Завоеватель Шамбалы - Reconstruction

— Вот хрень! — прокричал брат, как зачарованный глядя на взлетающие доспехи. — Это еще зачем?..

Я тоже смотрел на них со смешанным чувством удивления и шока. Но меня больше занимало, что случилось с мистером Армстронгом и жив ли он.

Стена за нами вспыхнула, вспучилась обломками взрыва — мы с братом еле успели отпрыгнуть в разные стороны. В проломе стоял бригадный генерал Мустанг... да... Я уже и забыл, как эффектно смотрится его Огненная Алхимия! Да и немудрено забыть.

— Что тут происходит?! — крикнул он.

— А, генерал, добро пожаловать! — мило улыбнулась Данте. — У меня, знаете ли, небольшая заминочка в планах. Первоначально я собиралась отвезти все эти доспехи на поле боя, чтобы там создать более совершенный философский камень, но этот назойливый банкир вмешался в мои планы. Пришлось импровизировать и создавать философский камень прямо здесь. И с его помощью мне удалось открыть не просто Врата, а вот это... путь в Шамбалу!

— Что?!

— Да... боюсь, в этом районе столицы обнаружат несколько больше мертвецов... точнее, кое-кого недосчитаются вообще. Передайте мои соболезнования их семьям, генерал. Чао! — Данте отдала честь и шагнула прямо в розовое сияние.

— Стоять! — заорал брат и кинулся за ней. Я последовал его примеру.

Эду удалось ударить Данте кулаком в челюсть, но особого эффекта это не дало, кроме того, что он тоже попал в область розового сияния и... черт, они оба начали взлетать, как раньше доспехи!.. Я еще быстрее рванулся вперед... блин, как брату удалось бежать быстрее меня, у него же протез ненормальный! Хотя нет... это я, как дурак, отпрянул в сторону и назад, к стене, а Эд прыгнул вперед, к ней... у него выигрыш в расстоянии... Насколько же он зол на нее!

Розовое сияние вспыхнуло вдруг сильнее, оградилось молниями, поменяло оттенок... Что-то все это мне дико напоминает... Я припустил еще пуще, но уже у самой границы кто-то схватил меня за шиворот.

— Стой, Ал! Стоять! — это был голос Роя Мустанга, полный, как мне показалось, боли и гнева. — Стой, это опасно!

— Брат! — крикнул я, снова рванувшись вперед... без толку, Мустанг перехватил меня рукой спереди.

Тогда я резко развернулся и двинул ему коленом в солнечное сплетение. Думаю, этого он от меня не ожидал, потому что сразу же отпустил и согнулся пополам... да я и сам от себя такого не ожидал! Теперь последний рывок... и я все-таки попал в сияние! Только вот в меня ударила одна из молний, и... и все. Жуткая боль, темнота...

...а когда я открыл глаза, вокруг было темно, а пол подо мной был гладкий, будто из стекла.

Я сел и огляделся... везде чернота, только немного сбоку сверху падает лучик света. И в этом свете я увидел маму. Она стояла, выпрямившись и запрокинув в золоток сияние тонкое, нежное лицо. Довольно жмурилась, словно впитывая свет кожей.

— Доброе утро, Альфонс, — сказала она, обернувшись ко мне. — Добро пожаловать в Шамбалу.

Глава 28. Рай, который хочет стать адом

— Мама... — мне показалось, что на глазах у меня выступили слезы, но нет — когда я поднял руку к щекам, они были сухи. — Мама... ты... призрак?.. или иллюзия? Или снова...

— Нет, я настоящая, — она улыбнулась... но улыбка была не та, которую я помнил. Горче и горше. — К сожалению, я настоящая.

Я заметил, что она была одета не так, как мы с братом привыкли ее видеть. Не было домашнего платья, не было передника... она всегда ходила в передниках, у нее их было два: зеленый и белый. Теперь же на ней была одежда непонятная, не то из света, не то из мешковины, не то из чего-то среднего.

— Почему?..

— Почему к сожалению, сынок?.. Потому что меньше всего хотела бы я встретить тебя здесь.

— А... мам, а где Эд?.. Куда он делся?

