"Загадочная душа и сумрачный гений"

Недобор скорости на кораблях типа 'Полтавы' и на 'Сисое Великом' прямо определен их устаревшей конструкцией. Его ни новыми котлами, ни новыми машинами, серьезно не уменьшить. В этом плане они ближе к 'Петру Великому', чем к 'Ретвизану', например. Тут дело больше в обводах подводной части. Вот для 'Трех святителей' или 'Потемкина' — стоит об новых котлах подумать. Машины вполне могут и больше десяти с половиной тысяч сил выдать. Для них 16 узлов — явно маловато.

Что же по части бронирования, то 'голые' нос и корма моих судов себя показали во всей красе. 'Севастополь' мы потеряли. А будь дело не у берега, и 'Сисой' бы затонул. Получается, чтобы хоть как-то приблизить эти корабли к уровню 'Бородина', который, как мы знаем, уже заведомо нового 'Дредноута' слабее в два с лишним раза минимум по коэффициентам, одной котломашинной установкой не обойтись. Их еще перебронировать надобно. Как хотите, господа, но, по-моему, проще и экономнее новые корабли для линии строить. Не менее чем с 8-ю крупными орудиями в залпе.

Теперь про тип 'Пересвет'. У этих броненосцев-крейсеров есть одно, крайне яркое преимущество и достоинство на фоне остальных наших, да и не только наших, линейных судов. Это — красота. Знаю, что у Его Высочества генерал-адмирала они на высоком счету, проект их с его подачи и создан. Но ошибаться ведь и великие люди могут.

Броненосцы-крейсеры наши и для боя, и для похода, — корабли устаревшие еще в прошлом веке. Это никудышные броненосцы и никудышные большие крейсера. В линию их ставить с таким вооружением и бронированием, — себе дороже. Не будь рядом Вэй-Хая, два бы потонули. Вместе с 'Сисоем'. На моих глазах 'Победа' от броненосцев Того пару 12-дюймовых залпов схватила — и отвоевалась. А уж в дальнее рейдерство отправить этих 'углепожирателей', полное безрассудство. Каждому по два-три угольщика с собой надо водить будет. Да и в шторм их 'валяет' — смотреть страшно, сердце кровью обливается...

— Вредно тебе, Иван Константинович, в койке-то долго валяться, — попытался шуткой перебить поток сознания Григоровича Дубасов, но не тут-то было.

— Я ведь не один валялся. У меня компания хорошая, мы с Небогатовым на соседних койках свой крест несли. Вылеживали, вернее. Так что обдумать все время было. Николай Иванович, дай Бог здоровья, на случай такого вот объмена мнениями, просил передать, относительно записки Руднева, что как и я, все его предложения поддерживает.

— Ну, младший флагман же, как иначе... — подал голос Ломен.

— Да. И в Шантунг повел он именно 'Пересветов'. И на своих ребрах, что никак не срастаются до сих пор, это удовольствие прочувствовал отменно-с.

Если позволите, господа, закончу: раз есть шанс за эти корабли выручить серьезные деньги, даже если латиноамериканцам ради этого придется и оба их корабля продать, 'Хиггинса' с 'Эсмеральдой', и взяток на пол броненосца примерно выдать, — ради Бога! А средства от этой сделки в первую очередь на развитие верфей и заводов направить. С тем, что у нас есть, новых линкоров под стать английским, нам не построить.

После эмоциональной концовки выступления Григоровича, все взоры собравшихся обратились к Государю. Если спорящие стороны остаются 'при своих', то кому, как не Императору, выступить высшим арбитром в таком случае? Дело-то не шуточное.

Года полтора-два назад быстрого решения от него можно было не ждать. Николай предпочитал поволынить серьезные вопросы, не спеша обсудить их с заинтересованными лицами по одному, и порой, окончательное решение зависело от того факта, с кем именно он поговорит последним. Но, с некоторых пор, он перестал тянуть с принятием решений. Кто-то связывал это с появлением при дворе доктора Банщикова, кто-то списывал все на переживания военного времени или рождение долгожданного наследника...

