— Что, выкусили? Выкусите-выкусите, ублюдки! — доигрывал я роль. — Продажные шкуры! Так вам и надо! Поехали! — сказал я условную фразу, уже летя за задний капот бронемобиля. Всё, теперь меня никто не достанет, даже если захочет.
Через секунду в груди первого из 'треугольника' засияла сквозная дыра, в стороны же полетели кровавые ошметки. Второй начал оборачиваться к напарнику, но сообразить, что происходит, не успел — его постигла та же участь. Мои 'виолончелистки' не мелочились в использовании возможностей рельсовой винтовки. Я 'разбудил' заранее настроенные визоры своего навигатора, того самого подаренного девочкой с белыми волосами координатора ведения боя, и смотрел на происходящее через прицелы их оружия. И если бы не имевшийся в багаже небольшой опыт, да не тренировки сеньоры Лопес, от вида крови и мяса меня бы стошнило.
Ещё через секунду пал последний из охраны дона, ему ни много ни мало снесли голову. Некрасивая смерть, но быстрая и безболезненная. За ним последовали те, кто вышел из последней машины. Выжить сумел лишь тот, что высунулся из подъезда — как только раздался первый выстрел, успел заскочить обратно, под защиту стены и мигом опустил за собой атмосферный гермозатвор. Однако, высунуться ему не дадут, а это однозначно победа.
Охрана же дома среагировала только в этот момент, гордо показав пятки. И это было самое умное, что они могли сделать. В них не стреляли, нет, ибо по логике они ни в чем не виноваты, в отличие от людей, охраняющих криминального босса.
Торетто оказался не из слабых духом: как только начали стрелять, быстро подался влево и прыгнул за ближайшую машину, стоящую с той стороны двора. Тоже броневик, ещё более мощный, чем мой. Конечно, если бы приказ был стрелять в него, а не в охрану, никуда бы он не делся, но факт есть факт — придется выковыривать.
— Все, Хуан. Он твой. Действуй! — раздался в ушах голос Катарины. Я выглянул из-за крыла, огляделся. Да, все так и есть, искомый объект затаился за броней. Один из прицелов показывал машину — высунуться ему не дадут. Вторая иконка показывала выход из подъезда, оттуда угрозы ждать так же не стоило — входная дверь была испещрена отверстиями от снарядов винтовки, и под звонкое 'клац, клац' там добавлялись все новые и новые отверстия. 'На полную садит, не щадит ресурс' — отметило сознание. Гермозатвор она все равно не пробьет — не тот материал, но и шансов высунуться у оставшегося бойца нет. Третья же иконка, погуляв по телам ехавших сзади, по всем трем машинам кортежа, поднялась и перекрыла главный вход — никто нас больше не потревожит. Действительно, мой выход.
Я хмыкнул и вытащил из специального отсека ботинка то, ради чего и затевалась эта операция. Достал из кобуры оглушенного мною парня пистолет — к телам его напарников подойти вряд ли получится, слишком кровавое вокруг них месиво. Кошачьей походкой направился по окружности к блокированной машине. Старался не смотреть на трупы, но несмотря ни на что, дважды чуть не вырвало. Господи, это всегда так мерзко?
— Почему ты скомандовал оставить в живых того, который тебя тащил? — подала голос Катюша, чувствуя мое состояние и пытаясь растормошить.
— Он дал мне... Закончить. Он неплохой человек, — ответил я, по той же причине изучая трофейный пистолет. Двадцатишестизарядный 'Armado'? Неплохо.
— Но работает этот 'хороший человек' на подонка, — возразила она.
— Это вопрос глубокой философии, тебе не кажется? И твоя точка зрения не есть абсолютная истина. Как и моя. — Я усмехнулся. — Я попросил оставить, дальше решайте сами.
— Вопросов нет, он будет жить, — она усмехнулась в ответ. — Ты прав, философские споры нам ни к чему: сказал — и сказал, сейчас ты у руля.
Ну, хоть что-то мое мнение значит!
