Ландскнехт. Часть четвертая

— Я по делам. вернусь завтра. Наверное. Если... не вернусь. Молчать! Если не вернусь — отвезешь это письмо Хуго Варенгу, знаешь куда. Отдашь лично в руки. Все ясно? Не слышу? То-то же.

хотел уж уйти. да как-то само получилось, приобнял ее да в щеку поцеловал. А она меня вроде как за одежу схватить хотела, не пускать... Но руку отстранил ее, да и пошел. Куртку накинул, сапоги, вышел во двор, собака потрепал по башке. Подхватил баул со снарягой на плечо, да и двинул. В воротах оглянулся — Мора на крыльце стоит, плачет. Ну, дура ж баба. Знак ей сделал — мол, закрой за мной — да и ходу.

Все шел, да и думал — нет, все правильно сделал, не поторопился — на тот свет все попадают вовремя. Но отчего-то твердо решил, что в этот раз обязательно надо вернуться. Есть такое глупое желание, и лучше бы никому этому не мешать. Живее будут.

* * *

Загрузился быстро, запустил реактор прогреваться, пока раскладываю все, чтоб было под рукой. Вылез старый чорт, Крауц.

— Доброго вечера, мастер Йохан! Куда это Вы, на ночь-то глядя?

— До Белых Камней поеду. Там клев такой... Донку ночью поставлю. На глубинного шилишпера — не очень вежливо отвечаю, не люблю, когда отвлекают в такой момент.

— А... то да, — глубокомысленно отвечает, трубочкой попыхивая. — Нешто до утра не вернетесь, прям?

— Как пойдет. Не будет клевать у Белых Камней — попробую у Черной Скалы. Там у меня прикормлено.

— Ну-ну... — постоял еще, да и пошел. Старый хрыч... Ведь донесет все Сэму. Просигнализирует, ага. Денег, что ли, предложить? Тогда точно донесет. А и хер с ним — если все выгорит, то и предъявить нечего будет. Зоибуццо доказывать. А тут, конечно, все попроще — но тоже вот просто так, по такой, в общем, мелочи — государство беспределить не станет. От силы со службы попрут. Да и не очень уже и жалко.

Крутанул маховик, подождав — еще раз. Теперь из-за нагнетателя сверху, крутить стало не так удобно — надо шморгалку мастерить. С третьего раза стирлинг перестукнул, а с четвертого завелся. Ну, с Богом, к чорту-к чорту, и вперед...

Отошел не быстро, направляясь типа к островам, потом свернул, и по дуге прижался к берегу. Впрочем. если у Крауца, или иного любопытствующего есть оптика (а чего б не быть, дорого, но не запредельно) — то не обманешь, такими маневрами. Еще не стемнело, едва сумерки начались, видно. Сам я, кстати, оптикой обзавелся, но такое... купил по случаю на барахолке уличной, будучи по делам в городе, у какого-то одноногого отставника с медалью и пропойной рожей, обшарпанный полевой бинокль. Простенькая шестикратка в латунном корпусе. Как старый добрый советский БПЦ — "БесПесдыЦейс!". Даже по местным меркам не шедевр. Но — валашский. А эбиденское стекло — это тут очень круто. Почти Сваровски. И выпуска еще не просто довоенного, а при Старом Князе еще — лет 20 уже гляделке. Но — бодрая. Оптика довольно светлая. Угломерная сетка присутствует. Чехла и ремешка, ясное дело, нет, но в большой нагрудный карман штормовки помещается. Сойдет, мне ж так, побаловаться.

Пока шел — попробовал дать форсаж, проверить еще раза, как работает наддув. Врубился довольно быстро, засвистел противно. Надел спецчехол. Ну, такое... Все одно свистит, но... ладно, сойдет. А вообще, надо капот городить над моторным дополнительный. Если шморгалку сделаю, то туда и лазать не очень надо. Сбавил обороты, пошел малым, прижимаясь к бережку. Мне торопиться не надо, до темноты все оно они не выйдут на берег, хоть как я крутись, так уговорено. Бортовая качка менее приятна, но что делать, у меня морской болезни нету, а пассажиры — ну, поблюют за борт. Шел аккуратно, примеряясь, как нам идти будет. В темноте, конечно, возьмем мористее, где камней нет. Я и так один раз цепанул бортом камень, и дважды килем — грунт. Но конструкция катера рассчитана на подобное, однако ощущения неприятные. Ой, чую — веселенькая прогулка предстоит... И какого, спрашивается, хера, я в этот блуд вписался? Жопа заскучала? Вспомнился один мой друг из прошлой жизни. Всегда. когда мы с ним на пару влипали в очередное — он успевал с интонацией спародировать Боярского: "Приключения продолжаются!".