— Не знаю, — сказала она грустно. — Где-то здесь. Поищи, может, найдешь.

— Почему мы всегда должны искать друг друга?!

Я подошел к ней... и обнаружил, что стал уже ростом ей по плечо. Еще немного — и сровняюсь. Еще пара лет — и перерасту.

— Наверное, это судьба, — она положила руки мне на плечи, совсем как подполковник Хоукай тогда. — Я так хотела, чтобы вы были счастливы... я так хотела, чтобы вы жили долго!

— Мама... ты когда-нибудь простишь нас?..

Она не стала спрашивать: "За что?". Она все понимала.

— Ал... ты ведь знаешь ответ по себе. Когда любишь — не можешь не простить, какой бы ужасной ни была ошибка. Особенно, если совершивший ее искренне раскаивается. А я ведь ваша мать. Я простила бы вас в любом случае.

— Мама... — голос мой дрожал, но слезы все не шли. Я чувствовал тепло ее рук на своих плечах, но все же что-то словно мешало обнять ее, уткнуться носом в плечо и зареветь, как бывало в детстве. Я достаточно вырос, чтобы знать, что мужчина может иногда плакать, и это был бы тот самый случай, но... слезы не шли. Особенно теперь... все эти долгие годы, когда я просто не мог... Кажется, они запечатали мои глаза. — Мама... мне так много нужно тебе рассказать!

— Я все знаю. Ал. Честное слово, я все знаю о вас. И ... несмотря ни на что, я горжусь вами. Вы выросли сильными, смелыми... как раз такими, какими мы с папой хотели вас видеть. Конечно, лучше бы вам не пришлось проходить через такую боль... и сколько боли вам еще предстоит впереди!

Наверное, ничего было на свете тяжелее, чем слушать этот ласковый голос. Мне хотелось и впитывать его всей кожей, как недавно она, казалось, впитывала солнечный свет, и бежать от него за тридевять земель. Голос был и кошмаром и счастьем одновременно. Но продолжать разговор о нас с братом, о наших загубленных — или не загубленных — жизнях было свыше моих сил. Я облизнул пересохшие враз губы и перевел тему:

— Что это за место, мама?.. Ты можешь сказать мне?..

— Это хищное место, Альфонс. Оно хочет жить и размножаться. Ты слышал, быть может, что это рай. На самом деле это не так. Отсюда можно только попасть в рай, если захочешь. А можно вернуться на Землю. Если... если получится, — я видел слезы в ее глазах.

— Что значит "если получится"?! Оно что, не выпустит нас?!

— О нет, оно выпустит вас охотно. Другое дело... сможете ли вы уйти такими, какими пришли?.. Сможете ли вы отказаться от того, что оно вам даст, чтобы остаться людьми?..

— О чем ты говоришь, мама?..

— Не слушай голоса мертвецов, Ал, — мама наклонилась к самому моему уху, я чувствовал, как ее теплое дыхание касается моей щеки и шевелит волосы, — это бесполезно. Мы только тени, воспоминания... дорогие, но причиняющие боль. Если просто терпеливо переждать, мы уйдем, и сделаем вас немного сильнее или слабее... как хочешь. Просто надо жить дальше, несмотря ни на что. Понимаешь?.. Что бы ты сделал, если бы ты потерял Эдварда снова, и теперь уже навсегда?..

— Я... — дрожь из моего голоса куда-то прошла... боюсь, он стал совершенно каменным. — Наверное, я бы умер.

— Так нельзя. Если это случится — помни, что ты должен жить. Жить, несмотря ни на что. Это единственное, что мертвые завещают живым — жизнь.

— Мама! Мама, почему брат должен умереть?! Ты что-то знаешь?! Ты видишь будущее?!

Она только грустно смотрела на меня и качала головой.

— Будущего не существует. И прошлого тоже. Только в настоящем ты создаешь и то, и другое. Каждый миг ты решаешь судьбу мира. Что бы ты сделал, если бы ты вот прямо сейчас мог решить, что надо изменить во Вселенной?..

— Это просто, — я улыбнулся, хотя, боюсь, в моей улыбке было больше слез. — Я бы создал такой мир, где...

