Зверь Лютый. Книга 18. Урбанизатор

Ме-е-дленно.

Мне не нужны налоги.

Я — не князь, не эмир. Я не буду обдирать людей для наполнения своей мошны.

Цель: создать народ "мои люди". Они должны быть адекватны моим правилам. Прежде всего — они должны "быть".

Для этого — они должны "приходить". Потому что "под моей рукой" — хорошо. Сыто, богато, безопасно. Чем быстрее они будут достигать желаемого ими уровня благосостояния, при достижении желаемого мною уровня адекватности — тем для меня лучше.

"Драть с них три шкуры" — как самому себе нож в ногу засадить. Я похож на дурака?

Деточка, ну что ты так на меня вылупилась? Ты, что, с Луны свалилась? У нас никогда прямые подати с людей большей части доходов не составляли. Даже и по сю пору — малый кусочек. Другие же способы есть. Куда более полезные да добровольные. К чему мне народ свой податями давить, охоту к труду отбивать? Ты вспомни: в какие земли мы не приходим — везде, перво-наперво, прежние налоги да мыта, да повинности — складываем, недоимки — прощаем, счёт рез — останавливаем. Потому народы разные и зовут нас. Дабы мы их дурней-правителей поуняли, поутишили.

А казну наполнить... думать надо да крутиться. А я чего делаю?

Вообще, идея формировать бюджет государства за счёт взимания налогов — не самая разумная. Основная задача фискальной системы — не наполнение бездонной государевой казны, а модерирование и модулирование экономики.

Кстати, умные люди здесь это понимают. Тот же Свояк с его тысячными табунами и тысячей пудов запасённого мёда. Приторговывал помаленьку. Конечно, с использованием административного ресурса. А вот Иван Грозный с этим ресурсом заигрался: огромные запасы хлеба, накопленные в царских поместьях, не были выброшены на рынок в голодный год. Ждал он, понимаешь ли, дальнейшего повышения цен. Отчего, со слов иностранных наблюдателей, случились бунты и мятежи. Подавляемые, естественно, государевым войском.

Мастер обоерукого грабежа: одной рукой — в карман, другой — в морду. Или, по-культурному: "конфликт интересов".

Мало казну набить — надо ещё и подданных не заморить. Хотя бы — не в чересчур большом количестве. Насчёт "чересчур" — всегда бывают разные мнения.

Мне более важно — втянуть этих лесовиков в создаваемое мною общество. Чтобы они хотя бы просто знали: есть такой город, такие товары, такие возможности. Не дурели от одного непривычного вида, не кидались в драку с зубовным скрежетом: "чужие пришли!". Не покупались на "сладкие речи" и прочие провокации всяких... разных.

И привыкли "исполнять свой гражданский долг".

Чётко разные цели: не — "полна калита", а — "гражданское общество". Хоть бы и в около-средневековом исполнении. Соответственно, разные следствия и методы.

— Так будет шесть лет. Которые вы будете жить в тех местах, в которых я дозволю или укажу вам жить. Те же, кто перейдёт в другое место без спроса, кто убежит от уплаты мне дани — будет наказан. Те из вас, кто будет верно исполнять мой закон это время — станут моими людьми. Они не будут платить далее, будут ходить везде свободно, смогут делать любое дело, которое делают мои люди. Я буду учить вашу молодёжь, с тем, чтобы они смогли вернуться в ваши селения и учить закону, и вере, и языку. Пока же я пришлю вам учителей из своих. И они будут учить вас, а вы — их слушать.

Привязка людей к земле. "Крепостничество по Пердуновски". Не имперское, не московское. Без отдачи земель и людей с ними в частную собственность. Без барщины и оброка. Государственное крепостничество. Кратковременная принудительная локализация населения. Без этого — ни налогообложение, ни трудовая повинность — невозможны.

Только бы не заиграться, не начать переводить подданных, "государственных крестьян", "чёрные сотни" — в частных, в помещичьих. Как было в Мордве после Ивана Грозного, на Украине при "крепачихе" — Екатерине Великой.