Подойдя к машине, ставшей и спасением, и ловушкой команданте, облегченно вздохнул и крикнул:
— Выходи, Торетто! Тогда умрешь быстро!
Руки от мысли от предстоящего задрожали.
Ответом мне стала тирада на непереводимом испанском, и выстрел из точно такого же пистолета. В 'молоко' — он прекрасно понимал, что из рельсовой винтовки ему отстрелят руку, если попытается ее высунуть. Я же в уме привычно произнес: 'Один, двадцать пять' 'Если нет запасной обоймы'...
— Ты, сукин сын! На кого ты работаешь? — раздалось с той стороны машины. Естественно, отвечать в мои планы не входило. Итак, он вооружен и очень опасен, ибо обложен. Ему нужно тянуть время, которое работает на него, так как визит гвардии в наши планы не входит. Мне же нужно его выкурить, и побыстрее.
— Что задумал? Что будешь делать дальше? — усмехнулась наблюдающая за операцией Катарина.
— Если попробует высунуть руку, чтоб выстрелить — отстрелите ее, — произнес я, пригнулся и пополз в обход. Со стороны боковой стены позиция для меня была бы выгоднее, но там я мог стать мишенью того типа, что спрятался в подъезде, если 'виолончелистка' вдруг его проморгает. Вряд ли это произойдет, но тяжело в учении...
— Хуан, три минуты, — сказала Катюша спокойным, но тревожным голосом. — Время пошло.
Отлично, гвардия в пути. Через три с половиной минуты здесь будет патруль, а то и не один, в штурмовой броне и с иглометами. И ему будет по барабану, чья здесь ведется операция. Значит, нужно выполнить задание и убраться к чертям собачьим в озвученное время, и ни секундой позже.
— Вас понял! — прошептал я и приготовился, чувствуя кипение адреналина. Ну, вот он, выход один на один, проверка всех полученных навыков...
...Торетто услышал, почувствовал меня, и сработал на опережение, высунув руку из укрытия так, чтобы снайперы не попали в него. И не глядя выстрелил в место, где я должен был находиться. Правда, в момент выстрела меня там не было. Подожди он долю секунды, у него были бы шансы, а так...
Через секунду я стоял на заднем капоте машины и спокойно всаживал одну за одной пули в его руку: 'Armado' — слабенькое оружие, одной пули для гарантированного обезвреживания может не хватить. Раздался вой, пистолет из его ладони выпал. Окровавленная рука одернулась, прижалась к груди. Понимая, что больше опасаться нечего, я спрыгнул и грозно встал перед этим человеком.
— Сеньор, не надо! Прошу вас! — пролепетал он. — Сколько они заплатили? Я заплачу больше. Гораздо больше!
Я молчал. Сердце билось со страшной силой от мысли о предстоящем. Вот он, момент истины.
...Для чего я повесил портрет своего кумира? Зачем? Почему вышел на Плац с муляжами гранат и игольником? Какую цель поставил перед собой изначально, когда шлюзовые ворота бело-розового здания за мной закрылись?
Правильно, я не хочу быть игрушкой. Больше не хочу. А это значит, что ЛЮБОЙ приказ я должен отдавать себе сам.
Мне сказали, он преступник, его надо убить. Отдали такой приказ. И любой порядочный подчиненный должен его исполнить. Кто-то бездумно, оперируя тем, что 'приказ есть приказ, его не обсуждают'. Кто-то оценивая его суть — убить надо бандита и подонка, а значит, он не противоречит базовым императивам и исполним. Из первых обычно состоят армии специалистов плаща и кинжала 'подземного' мира планеты, из вторых — специальные службы. Но все они — исполнители.
Я же — игрок, 'император'. Принимающий решения. А значит, и сейчас мне необходимо принять его. Кровь этого человека будет не на руках королевы, не на руках Катарины или Сирены с Мишель. На моих. А значит, простое испытание кровью, стандарное корпусное натаскивание, превращается в испытание меня самого, определение, кто я.
