Трофеи берсерков

Дмитрий пропустил замечание мимо ушей.

— Меня не будет пару дней. Если что серьезное, сразу к Эрвину, — он указал рукой на обрызганного Нессой оборотня. — Злату не дергайте, — не сочтя нужным объяснять что-либо еще, быстрым шагом вышел из зала.

За ним последовали и остальные берсерки, среди них, к величайшему облегчению Нессы, и напугавший ее Эрвин.

Дмитрий решил сходить к месту гибели охранников обоза, забрать золото и попытаться понять, что и как именно произошло. Попробовать отследить смолгов, хоть и прошло уже много дней. В последнее время их действия все больше настораживают. Неожиданно и от того более опасно. Было бы глупо и дальше считать происходящее всего лишь грызней горстки обозленных хищников. Чем раньше берсеркам удастся во всем разобраться, тем лучше.

Уставшие сверх всякой меры, девушки также не стали задерживаться за столом. Попрощались с Диной и Шнурсом до завтра и разбрелись по комнатам.

Несса, правда, не смогла долго просидеть одна, почти сразу пробралась в спальню сестры, подвинула ту на узкой койке и вскоре уснула, перетащив на себя все одеяло. Ханна не возражала, родной человечек рядом дарил умиротворение. Любовь к сестре, ответственность за нее всегда помогали преодолевать собственные трудности.

Вот и сейчас Ханна выгнала из головы мысли о Велиславе и принялась переживать за сестренку. Несса еще мелкая, ей и восемнадцати нет, куда ей искать пару? Безумие какое-то, этот Выбор. Священный, не священный, уж слишком просто все звучит. Ханна всем нутром чувствовала подвох. Выбор... как же.

В отношения Ады и Дениса решила не соваться. Неуверенная в том, что своим вмешательством не сделает хуже, Ханна последние дни просто наблюдала за обоими. И вот честно, всю душу ей извели. Что Ада — взглядом затравленного, неуверенного, влюбленного мышонка подглядывающая за берсерком, что бестолковый Денис, старательно делающий вид, будто ему все нипочем, будто он каменный и непробиваемый.

В самом деле, как в той дурашливой игре, которой сестры баловались в далеком детстве: кто кого переглупит.

... Вряд ли умалчиваемое не без умысла обстоятельство, что берсерки будут во время выбора во второй ипостаси успокоило бы девушек. Также им вряд ли бы понравилось время и место ритуала — в полнолуние, посреди древнего темного леса. Скорее, именно благодаря незнанию они и проспали мирно эту ночь. Все, кроме Ады.

Она более или менее выспалась вечером и теперь мерила шагами комнату, то замирая у окна, то приседая на кровать. Прокручивала в уме разговоры, губы шептали, проговаривая непривычные, никогда доселе не произносимые ею слова.

Ада составляла речь. А как иначе? Если как следует не подготовиться, то в решающую минуту не сможет вымолвить и полслова.

Столь непривычно — стремиться говорить с окружающими, задавать вопросы, объяснять, делиться сокровенным. Желать видеть кого-то, вылавливать взглядом, с нетерпением искать встречи. Именно таких, казалось бы обыденных и совершенно простых вещей Ада не умела и не знала.

Опытной в утаивании внутренних переживаний, для нее настоящий подвиг — показать, что нуждается в ком-то. Подвигом было уже признаться самой себе в этой нужде.

Выбор. Помнится, думала, что по прибытии в Йонви от нее ничего не будет зависеть. Глупая-глупая Ада. Все важнейшие решения в жизни, важнейший выбор мы делаем сами. Удел слабых — надеяться, что этот выбор сделают за тебя.

Кто кого нашел, Ада Клыка или Клык девушку, точно не скажешь. Они встретились в длинном коридоре второго этажа. Хорек как раз шел за ней по поручению своего учителя Шнурса. Ада подпрыгнула на месте и еле подавила вскрик, когда в кромешной тьме её ступни коснулась когтистая лапка. Потребовалось несколько секунд, прежде чем смогла восстановить дыхание и разглядеть серый силуэт хорька.