Вот три мили уже от города, наверное, есть. Вполне не нарушая ничего, достал и зарядил винтовки. На море тут проще, не десять километров, а всего три мили — вполовину меньше. Ну, потому как — все же тут уже всякое в море болтается. Уже суровые сумерки, пора искать место, вот приметный выступ с несколькими соснами — скалистая осыпь выдается в море, не давая волнам и ветру унести песок, и на камнях дозором разместились несколько корявых сосен. Собственно, это естественная граница, куда добирается всякая шелупонь за дровами — этот выступ ограничивает движение по самому пляжу, а Приморская дорога в свою очередь гряду обходит, удаляясь тут вглубь на полверсты. Собственно, она тут и дорогой перестает быть толком, ибо дальше никто, кроме погранцов и прочих силовиков и не ездит, и она превращается в широкую конную тропу. Хотя, при нужде, пройдет и повозка, и пушку можно везти спокойно. Военная дорога, так-то сказать.

Отошел от берега подальше, прошел уже с полкилометра от гряды с соснами. Так, самый малый, и метрах в трехстах пройти, за камнями уже — чтоб можно было спокойно руль закрепить, и за биноклю. Недолго так шел. Ага, вот костерок на берегу, у самого уреза воды считай, только чтоб прибоем не гасило. От города камнями загорожен, но дальше светит широко. Но если кто и прибудет, то ничего там не найдет, и никого не встретит. А вот мелькнул, уже как бы и назад смотря — наверху, в дюнах, второй огонек — это уже фонарь. Довольно узким лучом бьющий в сторону моря и от города. Так, руль на борт, вот так в створе двух огней и пойду — уже весьма темнеет, но можно прибавить не глядя, они должны были выбрать безопасный пеленг.

Едва коснулся, тут же, не гася горелку, только на нейтраль перекинул мотор, пусть молотит — сразу на берег выскочил. У костерка — ведро с водой стоит. Хвать его, и костер залил. Тут же наверху фонарь погас. Запалил на лодке свой фонарь, повернул в сторону дюн, мигнул два раза, потом еще один. и за камень с винтовкой — мало ли.

Вскоре — хрустит песок, идет кто-то. В сумерках только фигуру видно, пока совсем не подошел. Змей.

— Ну?

— Все ништяк, взводный.

— Хумус где? — палец у меня на спуске, а ствол аккурат ему в животину смотрит. Мало ли решит чего. А то вот катер, садись и плыви.

— Не нервничай, Йохан — руки разводит, демонстрируя миролюбие — Сейчас схожу, и все вместе придем. Я нарочно пошел, убедиться, что все ладом, а их оставил. Сейчас фургон отгонят еще на дорогу, чтоб побыстрее кто-нибудь забрал, и бегом обратно.

— Оставь, где есть, я как вернусь, приберу. Али — краденый?

— Обижаешь, взводный. Честно купленный, без хвостов, потому и искать не станут. А за фургон с тебя золотой.

— Облезешь. Полюбому ж бросишь. А я приберу — точно концы в воду.

— Лады. Сейчас придем.

— Поживее там. Мало ли, все же — а ну видел кто костер.

— Усек. Мы мигом.