"Кнут и пряник". Кнута они попробовали в форме "унжамерен". В форме резни, грабежа, пожарищ. Впереди — голодная зима. Это нынче для них всего важнее. А что будет через год... или через шесть... Кто доживёт, тот и думать будет. Но "пряник" нужен обязательно: должна быть ясная перспектива изменения к лучшему.

Не — "нынешнее поколение будет жить при коммунизме", а конкретно: все подати — только шесть лет. Потом... благодать наступит.

Не только всем — потом, некоторым — сразу. Главная "благодать", после избавления от "смерти неминучей" в лице "унжамерен" — избавление от того же, от "смерти неминучей" — в форме голодовки.

— Те, из ваших людей, которые стали сиротами, или вдовами, или не могут прокормить себя — должны быть отвезены, вместе с их скарбом, ко мне во Всеволжск. Где я дам им необходимое. Также все ваши шаманы и все ваши оны, вместе с чадами и домочадцами, должны быть привезены ко мне. Мы будем разговаривать, и я помогу им занять достойное место среди моих людей. Те, из людей ваших, кто ушёл от меня, кто не принял моей присяги, кто не будет исполнять закон, кто будет призывать других к неисполнению закона, кто даст им кров или корм или иную помощь — должны быть взяты силой и привезены ко мне. Не печальтесь об их судьбе. Все знают, что я не продаю людей. Ваши соплеменники получат долю себе по свойствам своим. Каждый — по себе. Глупые и ленивые пребудут в унижениях и мучениях, умные и трудолюбивые возвысятся и устроятся.

Я не могу одномоментно полностью изъять всю местную "кугырзу" — некем заменить. А вот специфические ветви власти... и их носители... должны быть... элиминированы.

Макиавелли прав: все гадости правитель должен делать сразу после захвата власти. Пока народ потрясён и испуган.

Сейчас — они не осмелятся напасть. Да и просто не за кого восставать: шаманы разбежались, "оны" — частью убиты, частью продемонстрировали свою профессиональную некомпетентность. Среди оставшихся... я всегда говорю правду — я хочу с ними потолковать. Может быть, кто-то и окажется полезным. Под моими знамёнами. Или — "на кирпичах".

Вдовы и сироты... Отдавать чужаку соплеменников... "Как же так?! Родная кровь, брат за брата...".

Но есть детали мелкие. Не за брата, а "за сестру". Или вообще: "дочь троюродной сестры из соседнего тиште от второго брака".

Сэняша, в мордовском эпосе, готова выкупить свою голову у злого убийцы своей юной дочкой, колдунья "дочь тому бы отдала бы" за меленку Сампо в эпосе финском. Я об этом уже...

Чем ты будешь их кормить? Хочешь посмотреть, как твоя троюродная "родная кровь" подыхает с голодухи рядом с твоей родной "родной кровью"? Выбирай: единая судьба со всем народом в форме голодной смерти. Или — надежда на выживание своих. Спасение твоего личного еша.

Война — не только смерть или рабство попавшимся, это — смерть многим выжившим при собственно набеге. Прояви "братские чувства". И попади в категорию: "голодная смерть".

Не обязательно впрямую от голода. Можно — "жертва эпидемии, распространившейся среди истощённых". Применительно к ленинградским блокадникам попадалась формулировка: "Замёрз от голода". Это когда человек настолько ослабел, что не имел сил развести огонь, затопить печь.

* * *

Я уже говорил: на каждую голову, проданную на невольничьем торгу, нужно считать десяток умерших вокруг этой сделки. Историки оценивают количество русских, проданных на рынках Черноморья с 14-го по 18 век в 5 миллионов.

Пятьдесят миллионов... для сравнения — это численность населения Российской империи в первой половине 19 в. Вместе с Варшавой, Гельсингфорсом, Тифлисом и Аляской. Без учёта их возможных потомков. Времена Пушкина.