— Ну, что же, переходим к десерту? Сегодня нам обещали великолепный штрудель с крымским синапом. Ваше предложение принимается, Всеволод Федорович. Попробуем продать их Чили и Аргентине. Прошу понять меня правильно, господа: в столь серьезном вопросе мы обязаны доверять опыту адмиралов действующего флота. Тем, чьи фуражки пахнут порохом этой войны.

Глава 7. От Ангары до Амурского залива.

Великий Сибирский путь, паромо-ледокол 'Байкал', Март — апрель 1905-го года

— Итак, мой дорогой Август, впереди нас ожидает нечто очень интересное, а именно — Великий Байкал и переправа через него на железнодорожном паромо-ледоколе. Лично мне очень интересно взглянуть на это великобританское детище 'трепетной дружбы' турецкоподданного грека и российского финансового гения, — Альфред фон Тирпиц тонко улыбнулся, хотя глаза его и продолжали излучать некую холодную озабоченность.

— Вы имеете в виду господ Захарофа и фон Витте, мой адмирал?

— Естественно. Кстати, это первый случай, когда Захароф выступил посредником при работе с верфью Армстронга, причем, при заказе не военных судов. Но, полагаю, что при заключении контракта расчетливый Сергей Юльевич не обделил, ни англичан, ни грека, ни себя, естественно. Что из этого получилось, скоро увидим. Русские, во всяком случае, этим пароходом весьма довольны. Меня же, грешного, пока больше радует то, что из этой ухватистой парочки сегодня 'при делах' остается всего один деятель.

— Согласен. Жаль только, что из игры выбыл лишь герр Витте. Но, как говорят наши радушные хозяева, лиха беда начало! Не так ли? — помешав ложечкой сахарин в стакане с чаем и согласно кивнув, заметил его собеседник, — Но, дорогой Альфред, я вижу, что Вас что-то иное серьезно заботит. Не паром-ледокол. Меня-то Вы не обманете.

— Друг мой, я никогда от Вас ничего важного для нашего общего дела не скрывал и не собираюсь впредь этого делать, поверьте.

И, да... пожалуй, есть один примечательный момент. Вы правы, он меня, не то чтобы расстроил, но... просто на некоторые наши устоявшиеся догмы заставил посмотреть под иным углом зрения. И даже не на наши, а определенной категории власть предержащих. А еще — офицеров, армейских по большей части. Из чьей своеобразной среды вышли и некоторые из наших дипломатов, включая Имперского канцлера. К сожалению...

Контр-адмирал Гёринген, любимый ученик, наперстник и друг Альфреда Тирпица, один из немногих людей, с кем тот позволял себе полную откровенность, почтительно и молча внимал старшему товарищу, чей авторитет был для него непререкаем. И чей острый, наблюдательный ум, мгновенно вычленяющий в проблеме самую ее суть, не раз давал ему пищу для глубоких размышлений над предметами, которые на первый взгляд казались даже не стоящими особого внимания.

— Ты сам видишь, Август, как нас провожают и встречают люди на всем нашем пути. Не нас, вернее сказать, а своего Императора Николая Александровича. И сравни это с тем, как встречают и провожают Экселенца в Германии. На первый взгляд, — все очень и очень похоже, правда? Но так — только на первый взгляд. А я вот все сравниваю, сравниваю...

Нет, не овации и восторги толпы в столицах. Мир столиц — это как государства в государствах. Я о других русских городах, что мы проезжали. Помнишь: Тверь, Тула, Самара, Челябинск, Омск, Красноярск. Теперь вот — Иркутск.

— Ну, я бы сказал, что у нас это все проходит более организованно, чем у местной... э... публики. Но, нужно быть снисходительным, просто уровень культур, тут и у нас...

— Август. Вы не первый год занимаетесь журнальной аналитикой, а также агитацией и пропагандой, но тут не выводы из аккуратных схемок в справочниках нужно делать. И не бюджетные статьи считать. Тут надо просто смотреть в глаза.