Терпеливо дождавшись, пока его узнают, Клык повел девушку за собой. В замке он знал каждый уголок, каждый неприметный коридор, щель и потайной ход. Здесь он вырос.

После недолгого петляния по этажам и коридорам впереди показалась приоткрытая дверь. В комнате горели свечи, и дрожащий желтый свет пробивался наружу, на неровных стенах танцевали, трепыхались причудливые тени.

— Заходи, заходи. Не бойся. Я именно тебя и жду, — раздалось из-за двери.

Карлик сидел в глубоком кресле у камина. Перед ним на низком столике тарелка с печеньем и две кружки, от которых поднимались облачки пара. Ада зашла и нерешительно остановилась посреди комнаты, дверь за ней с щелчком захлопнулась.

— Ну что же ты? Не помнишь меня? — спросил Шнурс. Он чуть приподнялся со своего места и приглашающе указал рукой на соседнее кресло.

В ответ на вопрос отрицательно помотала головой. Нет, она этого карлика точно никогда раньше не видела. Если бы они встречались, не забыла бы. Таких... харизматичных... мужчин не забывают.

— Ну да, ты же тогда совсем крохой была. — Шнурс протянул Аде кружку, до краев наполненную каким-то коричневым, сладко пахнущим, с оттенками молока, напитком. — Ну, какао ты точно должна вспомнить! — ухмыльнулся и снова подмигнул.

Карлик страшно некрасив, но в то же время он кажется очень добрым. Рядом с ним Ада почувствовала себя уютно.

Приняла кружку и осторожно пригубила странное, неизвестное какао. И снова застыла, широко распахнув глаза. Глубоко вдохнула аромат и робко улыбнулась. В памяти появился образ несуразного лица с кривой улыбкой. Губы на лице широко растягивались и низким, сюсюкающим голосом бормотали:

— Угу-угу, ути-пути, чьи тут голенькие ножки, щас буду щекотать!

В ответ маленькая Ада заливалась смехом и дергала ногами, спасая свои розовые пятки.

— Ага-а. Малышка, вспомнила?

Неверяще уставилась на Шнурса. Тогда, давным-давно, он тоже называл ее малышкой и всегда, когда появлялся в поле зрения, заставлял ту малышку смеяться до слез и икоты.

Странные, однако, особенности памяти. Слишком кулинарные, что ли. То перечное печенье навевает забытые образы из далекого детства, то сладкий напиток помогает вспомнить лицо, виденное в возрасте пяти лет.

— Вы знали моих родителей?

— Знал, да, — карлик пригубил какао и откинулся на спинку кресла. — Я так рад, что ты наконец-то здесь, я ждал этого, малышка. Но я расстрою тебя. Должен рассказать одну очень грустную сказку с плохим концом.

Аду в детстве не баловали историями, и что-то подсказывало, что не понравятся они ей. Но выслушает до конца, пересилит себя и такое трусливое желание зажать уши ладонями.

Шнурс еще раз тяжело вздохнул и тихо начал:

— Жили-были два брата — Ханнес и Марек. Сильные, умные, во всем клане не было им равных. Росли вместе, вместе учились и искали свой путь. Стояли плечом к плечу против соперников сначала в детских играх, а потом и во взрослых. И вот однажды старший из них стал королем, великим, сильнейшим, все перед ним трепетали. И владыке это нравилось. Безграничная власть меняет. Он свято уверовал, что он вершина мира и все под этим бескрайним небом для него. Отравленная душа, которая пойдет на все, лишь бы удержать свое место на троне.

Последние слова Шнурс выплюнул, будто те, как кислота, жгли горло.

— Таким не нужны свободные и мыслящие подданные вокруг, нет. Таким нужны покорные рабы, без лишних вопросов исполняющие приказы. Ханнес стал избавляться от всех, кто был мало-мальски способен ему противостоять. В том числе и от родного брата.

Шнурс сбился с размеренного ритма, тишина между фразами становилась все продолжительнее, а скрипучий голос все тише. Невидящим взглядом уставился на языки пламени в камине. Впрочем, как и Ада. Глядеть друг на друга слишком тяжело. Смотреть в глаза и говорить, смотреть в глаза и слушать слишком больно.

