме благодарные люди выложат дно узорными камешками, пустят ручей в сухие пески. Там он сразу затеряется, но оставит след — озерко в форме узкого серпа.

Назад шли молча. Тар сонно ворчал у заседланных коней, перевязывая набитые вьюки. Маленькая илла затаилась у двери, обняв за плечи дрожащего со сна Никари. Ринай приметила, как медленно сын разбирает повод и хмуро проверяет вьюки, бессмысленно оттягивая время до отъезда. Шагнула вперед, коротко обняла его, толкнула к коню.

— Делай, что должен и помни: я буду ждать тебя в любой день. Иди, не оборачивайся.

* * *

2-4 СЕНТЯБРЯ

Катан-жи Ранх Карн стояла на северном балконе в праздничном черном наряде с глубоким вырезом. Пепельный шлейф из бесценного южного шелка мерцал, затканный серебром, расшитый невозможно дорогим в Карне морским жемчугом, черным и голубым. Высокую прическу и длинную шею украшали столь же безупречные жемчужины.

Закат отгорел, мир стал безопасным для несущей в себе огненную клетку. Ветерок приятно освежал разгоряченное счастливое лицо. Княжна смотрела на столицу, Тэйкарн, лежащий послушным темным псом у её ног под слабым призрачным сиянием звезд и народившегося вчера месяца, тонкого, как волос. Если все пройдет по плану, завтра город поклонится брату, и её власть станет абсолютной. С захватом Архипелага цена жемчуга упадет. Сегодня, усмехнулась Ранх, последний шанс блеснуть великолепием пока еще баснословно дорогих украшений. Она введет моду на густо-синие сапфиры Индуза. Уже скоро.