* * *

— Я обещаю защищать вас от врагов, установить мир, научить полезным вещам, помогать вам в тяжёлые времена. Я беру за себя все ваши земли. Теперь весь край — моя земля. Вся. И я позволяю вам жить на моей земле. Ныне многие из ваших селений пусты. Я велю вам расселиться в них. В любом свободном, любого рода. И всё, что вы там найдёте — ваше. Кроме сказанного раньше для отдачи мне.

Да, пусть заселяют опустевшие кудо. При этом значительная часть общин "рассыплется" сама собой. И в такую, "свежую", ещё не стабильную, смесь я буду добавлять новосёлов, присылать попов, тиунов, строителей. С ними местные перестроят селения по моему стандарту, переймут новые для них агротехники и ремёсла, раскорчуют, распашут окружающие земли, смешаются.

Кто с кем? — А все со всеми. Станут моим народом.

Так в мой "стрелочный" народ добавилась ещё одна категория. "Стрелочники", которые никогда на Стрелке не бывали, "новосёлы", большинство из которых никуда не переселялись, "новообращённые", никогда не слышавшие "благой вести".

Я не понимал их слов, их обычаев, их отношений, мотивов, ценностей. Громадность непонятного, проистекающие от этого сомнения в собственных решениях, в своей "правоте" — угнетали душу.

Пришлось думать, научиться понимать, найти решения, изобрести способы, построить структуры и технологии. Для приведения этого племени, этой категории людей к моему стандарту — "стрелочный народ". Это было необходимо "здесь и сейчас", этот опыт оказался весьма полезен и в дальнейшем. Когда вся "Святая Русь", с населением в 400 раз большим, с кучей собственных особенностей и странностей, начала загадывать мне сходные загадки.

Глава 389

Я внимательно оглядывал затихшую толпу. Мадина, старательно переводившая мой спич, закашлялась.

— Хочет ли кто-либо возразить против слова моего? Хочет ли уйти из власти моей? Нет? Что ж, помните: ваши имена — записаны, ваши клятвы — услышаны, ваши жизни — взвешены. Изменники — будут истреблены, верные — вознаграждены. Да будет мир между мной и вами.

Я поднял выше свой кубок. Окружающие автоматически потянулись к своим кружкам, повторили мой жест.

— Пусть огонь и вода будут свидетелями нашего договора!

Широким жестом плеснул в костёр передо мной прозрачную влагу из моего кубка. Полупрогоревший костёр на мгновение сжался. И — вспыхнул! Пламя взревело, встало выше роста человеческого, рванулось во все стороны светлыми до голубизны лепестками... и успокоено опало, потемнело, снова вернувшись к своей основной функции: чуть освещать, чуть согревать.

Спирт — быстро сгорает.

А по окружающей толпе, отшатнувшейся в испуге, прошелестело (потом мне перевели):

— Принята... клятва принята и подтверждена... духи огня услышали... духи воды свидетельствуют... если чего — сожгут... или в воду утянут... колдовство... колдун... точно — накажет... и — защитит...

Старинный фокус, которым ещё Миклухо-Маклай пугал соседских хулиганов из папуасов. Нынче тут — ни Миклухи, ни Маклая. Одни папуасы. Может — подействует? Когда-то я сходные штуки в Рябиновке на Крещение делал. "Неопалимая купина" в Угрянских сугробах. Там детишкам нравилось... Как-то они там сейчас...

* * *

Забавно: попандопулы, как и почти все евро-американцы, не знают племён. Не знают, не понимают мыслей и чувств людей, ведущих вот такой образ жизни. "Примитивный"? — Если бы! Сделать своими руками ашельское или олдувайское рубило в человечестве 21 в. не может почти никто. Лишь единицы из археологов, специально занимавшихся этой темой, смогли изготовить нечто похожее. А ведь это только один элемент только в одной — инструментальной — области человеческой деятельности, отражении свойств личности.

Не знают. И — не хотят знать. "Не кричи волки" или "Рождённая свободной" — книги о хищниках в их естественной среде обитания, куда популярнее, интереснее человечеству, чем книги о самих людях в их природном состоянии.