Где... что?.. Где "никому бы не пришлось страдать"?.. не выйдет, тогда никто бы не испытал и счастья! "Где все усилия вознаграждались бы"?.. А как быть тогда с теми, кто затеял что-то злое?.. "Где никто бы не умирал"?.. Как ни ужасно это звучит, но такой был мир был бы во сто крат хуже смертного! Так что же?.. Что я хотел бы изменить в нашем мире?..

Тысячи возможностей теснились в моей голове. Над такими вещами надо думать годами, неделями... над ними думали целыми жизнями по-настоящему мудрые люди. А я кто?.. Всего лишь мальчишка невнятного возраста, который прочитал несколько умных книг. Этого мало. И этого мига, который дан мне на раздумья, тоже мало... но больше и не будет. Потому что логика разговора, логика этого места требует, чтобы я отвечал немедленно.

Верно ли, что верный ответ всегда самый простой?..

— ...где мы бы могли продолжать жить. Просто мир, где можно жить. Где мы могли бы быть все вместе — я, Эд, Уинри, бабушка Пинако... Да, мама?.. Это правильный ответ?..

Мама улыбнулась.

— Во всяком случае, мне твой ответ нравится, сынок, — и она притянула меня к себе.

— Ну и где я, черт возьми?! — я поднялся с колен. Меня обступала кромешная тьма. Тонкий-тонкий луч света падал откуда-то сбоку, оставляя на полу крохотное пятнышко. И меня как-то само потянуло к этому лучу... уж не знаю, почему. Я обошел его кругом, попытался увидеть, откуда он исходит. Без толку. Темнота и тишина.

— И это ваш хваленый рай?! — крикнул я. — А где обещанное исполнение желаний?:! Где сила, а?!

— Эд Элрик?!

Я обернулся. Недалеко от меня, в темноте (я стоял под самым лучом) стоял Альфонс Хайдерих.

— Ты что здесь делаешь?! — спросили мы хором.

— Что я делаю! — я фыркнул, решив отвечать первым. — Собственно, пытаюсь найти какой-то выход. Я вообще не понял, как сюда попал. Это что, и есть Шамбала?!

— А действительно, как ты сюда попал?

— Нас с братом в какую-то розовую дырку затянуло, и опа — я уже здесь. А ты как, Ал?..

— Я.. собственно, дракона убил.

— Ты?! Убил Зависть?! Быть не может!

— Почему это не может?! — Хайдерих, кажется, слегка даже обиделся. — Ты же сам знаешь, что я хорошо стреляю.

— Ладно, не бери в голову, — я махнул рукой. — Честно говоря, мне просто обидно: я-то, когда с этим Завистью дрался, он меня сделал... ну, не одной левой, но он меня убил.

— Убил?..

— Не бери в голову, я же сказал.

— Постой-постой... ты снова назвал меня по имени, и на этот раз ты не был ни разозлен, ни расстроен, и отлично помнил, с кем говоришь! Что случилось?!

— Э... — я улыбнулся. — Ну, наверное, подумал, что это глупо: все время звать по фамилии своего друга только потому, что его зовут так же, как и моего брата.

— Значит, ты все-таки считаешь меня своим другом?..

— А кем же я могу тебя считать?.. Ал, ты ведь мне так здорово помог за те два года! Не знаю, как бы я справился без тебя. Если бы мой брат был здесь, вы бы подружились, я уверен. Кстати, а где он?.. — я повертел головой, и почувствовал, как к моему горлу подкатывает холодный комок.

Оох, здорово надеюсь, что он остался в Аместрис! Но что-то подсказывает мне, что он рванул в то розовое сияние вслед за мной... да причем тут "что-то", просто я слишком хорошо его знаю! Он действительно никогда не мог оставить меня расхлебывать последствия моих сумасбродств одному...

— Он был с тобой?.. — спросил Хайдерих.

Я кивнул.

— Тогда, наверное, где-то здесь... Забавно, что вы тоже оказались в этом месте. Я думал, сюда попадет только тот, кто убьет дракона, и уже приготовился к самому худшему.

— Почему худшему?