Ада сидела, не шелохнувшись, побелевшими от напряжения пальцами сжимала кружку с остывающим напитком и, как и предполагала, не могла вымолвить и полслова. К тому, что ей сейчас рассказывали, к таким словам невозможно подготовиться.

— Анна погибла вместе с Мареком. Случайно или нет, неизвестно. Она... Ханнес сперва, как и его брат, чувствовал тягу. Он мог стать ее парой. Но Анна выбрала младшего из братьев. А Ханнес выбрал совсем другой путь. Кстати, он так и не нашел постоянную спутницу, так ведь? Не говоря уже о паре. Он и не искал. Знаешь, малышка... Выбор — он всегда есть. Повелителем второго по силе клана мог стать и Марек, но для него было важнее другое — ты и твоя мать. И он доверял старшему брату, как себе. Для одного семейные узы были всем, для другого — пшик, пустой звук. Для Ханнеса, этим 'всем' является власть.

— Почему вы не забрали меня с собой? — голос не слушался, прерывался и хрипел.

Аде нелегко дался этот вопрос, но еще тяжелее он дался Шнурсу. Карлик ждал его и все равно дернулся, как от удара, вжал голову в плечи, еще больше ссутулился.

— Мне нет прощения, я не смог. Единственное, что могу сказать в оправдание: не мне меряться силами с Ханнесом.

Шнурс щуплый, достает Аде до плеча. Если бы не испещренное морщинами лицо и седина, его можно было бы принять за ребенка, страшненького горбатого мальчишку лет восьми.

Сил держаться и не плакать не осталось, невозможно было и дальше сидеть порознь. Ада встала и перебралась к Шнурсу, в кресле хватало места на двоих. Тем более, когда сидишь, так тесно обнявшись, прижимаясь и пряча мокрое от слез лицо на груди друга.

Оба молчали. Шнурс гладил Аду по голове, погрузившись в воспоминания. А малышка, которую он помнил пухленькой розовощекой хохотушкой, доверчиво прижималась к его боку.

Ада поджала колени к подбородку и лишь изредка шмыгала носом, перебивая мерный треск поленьев в камине. Вот она и узнала правду: родители не предатели, не преступники, нет. Ее дядя — монстр. Жажды мести не было, только боль.

Через некоторое время Шнурс поднялся и прошел открыть входную дверь. За ней, в коридоре, сидел большой полосатый кот.

— Что ты так долго, — проворчал, впуская позднего гостя.

Тот величаво прошествовал в комнату. Прищурив зеленые глазищи, мельком взглянул на Аду и не спеша прошел мимо, к камину.

— Это Семен. Я его уже давно позвал, подарок тебе хотел сделать, но этот несносный котяра как всегда шляется невесть где или дрыхнет. Приходит, только когда сам посчитает нужным.

— Подарок? Мне? — уточнила сонная и заплаканная Ада. — Кота?

— Тебе, тебе. Но не пугайся, ты мне не враг, чтобы я тебе Сему подарить решил, — короткий смешок со стороны карлика и еще более презрительный прищур у кота.

— Не все мне тебя до слез доводить, порадовать тоже могу, — объяснил, присаживаясь обратно в кресло.

— Иди сюда, — позвал кота.

Семен пропустил приказ мимо ушей, продолжил сидеть перед камином и намывать лапу. Спустя еще пару неудачных попыток его подозвать Шнурс с кряхтением поднялся и попытался взять упрямца на руки.

— Злопяматный, старый брюзга, — тихо ругался карлик, выковыривая Сему из-под стола, куда тот спрятался от его рук.

Ругательств больше не звучало, но все указывало на то, что спор продолжается ментально.

— Прости, малышка. Этот вредный котяра все еще не забыл, как ты его за хвост оттаскала. Теперь набивает себе цену, чтобы его поуговаривали, похвалили, накормили поплотнее.

— Когда это я успела его хвост тронуть? — удивилась Ада.

— Сейчас он тебе и покажет. Да, Сема? Или мне попросить Пашу на кухне, чтобы сливки на одну наглую морду не тратил?