Дикарь, в представлении евро-американцев, может быть двух сортов: или простодушный и благородный, как у Вольтера, или злобный и кровожадный, как во множестве авантюрных романов. "Последний из М..." — даёт образцы обоих направлений.

В 20 в., после распространения многозарядного и скорострельного и, впоследствии — толерастии и общечеловекнутости, образ сместился в "под Миронова":

"Там живут несчастные люди-дикари

На лицо ужасные, добрые внутри".

Схемы. Очень примитивные, бездушные. В мировой литературе найдется едва ли пяток книг, в которых видны личности, характеры, индивидуальности местных "диких" жителей. Шекспир с Калибаном, Льюис Генри Морган, Нажин Мато и его "Мой народ Сиу"...

Почему? Почему чувства львицы или семьи волков можно описать более ярко, реалистично, выпукло, чем похожих на нас хомосапиенсов в сходных с хищниками условиях?

Или дело не в талантах пишущих, но в предрассудках читающих? Читая живое описание аборигена, "цивилизованный" человек видит в "простодушном" или в "кровожадном" самого себя? В его "примитивных суевериях" — свои "духовные ценности"? В "диком разврате" — свои "брачные церемонии"? В "снятии скальпа" — "карьерный рост"? Те же цели, эмоции — чуть другие методы и средства.

Сходство, вызывающее страх и отвращение.

Инстинктивное биологическое свойство, препятствующее в природе смешению с близкими видами. И — тиражированию книг, в которых люди — такие же как мы! — думают и ведут себя иначе. "Иначесть" "таких же" — пугает и возмущает. Ибо применительно к "таким же, но иным" — модели предполагаемого поведения окружающих, которые мы строим в своём мозгу, часто — инстинктивно, оказываются ложными.

— Я думал, что он достанет "Мастеркард", а он вытащил томагавк!

Я — дурак? — обидный вопрос.

Я — не дурак! — опасное утверждение, если оно не обеспечено конкретными знаниями.

Дурак — не я! — близко к оскорблению.

А ведь в этих трёх фразах и крутится мышление человека, который обманулся в своих ожиданиях. В ожиданиях относительно "таких же, но других".

"Депресняк" и "бздынь" — Сцилла и Харибда всякого попандопулы, эмигранта, просто — путешественника. Если он не понимает — и не хочет понять! — аборигенов. "Ах, они такие... странные!".

Дальше, обычно: "они такие тупые!". И варианты: "Тупые-тупые! И злобствуют!". Или: "Дураки полные! Но мирные". Последнее — экстремум доброжелательности.

Я это проходил в первой жизни. И стараюсь, несмотря на разницу в одежде, виде, языке, обычаях... рассмотреть в каждом конкретном персонаже, не схему — "благородный/кровожадный" — живого человека. Старюсь запомнить их имена, лица, родственные связи, предпочтения и неприязни. Смотреть им в глаза.

От этого пухнут мозги, и раскалывается голова. Но это — важнее порохового и нарезного. Потому что эти люди и их дети и будут направлять любое пороховое. От них будет зависеть — в кого стрелять.

Связка неумирущая и всегда актуальная: не понял — помер.

* * *

Через день поутру — в обратную дорогу. Обоз в полсотни саней и волокуш. Ну и как эта махина будет двигаться? — Известно как — ме-е-едленно. Николаю всё мало — два здоровенных амбара набили барахлом, но он всё хочет всунуть в сани. Не вывезти. В первую очередь берём цветной металл, боевое оружие, меха. И — люди. По сути — тех, кто сам захотел. Потому что остальных — некуда.

Чуть арифметики: в первый день боёв у мари было семь сотен бойцов, примерно пять сотен глав малых семей-"ешей". Остальное — молодёжь и бобыли. К нашему уходу — осталось чуть меньше трёх сотен глав этих "ешей". Итого: с полсотни осиротевших, потерявших кормильца семей и полторы сотни семей "дезертиров". Последних — надо будет найти, сыскать по этим заснеженным лесам, притащить ко мне.