Последняя песнь Акелы

Закончилось всё вполне предсказуемо. Лопатин не подвел, и с его помощью турецкого картежника я сделал на раз, поступив с ним так же, как он с Филькой, то есть выудив всё до последнего пиастра и старых туфель. Катала подобным с ним обращением остался недоволен и спровоцировал всеобщую драку. А зря. Мог бы жить и радоваться. А так и барахло свое потерял, и уважение, еще и морду набили, причем не только ему, а всем не русским, кто имел несчастье оказаться на тот момент в кабаке. Включая трактирщика. И хотя участия в драке не избежал и я, к чести моей будет сказано, я никого и пальцем не тронул! Скамейкой по кумполу — да, было, а пальцем ни-ни. Правда не могу сказать, когда я больше боялся: когда только-только в драку встрял или когда той самой скамейкой какого-то араба на пол свалил. Не знаю, не помню и вспоминать не хочу, потому что самое главное даже не в размахивании скамейкой — я не сбежал, не спрятался, я дрался! И пусть толку от меня было мало, но встал в строй. В первый раз в жизни. А потом неугомонный Колька кинул клич: "По бабам!"

Когда Корено предложил продолжить наш вояж по злачным местам посещением борделя, я, честно говоря, немножко растерялся. Как любой человек эпохи видеокассет, быстро сменившейся эпохой DVD-дисков, я мог смело заявить: "И чего я там не видел?" Но на этом и моя информированность, и моя смелость заканчивались. Лопатин же — вот удивительно! — во многом оказался еще наивнее меня.

Впрочем, к моей растерянности примешивалась изрядная доля любопытства, да и адреналин после драки еще зашкаливал. Так что сказать, что я колебался, означало бы соврать самым наглым образом. А тут еще и толстовщина полезла, причем из обоих. "Воскресение" небезызвестное. И "Яма" вспомнилась, кому именно, я уже и не понял. Мне то легче, "дас ис фантастиш" легко перебивало русских классиков, а Лопатин вообще размяк в стенаниях по поводу несчастных падших женщин. А вечный бес любопытства так и толкал нас обоих сравнить литературных героинь с живыми прототипами.

Приют разврата оказался не совсем таким, каким я его себе представлял. Никаких бедовых девиц, караулящих у входа и хваткой бультерьера цепляющихся за "рашентуристо"... вообще ничего, что выставлялось бы напоказ. Всё, если так можно выразиться, вполне пристойно, больше похоже на средней руки провинциальную кафешку. Что же до самих девочек — восьмиклассницы из моего прошлого (оно же, по нелепому стечению обстоятельств — будущее) и одевались, и вели себя куда раскованнее.

Не успел я толком оглядеться, как Колька — вот электровеник! — мне уже барышню организовал. Краси-ивую! Вполне в моем вкусе... то есть такую, к каким я всегда близко подходить боялся, зная, что на их фоне буду выглядеть вообще как пентюх распоследний. Лопатин где-то на периферии моего сознания слабо вякнул, что предпочитает поблондинистее и попухлее, но я быстро поставил этого ценителя истинно арийской красоты на место, он обиженно умолк и больше не высовывался.

Барышня с нежданной энергией взяла меня в оборот — втащила на второй этаж, втолкнула в комнату, и... И пока она бегала за традиционными "выпить-закусить", я — тоже как-то вдруг — понял, что все будет иначе. Почему? Ну, в этом я и сам себе толком отчета не давал. Наверное, у меня приключился день непредсказуемых поступков, которые немножко сродни подростковому стремлению сделать наперекор. М-да, странное оно, мое взросление в это мире!

И я огорошил барышню тем, что, приняв позу влюбленного пажа, выдал ей по-французски совершеннейшую банальность, а потом, не давая опомниться ни ей, ни себе, начал декламировать Шекспира, сонет, не помню, не то сто двадцатый, не то сто тридцатый:

My mistress' eyes are nothing like the sun;

Coral is far more red than her lips' red;

If snow be white, why then her breasts are dun;

If hairs be wires, black wires grow on her head.

I have seen roses damask'd, red and white,

But no such roses see I in her cheeks;

And in some perfumes is there more delight

Than in the breath that from my mistress reeks.

Помнится, в прошлой моей жизни институтская "англичанка" Римма Владиленовна буквально пытала нас Шекспиром и Бернсом, заставляя зубрить бессчетное количество текстов. То, что мы понимали лишь отдельные слова, неистовую Римму ничуть не заботило. Она любила само звучание, погружаясь в него с головой, а мы... мы просто тонули. Но Лопатин-то английским овладевал не в провинциальном вузе начала XXI столетия, и, объединив усилия, мы цитировали бессмертные строки на языке оригинала так, что старине Вильяму за нас стыдно не было бы. Однако же после второй строфы я не удержался — и продолжал на языке родных осин:

Ты не найдешь в ней совершенных линий,

Особенного света на челе.