* * *

... Мерно стучит стирлинг, погода пока балует — почти штиль и волна ушла, даже брызг нет. В лодочке вчетвером стало тесно. Вещи свалили в рубке, а все расселись в кокпите. Хумус рядом, Змей напротив, а она рядом с ним. "Человек" Змея оказался женщиной, можно даже сказать — девушкой. Сильно помладше бандюгана... хотя, я не знаю, сколько ему лет. При таком нездоровом образе жизни, многие выглядят сильно старше. Баба, чего там, красивая. Не мой вкус вовсе, но — красивая. И фигурка, и черные вьющиеся волосы, и мордашка очень даже, насколько в темноте видать можно.. Минимум четверть зингарской крови — но в Рюгеле это раньше было вовсе нормально, да и после "отречения" Вергена уже рупор оппозиции разразился гневной статей о перегибах при окончательном решении зингарского вопроса. И даже обозвал Вергена "военным преступником" и "бесчеловечным демоном войны". Что несколько симптоматично, хотя промахнувшегося Акеллу только ленивый не пнет. В общем, баба что надо. И, похоже, тут у Змея любовь. Даже всерьез завидно стало. Так он на нее с обожанием смотрел. Вот ведь бандит, дерьмо, отброс человеческий — а мне вот может ни разу в жизни, окромя глупой молодости, ни на кого так смотреть не приходилось. А что еще обиднее — она на него так же смотрит. Вот же гадство... Я вот, стараюсь жить "по-человечески" — а что имею? Трех рабынь, которым деваться некуда, да проституток, которые будут любить кого угодно вечно, пока есть деньги... А они оба смотрят в сторону Рюгеля — Змей поспокойнее, а она, кутаясь в плащ, по-моему, плачет. Ну, если родной город — то понятно. Ибо, скорее всего — навсегда. Однако ж — едет, аки жена декабриста в на Сахалин. Да, завидно, мать его!

— Ты-то не жалеешь? — ткнул я в бок Хумоса.

— Нет, взводный. Ну его. Что я в той жизни видел? Село наше, мне целым миром казавшееся? Так я сейчас знаю, что беднее места я только войной разрушенные встречал. В городах я посмотрел, что за жизнь. Мастеровые в Улле, думаешь, с жиру бунтовать стали? Да им денег три месяца не платили — "Война, не время сейчас о деньгах говорить!" А семьи жрать хотят каждый день, хоть война, хоть мир. А хозяева аренду за жилье берут невзирая. И требовать не смей — военное время. А фабрики от военных заказов ломятся, а склады забиты и на фронт идет все еле-еле, чтоб потом за срочность наценку брать по экстренному заказу... Наслушался я там, пока в тюрьме лежал, все боялся, что задушат ночью — вот и спал едва, все слушал... На что мне жизнь такая?

— И куда ты?

— В племя какое подамся. Там примут, знающие говорили — они всех принимают. Конечно, присмотрятся, но если не шпион и не совсем сволочь — и не убьют, и не прогонят сразу. Закон такой. А год проживешь — или прикажут уйти, иное племя искать, коли не ужился, или разом бабу найдут. Иногда и не одну. Ну, говорят, какую барон скажет — иногда и вовсе... ну, это если не сойдешься ни с кем за год. Свежая кровь-то им нужна.

— Ага. Меня у горцев раз тоже чуть не женили...

— Во-во. Детишек троих заделаешь — тогда, коли хошь, сам живи, или новую бабу уже по любу заводи. А там... через три года — могешь в Совет ихний предлагаться. А через пять — могут по их закону и бароном выбрать...

— В бароны, Хум, метишь? — Змей скалится. Баба его унялась, он ее приобнял. а глаза у обоих шалые — отплакались, теперь новую жизнь чуют

— А чего бы и нет, Змей — спокойно ему Хумос отвечает. Вообще как-то он сейчас не так себя ведет. Видать, как отчалили — он теперь Змею не подчиняется, кончилась бандитская дисциплина. Ну да и Змей не давит. Не верю, чтоб этот разбойник вдруг встал бы на путь исправления, и завязал — но определенно со старым он прощается, страницу жизни переворачивая. А Хумус мысль продолжает: — Знаешь, Змей, может из меня и барон выйдет, а может просто проживу себе в степи. Но вольно. Обратно мне пути нет, да и не ждет никто. Девка в деревне поди другого нашла уже, да и... в общем, и не болело. Родители — так они и рады были, что лишний рот в армию забрали. Братья-сестры — так им вовсе счастье. Кому я там нужен был? Только сборщикам податей, да князю в армию. Нет уж, не о чем мне жалеть...

— А ты, Змей? — я бандита спрашиваю — Куда подашься?

— А мы в город пойдем. В Штангарт. Южная столица ихняя. Там летом Совет Старейшин заседает. А весной, зимой и осенью по другим городам переезжает. Так заведено. Город тот большой, богатый. До Рюгеля далеко, конечно, да и все там по-другому у них.