Уровень общей культуры важен, конечно. Не спорю. Но вовсе не это различие я тут усмотрел. Вспомни наши шествия или парады. Как народ рукоплещет кайзеру и его принцам, генералам, министрам, войскам. Как, несмотря на всю нашу заорганизованность и порядок, уважение и восторги людей, их интерес, распределяются на них на всех.

Или, Думаешь, просто так Экселенц пускается на все эти пламенные экспромты в своих речах и иные 'внезапные штучки', как любят говорить акулы пера, эти твои коллеги по пишущему цеху? Но я уверен, что при всем страстном желании Императора и короля, у нас в Германии Его величество никогда не сможет насладиться столь полным, направленным исключительно на него единственного и неповторимого, выражением всенародной любви и обожания, почти до обожествления. Сколь бы яростно он этого не жаждал. Уважение, разные шумные восторги, верноподданническую лесть, наконец, — это да. Это немцы нашему монарху дают. И даже сверх меры...

Но здесь — совсем иное. Ведь они здесь встречают — только ЕГО! Смотрят только на НЕГО! Кланяются и даже крестятся — только на НЕГО. И только ЕГО провожают. Своего ЦАРЯ. Богоизбранного...

И им, любезный мой Август, глубоко наплевать, что рядом с ним — героические адмиралы и офицеры, победившие в войне, все эти люди в мундирах и фраках, эти дамы в роскошных туалетах... Им попросту нет до них дела, Август! Как и до нас. Все взгляды — в одну точку. В одно лишь лицо. В одни глаза! Все они смотрят только на Николая. И КАК смотрят!? Вы понимаете, мой друг, что это такое?

Это и есть, дорогой мой Август, та самая народная любовь. Необъяснимая, безумная, захлестывающая, словно природная стихия. Та, которой никогда не сможет добиться от немцев Вильгельм. Во всяком случае, вот в таком, рафинированном, инстинктивном даже, виде... Не спорю, возможно на кого-то в России социал-демократическая агитация и повлияла, но в массе своей народ, этот 'униженный и оскорбленный', за своего царя готов сейчас пойти не только на любого врага, но и на плаху. Вы же сами видите...

И когда я слышу от некоторых наших генералов или политиков разный бред на тему победоносной войны против 'славянского варварства', у меня, мой дорогой, мурашки по телу бегут от всей этой воинствующей дурости!

Сегодня Россия непобедима. Поскольку сегодня она — 'с царем в голове'. И мы должны костьми лечь, чтобы вырвать ее из галльских объятий. Ибо вместе с ней, пока непобедимы и они. Но если нам удастся отодвинуть лягушатников и самим заключить с царем действительный союз, то... То за будущее Германии, как империи, и немцев, как единой нации, нам можно особо не волноваться. Имея добрососедские отношения с восточным гигантом, все остальные наши проблемы — сугубо тактические.

— Всенародная любовь, обожание до фанатизма... да, Альфред, все это так, но только для темной и невежественной русской массы. Ведь определенные социальные слои, та же интеллигенция, люди бизнеса, те же флотские и армейские нижние чины, рабочие, евреи с поляками, наконец, ведь в их положении и понимании вещей ничего не изменилось из-за этой победы над азиатами где-то на краю света. И Николай как сидел, так и продолжает сидеть на краю революционной бочки с порохом.

— На этой бочке танцует любой венценосец в любой стране. Причем всегда. Такова жизнь, друг мой. Тем более, если эта страна — практически неограниченная монархия. За все отвечает король, как говорится. Но мои последние наблюдения здесь указывают на то, что эта блестящая, добытая относительно малой кровью победа, одним махом перечеркнула все то, чего добивались революционеры разных мастей в предыдущие десятилетия. Народ за ними уже не пойдет. А в свете реформ, задуманных и уже начатых царем Николаем, — тем более... — задумчиво произнес Тирпиц.