Действительно, кто я? Пешка-исполнитель, прячущийся за спущенную 'сверху' разнарядку? Или все-таки тот, кем собираюсь стать, ради которого и повесил злополучный портрет? 'Император' по классификации дона Алехандро? Да, жить, зная, что ответственность лежит не на тебе легко, и я, как большинство курсантов корпуса, в любой момент могу отговориться этим, бездумно воткнув 'скорбящего ангела' в глотку. Но тогда на следующий же день мне придется снять портрет Гагарина и до конца жизни не вспоминать о былых мечтаниях. Быть тем, кого они из меня готовят, беспрекословным подконтрольным оружием.
...Или все-таки взять эту кровь на себя, обагрить руки, но жить с этим до конца жизни.
'Давай, Шимановский! Решай! — усмехнулся мой бестелесный собеседник. — Либо сейчас, либо никогда, ваше императорское величество!'
Я стоял, не в силах довести начатое и чувствовал, как руки дрожат, а сердце истерически бьется. Видя мою неуверенность, но поняв ее на свой лад, Торетто продолжил:
— Хотите, в два раза? Нет? — Глаза его лихорадочно заблестели. — Три! Я дам в три раза больше!
Я молчал.
— Хуан, ну же! Время! — донесся недовольный окрик Катарины.
— Нет? Сколько? Назовите цену! Пять миллионов?! Хотите пять миллионов?! Семь?! Десять?! Сеньор, десять миллионов!!! — кричал мой противник, точнее, моя жертва.
Я вытащил из чехла трехгранный стилет с белой костяной ручкой и выгравированным на ней ангелочком.
— Ее величество Лея Первая Веласкес недовольна вами, Сеньор Торетто... — Голос мой дрожал. — ...Вы приговорены к смертной казни. Приговор приводится в исполнение немедленно, обжалованию не подлежит.
— Нет сеньор!.. — зарыдал сидящий. — ...Не убивайте меня! Пожалуйста!
— Хуан, ну ты чего? — почти кричала Катарина. — Кончай его!
— Пожалуйста!.. Я не буду больше!.. Все брошу и уеду! Оставлю все деньги, все золото Короне!.. — Слезы лились и лились из его глаз ручьем.
Да, я не должен был его слушать, мне нужно было просто воткнуть в него 'скорбящего ангела' и бежать. Но я не мог сделать этого. Я не мог осудить человека, даже понимая, что он не агнец божий и свою участь, скорее всего, честно заслужил. Они — да, могут. Суд, королева, и даже специальные службы. Я же — нет.
— Бей, Хуан! — заорала Катарина, теряя терпение.
— ...У меня есть дочь! Маленькая дочь!.. — продолжал лепетать этот человек, такой надменный и сильный всего пять минут назад, но такой жалкий сейчас. — Пожалейте хотя бы ее! Не делайте сиротой!..
Его трясущиеся пальцы здоровой руки залезли во внутренний карман и извлекли кожаный бумажник, который тут же выпал из рук на землю.
— Вот она, сеньор! Она ещё маленькая! Совсем маленькая!
— Хуан, не слушай! Бей! Это приказ!
— Вот она!..
Рука развернула бумажник и достала пластинку-голограмму с изображением маленькой кудрявой девочки. Но вдруг дрогнула, и пластинка упала на землю, от удара активировавшись. 'Двойная молния', статическая голограмма со встроенной динамической.
Активированная встроенная голограмма изображала эту же девочку в натуральный размер, сидящую на полу на коленях и обнимающую большую, просто огромную собаку, высунувшую язык и тяжело дышащую. Девочка засмеялась и помахала мне свободной рукой:
— Папа, мы тебя любим! Мы с Хорхе очень-очень сильно тебя любим! Возвращайся домой!
Мне стало нехорошо. Девочка же, следуя записи, идущей по кругу, начала вновь:
— Папа, мы тебя любим!..
Я посмотрел в глаза Торетто. Тот уставился на меня с мольбой, и вновь прижал к себе окровавленную руку. Из глаз его все текли и текли слезы. Mierda, как специально! Он что, знал, что его будут убивать, и именно я, и специально приготовился?