— И делать что будешь? За старое? Так там же у тебя связей нет. А никто чужаков не любит. Грохнут. Или страже сдадут.

— Не поверишь, конечно. Но решил я все бросить старое, да завязать.

— Не поверю.

— Злой ты, Йохан... — задумчиво отвечает Змей — Как есть, злой. Чего тебе-то в жизни не хватает, что ты такой?

— Иди ты... — реально вот зацепил, урка расписная. Философ сраный, психоаналитик, блядь. На себя посмотри, завяжет он... Трех дней не пройдет, как кого-нибудь за медяк зарежешь.

— Завяжет он. Он обещал — это баба его, вишь, защищать полюбовника кинулась — Мы торговлю устроим, а лошадей выхаживать умею. Дедушка научил. Не пропадем.

— Обустроюсь, как ты — лодку куплю. Буду торговлю вести.

— Ага. Под черными парусами — хмыкаю я

— А чего бы и нет? Не худший промысел, и без зла людям. Устал я зло творить, Йохан. Только, кабы не сложилось так — не сойти б уже с той дорожки было. А раз так — вот руку себе отгрызу, а зазря никого не обижу. Хошь — не верь, твое дело...

— Ладно... посмотрим. — отвечаю.

...Об чорте речь — а он и встречь. Только про черные паруса ляпнул — а нате вам. До устья Студеной километра два оставалось — буквально пронесло мимо на встречном курсе в каких-то паре сотен метров невеликую посудину, несмотря на очень легкий ветерок, ходко шедшую под целой гроздью парусов. Причем их силовая установка имела радикально черный цвет — потому, собственно, ночью их даже при неполной луне не видать, а вот как сейчас, когда узенький месяц едва вылезает из-за горизонта.... Хорошо, что не впилились на всем ходу. За такие паруса, если найдут при досмотре — сразу конфискация всего плавсредства разом, вместе с грузом, да на дознание в кутузку на месяц попадешь. Пролетели мимо, причем они, наверное, перепугались еще больше нашего — кто на катере моторном ночером попрется, кромя погранцов? Они-то нас тоже не заметили вовремя — буруна от нас нет, а двигатель, видать. на расстоянии не слышен. Но, повезло — стрелять не стали.

Дошли до Студеной, стали подбираться к Косе. Змей уверял, что там есть проходы, но чем ближе шли — тем менее уверенно говорил. Но в Лоции тоже указано, хотя и опять же неконкретно. "При определенном уровне воды и в спокойных погодных условиях, условно проходима, для мелкосидящих маломерных моторных судов". Подошли ближе. Гадкое место — вроде и ветра почти нет, а волны плещутся противно. Камней полно, скачала цепанули бортом, перевел на малый — и тут как об столб. Полетели все кубарем, зашипели, матерясь. Лодка как встала. Перекинул на нейтраль, пробежал на нос, ожидая увидеть неприятное — но оказалось, просто вошли ходом в крутую отмель, песок с камнями. Велел Змею взять шест — Хумос с его ногой не годен скакать по палубе, и отталкивать лодку. Дал задний, вывел постепенно на форсаж, потом стали мы втроем скакать и раскачивать лодку, а Змей на шест налегает. Вытолкнулись. Далее пошли самым малым, то и дело перебрасывая на нейтраль, а Змей, на носу стоя, шестом впереди дно щупал. Дважды еще вовремя успевали остановиться, один раз ткнулись в отмель, но уже не сильно... А прохода-то все нет... А мы все дальше от берега отползаем, и мне уже чудится, что течение боковое появляется....

Не чудится. Все ощутимее тащит нас вдоль Косы. И ни к чему хорошему сия тенденция не приведет — уже прошли мимо бортов два маленьких водоворота. Пока все это игрушки — на веслах вырваться можно. Но дальше будет только сильнее. А нам надо обойти каменистую грядку, где прохода нет вовсе, а это метров двести. И вот если там, сразу за ней ничего не будет — то надо плюнуть на все, и переться, делая крюк миль в десять — вокруг Косы, выходя далеко в море. Если не жать полным ходом, то это часов пять лишних. И встретить уже там можно кого угодно. Но если прохода нет — то без вариантов.