— Потому что нет у меня доверия к этой Шамбале, или как оно там... Место, где сбываются желания... знаешь, дрожь пробирает, когда я об этому подумаю.

Я согласно кивнул. Даже дрожь эту почувствовал.

— Ладно, что будем делать?.. — деловито спросил Хайдерих. — Раз уж мы здесь оказались.

— Просто пойдем вперед, — пожал я плечами. — Этот рецепт меня никогда не подводил.

Я решительно зашагал в темноту. Хайдерих нагнал меня в два шага.

— Знаешь что, Эд, — сказал он вдруг, хлопнув меня по плечу. — Я тебе тоже очень благодарен.

— А?.. — я с удивлением обернулся к нему. Почему-то я хорошо его видел в темноте, как будто он сам светился.

— Я тоже не знаю, что бы делал без тебя. Моего собственного упорства надолго бы не хватило. А когда я смотрел на тебя и напоминал себе, как тебе тяжело, мне становилось стыдно за то, что я плачусь из-за своих дурацких проблем. Такая простая вещь, правда?..

Я улыбнулся ему в ответ.

— Правда.

Дружба и любовь — самые простые вещи в мире, — пришла откуда-то мысль, как будто даже и не моя.. Что бы я хотел изменить, если бы я смог менять основу мироздания?.. не знаю. Мир — в высшей степени несовершенен... оба наших мира. Но, если подумать, как бы ни пытался перестроить его человек, выйдет только хуже. Пожалуй, все его несчастья — от природы самих людей, именно из-за того, что мы запутываем эти два простых понятия как только можем. Мы приплетаем к ним гордость, зависть, гнев... семь смертных грехов, ха! Пожалуй, идеальный мир был бы тот, где человеческая природа изменилась бы... но я не рискнул бы менять ее. Никогда не хотел. Когда-то давно моим желание было только вернуть маму... вернуть счастье наших с Альфонсом детских лет. Потом — я хотел искупить свою вину перед моим братом. Еще несколько позже я понял, что в контексте мироздания моя вина и вообще проблемы одного конкретного человека не значат ни хрена. Близких людей надо спасать до самого краешка, но думать надо о чем-то большем.

Все, что я хочу теперь, когда сбылась самая большая моя мечта, — это защитить наш мир таким, каким он есть. И защищать его, сколько хватит сил. В надежде, что когда-нибудь... когда-нибудь он потихонечку исправится... Шаг за шагом. Усилием пусть не таких, как я, способных только драться, а таких как Ал Хайдерих и мой брат. Способных созидать.

Мы с Эдвардом шагали в темноту. Это так просто сказать, но совсем не просто сделать — вдумайтесь, просто идти в темноту, не видя ни малейших ориентиров. А я, честно говоря, всегда темноты побаивался. Еще с детства. Может быть, потому, что темноту всегда избирал Рейнхард для самых идиотских своих выходок. Н-да... помню, скажем, как мама строго-настрого запретила нам приближаться к буфету, где стояло присланное бабушкой из деревни варенье, и я караулил на кухне всю ночь, лишь бы не пропустить Рейнхарда, который спокойно мог все его сожрать, а потом бы уж нашел способ свалить это дело на меня. Он всегда находил...

Да. Это как ночной кошмар — идешь, идешь, а лучик света за тобой все отдаляется, отдаляется, и в конце концов исчезает совсем, поглощенный непроглядной темнотой кругом. Пол совершенно гладкий, зеркальный, наверное... но лучше бы он был ухабистый, потому что совершенно непонятно, куда идешь и идешь ли ты вообще, или только топчешься на месте. Правда, довольно быстро я заметил, что темнота не была полной — мы оба с Эдвардом слегка светились, как будто специально для того, чтобы нас можно было лучше разглядеть. Мое воображение стрелка живо нарисовало нас как две отдаленные мишени, и мне стало уж совсем не по себе.

Шамбала — это рай?.. Пока больше похоже на другое место, прямо противоположное. Достойное наказание тебе, Ал Хайдерих, за всю твою короткую, но многогрешную жизнь.