— Не надо! Он сможет! — донесся голос Катарины, как будто из-за границ вселенной. — У него получится!
'...Да, он бандит. Ты знал это, Шимановский. — продолжил внутренний голос. — А у любого бандита дома могут быть маленькие дети. Это ровным счетом ничего не меняет, он не станет от этого менее опасным, а дела его менее темными. Но когда приговор выносишь ты САМ...'
— Не стрелять! Он сможет! Он справится! — кричала Катарина.
— Папа, мы тебя любим!.. — продолжала девочка. — ...Возвращайся домой!
— Пожалуйста, сеньор!.. — шептал сидящий передо мной человек. — Не надо!..
— Я сказала не стрелять! Отставить!
...Я командую операцией, я решаю, что делать! — донёсся новый крик. Энергичный, гораздо более эмоциональный, чем предыдущие, он вывел меня из заторможенного состояния. Я перевёл глаза на визоры, показывающие перекрестья прицелов 'виолончелей'.
Офицеры не наврали, это серьёзно. Меня действительно убьют. Эти вот равнодушные девочки. Без сожаления всадят в лоб снаряд от рельсовки. Ибо они — нерассуждающие орудия. Два из трёх перекрестьев сходились на моей голове, и я чувствовал напряжение пальцев, застывших на спусковых крючках. И что потянулись последние секунды ожидания.
— Не стрелять! — вновь закричала Катарина, почти истерически. — Дайте ещё время! Оно есть!
Я усмехнулся. Когда это Лока Идальга боялась? Поднял голову, посмотрел на самого себя через перекрестье снайперской винтовки.
'Давай, мой император! Верши деяния! Ни корпус, ни королева, ни сам бог — только ты отвечаешь за свои поступки! И ты знал, на что шёл, когда пришёл сюда. Знал, что надо будет принимать ТАКИЕ решения!'
Через мгновение моя рука размахнулась и всадила-таки ненавистный стилет в горло живого плачущего человека. Ангел, выгравированная на ручке, всё так же скорбела, как ей и было положено, но только теперь я осознал, почему она это делает.
Обратной дороги нет, больше нет. И дело совсем даже не в королеве и её ласках. Линия, отделяющая таких, как они, от обычных людей, пройдена. Я знал, что придётся платить. Дважды, отдавая в этом отчёт, добровольно подошёл к дверям бело-розового здания. И один раз не вышел, когда очень просили. Знал, но не думал, что цена будет такова.
— Хуан, время! Эвакуация! Срочная! Бегом к машине! — орала Катарина, но я её не слушал. Молча брёл к выскочившему на полном ходу во двор 'Мустангу'. За спиной мне смеялась и улыбалась маленькая девочка, обнимающая большую, размером с её саму, собаку:
— Папа! Мы с Хорхе очень-очень сильно тебя любим! Возвращайся домой!..
Папа не вернётся. И, боюсь, ближайшие годы не вернётся ещё много, много-много пап...
Глава 8. Катарсис (часть 1)
Принцессе. Срочность: 'Молния'. Гриф 'Секретно'.
'Операция 'Катарсис' идёт согласно плану. Час назад объектом воздействия был уничтожен объёкт 'Селезень'. Всё произошло согласно плану, изложенном мною в устной беседе. В данный момент психическое состояние объекта воздействия оценивается как нестабильное, агрессивное, пассивного типа.
Начинаем вторую фазу операции, с целью чего прошу предоставить мне полномочия по коду 'С-1' и 'В-4', а так же возможность неограниченного использования личного состава корпуса в случае необходимости для нужд операции.
Также обращаю внимание, что ввиду нестабильного состояния объекта воздействия, процесс восстановления может затянуться более запланированного. Ласточка'
Ласточке. Срочность: 'Молния'. Гриф: 'Секретно'.
'Продолжайте операцию. Все затребованные полномочия будут предоставлены'. Принцесса.
* * *
— Пей.
— М-м-м-м-м!
— Пей, я сказала!
Голос грозный, с таким лучше не спорить. Тем более, если она действительно врач. А она врач, пусть даже и студент.