Семен вылез из укрытия с противоположной от карлика стороны и запрыгнул на стол. Всей полосатой фигурой выражал недовольство и оскорбленную добродетель. Совсем уж узкие щелочки глаз зло уставились на Аду.

— Может, не надо? — поежилась девушка.

— Надо. Смотри ему прямо в глаза, не бойся, — не сдался Шнурс.

И Ада смотрела, не отводила взгляд от кошачьих глаз, вместо которых стали проявляться размытые цветные круги, постепенно становясь все отчетливей, складываясь в живые картинки прошлого.

Голубое небо, нежно-зеленая листва. Под деревом расстелено покрывало, на нем вальяжно разлегся еще совсем молодой Сеня. Кот лениво умывался, то и дело кидая взгляд на маленького страшного лысого человечка, который сидел немного поодаль на том же покрывале.

Ребенок одет в розовое платьице, розовое же круглое лицо лучится довольством и сознанием собственной важности. Загребущие ручонки тянутся к разным предметам, что разбросаны вокруг. Иногда эта малявка открывает беззубый рот и издает пронзительные, громкие звуки. Пары таких восклицаний достаточно, чтобы заставить всех окружающих суетиться, сюсюкать, спрашивать, чего пожелает маленький человечек, и предлагать всевозможные варианты.

Вот и теперь раздался жизнерадостный приказ:

— Ууу, а-а!

— Маленькая, что? — тут же отозвался молодой женский голос.

— У-у, а! — снова потребовала малявка и неуклюже помахала руками по сторонам от себя, будто собираясь взлететь.

— Оборотень-курочка, — со смехом произнес другой голос, мужской.

Пара лежала на траве. Светловолосый загорелый мужчина, оперевшись на локоть и хитро улыбаясь, все ниже склонялся к лицу лежащей рядом женщины.

— Как тебе не стыдно. Наша доченька самая красивая, самая грациозная...

— Как и ее мама.

Они все время смеялись и все никак не могли оторваться друг от друга. Целовались, прижимались, обнимались, забыв об окружающем мире.

Семен слишком поздно понял, что маленький лысый монстр, не получив желаемого, решила сама взять то, что ей надо. И этим чем-то оказался кот. Неожиданно быстро и ловко для своей комплекции: пухлые короткие конечности, круглый животик, непропорционально большая голова, — добралась до беззащитного Семы и захватила его хвост в кулак. Мертвой хваткой, чтобы никто не отобрал добычу и чтобы сама добыча не смогла вырваться.

Возмущенный до глубины души, Семен громко зашипел и ударил по наглой ручке лапой. Правда, без когтей. Как же, за самую малюсенькую царапинку на драгоценном монстре бедному коту потом бы голову оторвали.

Малявка не растерялась и дала сдачи, постучав свободной рукой по полосатому боку. Кот сменил шипение на жалобные 'мяв'.

Наконец-то родители отвлеклись друг от друга. Мама взяла дочку на руки, папа осторожно, не без усилий, освободил пострадавший хвост.

— Не обижай котика, забияка.

— Забияка, забияка... Никакая ты не забияка, ты мамино чудо. Знаешь, Ада, что ты чудо? Моя хорошая девочка. За тобой глаз да глаз нужен.

— За вами обеими, — весело добавил мужчина. — Все мое внимание только для вас.

Он неотрывно смотрел на жену и дочку. Казалось, вечность мог бы любоваться. Но все-таки решил, что лишь смотреть мало, и заключил обеих в объятия.

— Люблю вас.

На этом видение прервалось. Семен, все так же сидя на столе перед Адой, обиженно отвернулся.

— Спасибо, — тихо поблагодарила. — Это самый лучший подарок, Шнурс.

— Не за что, малышка, — ответил карлик.

— Семен? Семен, прости меня, пожалуйста. — Ада нагнулась ниже, заглядывая в прищуренные глаза напротив. — Что я могу для тебя сделать? Как извиниться?

Отклик поступил незамедлительно, в виде нового мыслеобраза: широкое и глубокое блюдце сливок, копченая рыбка, крынка сметаны.