Честное слово, будь я на пару лет младше — постыдно бы вцепился в руку Эдварда, как маленький ребенок. Ах нет... не вцепился бы. Честно говоря, его правая рука меня изрядно пугала. Рукав плаща он где-то оборвал, и железка была открыта до самого плеча. Зрелище страшненькое. Однако этот протез слегка двигался при ходьбе (прежний его обычно безжизненно висел) и вел себя совсем как живой. Это у них в мире такие делают?.. С одной стороны, хотел бы я разобраться в его устройстве поподробнее, а с другой... как-то это очень похоже на грех, и не малый. Грех против человеческого естества?.. Против божьего закона?.. Не скажу точно. Вероятно, во мне говорят предрассудки... вероятно, не будь у меня самого руки, я меньше всего смотрел бы на какие-то законы — божеские или человеческие.

Внезапно мне пришло в голову, что я так никогда и не спрашивал у Эдварда....

— Эд, скажи, ты веришь в бога?..

Он искоса взглянул на меня.

— Нет.

Не сказать, что я очень удивлен, но все-таки...

— А почему?

— Потому что не могу себе позволить такую роскошь.

Он посмотрел на меня, и весело рассмеялся.

— Ну да, у тебя такое лицо, как будто ты привидение увидел! Честно говоря, у меня был больший шок, когда я выяснил, что веришь ты!

— Почему?..

— Потому что я как-то привык отождествлять тебя с моим братом. А мы с ним оба атеисты. В детстве мы верили, но...

— С возрастом многие утрачивают веру. Это неправильно.

— Да ладно тебе. Ал, ты же сам ученый! Как может ученый верить во что-то такое эфемерное и бездоказательное?.. Я не говорю уже о том, что этот самый "бог" — часто только ложный мираж, который сбивает с пути.

— А если бога нет, то зачем тогда жить вообще, зачем быть добрым, зачем соблюдать заповеди?!

— Ради других людей, нет?.. — Эдвард смотрел на меня серьезно и грустно. — Жизнь — она слишком короткая. И вокруг нее много всего слишком страшного. Поэтому ее надо проживать не так, как будто она — лишь мостик до Рая, а как единственное, что у тебя есть. Чтобы каждый миг был полон. Вот хотя бы то место, где мы сейчас находимся... Как оно вписывается в концепцию бога?

— Создатель достаточно широк, чтобы объять все, — пожал я плечами. — А то, как ты говоришь... если жизнь одна, и ни до, ни после ничего нет, то, получается, любое злодейство можно творить, и ничего тебе за это не будет?.. И каким угодно можно быть?..

— Может быть, кому-то и можно, — Эдвард улыбнулся, но глаза оставались прежними, — но я таких не встречал. Все чем-то платят. А некоторым идиотам аукается каждая ошибка, — он машинально потер левой рукой правую.

— Значит, все-таки кое в какие законы ты веришь?..

— Да, кое в какие верю. Но это не божьи законы... это всего лишь законы природы.

Эдвард пошел вперед, и я какое-то время смотрел на его отдаляющуюся спину, и только потом догнал.

Это неправильно, что мир бывает порой так жесток, что люди утрачивают веру в самое важное, заменяя ее какими-то ложными ориентирами. Но... может быть, просто мир Эдварда не знает истинного бога?.. Может, там у них христианство вообще не в почете?.. Тогда имею ли я право его упрекать за то, что он не видит в религии ничего привлекательного?.. Быть может, Богом дан для их мира совсем другой закон?.. Да, с другой стороны, и у нас вера часто превращается только в орудие в руках фанатика, в средство прикрытия самых различных грехов и преступлений. Страшно сказать... а ведь вера — это самое драгоценное и важное, что есть у каждого! Вот, Эдвард упрекнул меня в том, что я верю, являясь ученым, — но сумел бы я работать на износ, сумел бы я проглатывать толстенные книжки, на которые смотреть страшно, если бы меня не поддерживала вера в то, что все это не зря?.. Что счастье для всех людей — возможно, что истина — это путь к свету, и что помогать другим — это важно?.. Пусть сам я грешен, и грешен многократно...

Если бы я смог менять мир, наверное, я сделал бы так, чтобы все люди получили веру. Хоть немножко. Хоть самую капельку.

И тут темнота расступилась...