— Посмотрим, Альфред, посмотрим... Я, все-таки, не делал бы столь серьезных и скороспелых выводов из чисто внешней стороны проявления верноподданнических чувств. Конечно, начатая им реформа земского самоуправления, созыв парламента — шаги в верном направлении. Но меня лично откровенно пугает качество того человеческого материала на местах, тех чиновников и земских, на которых царь вынужден опираться.

А революционеры, что социалисты, что анархисты, что евреи с поляками, они никуда не делись. Тем более, что мы с Вами можем судить о том, какие мощные внешние силы работают над сценариями беспорядков в России, поддерживая радикалов и словом, и кровом, и мошной. Все-таки, на мой взгляд, Николай Александрович излишне мягок и нерешителен, чтобы этим противникам упорно и жестко противостоять. И он слишком консервативен, для него до сих пор слишком многое значат заветы его покойного отца и наставления господина Победоносцева, чтобы пойти на решение еврейской проблемы в том ключе, как это было сделано у нас, например. Так мне кажется, во всяком случае...

Хотя техническое оформление нового облика царской тайной политической полиции наводит на определенные размышления. И, возможно, пессимизм мой преувеличен...

Однако, мой адмирал, все эти общие рассуждения никоим образом не меняют как Вашего, так и моего отношения к важности заключения с царем военного союза. А вот то, что Вы уже третий день держите у себя большой материал по приему Его Величества в Петербурге и Москве, уже выбивает меня из графика. Вечером я получил очередную телеграмму от редактора 'Наутикса'. Провода раскалились докрасна, так что прошу простить за напоминание, — Гёринген хитровато улыбнулся, — Потом ведь сами меня распекать за недостаток оперативности будете. А вчерашняя статья в 'Марине рундшау' с утра уже в наборе...

— Значит, завтра в тираж? Это хорошо... А по поводу нашей статьи для 'Наутикса', мой дорогой, у меня родилась одна идейка. Если мы ее дадим не как интервью Тирпица с Принцом Генрихом, а как интервью Генриха с Кронпринцем? Доработать текст нужно будет совсем немного, только кое-где акценты переставить, тебе понадобится от силы пара часов...

— А Кронпринц не будет против?

— Я переговорю с ним сам. Думаю, что наследник согласится. И, конечно, что-то от себя скажет. Мы ведь с тобой возражать не будем, — многозначительно подмигнул своему собеседнику Тирпиц, — Ведь венценосные особы, даже столь юные, могут иметь и вполне серьезное мнение. Не так ли?

— Тогда, может быть не только в 'Наутикс', давайте дадим этот материал еще кому нибудь из нашей центральной прессы?

— Логично. В конце концов, пора нам уже отходить от келейной работы только с флотскими и с Лигой. Дела впереди очень интересные, и не только политические, но и по части кораблестроения: резкий рост размеров и боевых возможностей линейных кораблей автоматически повлечет за собой целый 'паровоз' новых проблем и денежных затрат. А поскольку это представляется неизбежным, нам нужно выходить на охват всегерманской читательской аудитории. На долгие уговоры любителей потянуть резину из Рейхстага, у нас просто времени не будет.

— Печать этого интервью в нескольких крупных изданиях я организую, мой адмирал. Мнение таких двух персон, бесспорно, будет многим интересно. Только внесу сперва Ваши правки по тексту. Что же до системной работы с центральной прессой, то я в ноябре еще направлял по инстанции меморандум, в котором...

— После обеда я все тебе отдам, не волнуйся. А по поводу финансирования твоего департамента, можешь успокоиться: со второго полугодия увеличим в полтора раза. Для начала. И штат добавим. Плюсом будет еще новая кормушка для журналистов по линии 'Атлантического Кубка', чтобы вам не светиться постоянно со своими погонами. Как сказал Всеволод Федорович: 'С волками жить, по-волчьи выть'. Будем и мы перенимать передовой опыт коллеги Джека. И то сказать: только навскидку, явно видно, что Фишер уже 'окучил' четырнадцать крупных газет и журналов!