Не знаю я, как шествуют богини,

Но милая ступает по земле.

И все ж она уступит тем едва ли,

Кого в сравненьях пышных оболгали.

Дамочка моя совсем разомлела, глазки горят, щечки пылают. А я, не собираясь останавливаться на достигнутом, плеснул ей и себе в бокалы (во сервис! барышня, хоть и слушала во все уши, успела бутылочку откупорить) и принялся за Бернса:

Comin thro' the rye, poor body,

Comin thro' the rye,

She draigl't a' her petticoatie

Comin thro' the rye...

И, дабы не изменять только что возникшей традиции, закончил по-русски:

И какая нам забота,

Если у межи

Целовался с кем-то кто-то

Вечером во ржи!..

И, благодаря сидящим во мне знаниям Лопатина, а может, еще и двум бокалам красного, с каким-то испугавшим меня самого восторгом подумал: а ведь крут, реально крут был Самуил Яковлевич, и Шекспира, и Бернса так переложил, что ничуть не хуже оригинала вышло!

Эта мысль, к счастью, сгинула под натиском другой: вспомнилось мне, что я где-то слышал песню на эти стихи. Мелодия смутно припоминалась. Да ладно, и совру — никто не заметит! И я запел. По-русски, все ж таки мне так удобнее оказалось. Была б гитара — еще душевнее получилось бы. Но хоть и без музыки, и по-русски, барышня моя, гляжу, слезу пустила.

Ну, тут я и вовсе разошелся... то есть, не сразу, а после еще парочки бокалов. Нет, пьяным я не был, у меня было опьянение иного рода, когда я взахлеб читал родного нашего Заболоцкого:

...Я склонюсь над твоими коленями,

Обниму их с неистовой силою,

И слезами и стихотвореньями

Обожгу тебя, горькую, милую...

Барышня в исступлении прижимала руки к пухлой груди и вздыхала так чувственно, что, услышь ее товарищ Заболоцкий, наверняка был бы так счастлив, как только может быть счастлив творец.

А я уже выводил, слегка стыдясь, что все ж таки чуть-чуть фальшивлю:

Ах, какая женщина, какая женщина,

Мне б такую!..

И когда через пару часов я спустился со своих персональных небес на землю и Колька начал допытываться "ну и как?" (тоже мне, гурман-любитель клубнички!), я, уже не находя слов, просто показал ему большой палец — дескать, зашибись как круто. Самое смешное, что я ну ни капельки не врал.

ГЛАВА Т Р И Н А Д Ц А Т А Я

Июль 1897 года. Кимберли.

Ласковое утреннее солнце, пробуждая ото сна шахтерский городок, неторопливо пробежалось по кривым улочкам, как попало заставленным одноэтажными домиками, среди которых, то там, то сям возвышались здания трехэтажных отелей и двухэтажных, в колониальном стиле, коттеджей, произведенных местными жителями в разряд достопримечательностей. Отразившись веселым блеском в стальных полосах трамвайных рельсов, озорные лучи с разбега уткнулись в серо-голубые кимберлитовые стены небольшого двухэтажного особнячка и недоуменно замерли.

Солнце осторожно уткнулось жалюзи и, словно испугавшись ледяного блеска штыков часовых, застывших каменными изваяниями на пороге дома, побежало дальше, более не настаивая на побудке хозяев. Хотя надо сказать, обитатели особняка нынче еще и не ложились. По крайней мере, двое из них.

Предоставив Морфею право властвовать над другими жильцами, хозяин дома Сесил Родс вместе со своим секретарем Патриком Хэйли заперся в кабинете на втором этаже и проработал почти всю ночь. По давно заведенной традиции проблемы обсуждали, переходя от малозначительных к наиболее важным, оставляя самое трудное, как лакомка — десерт, напоследок.

— ...Кроме этого, подтверждая уже изложенные мною сведения, доктор Леандр Стар сообщает о том, что Матонга, собрав около десяти тысяч воинов, послал военным вождям матабелов приглашения на совет. Резюмирую: если мы в ближайшее время не предпримем мер по... э-э-э ...нейтрализации Матонги, он, объединившись со служителями культа Ндбеле, в самые короткие сроки превратится для нас в головную боль, не меньшую, чем в своё время Лобенгула и Млимо... — среднего роста мужчина в изрядно запыленном френче, закончив доклад, устало захлопнул кожаный бювар и потер красные от недосыпа глаза.

— Это ты хорошо сказал, Патрик, — нейтрализации, — усмехнулся хозяин кабинета. Поднявшись из-за массивного стола, он подошел к журнальному столику и, не глядя, плеснул в стакан из тяжелой бутылки. — Как я понимаю, твоя интерпретация данного выражения исключает возможность полюбовного договора... — расплескав часть жидкости на жилет и сорочку, Родс резким жестом поднял полный до краев бокал.

Не обращая внимания на расплывшиеся по одежде пятна, хозяин алмазной империи отхлебнул хороший глоток, прищурился и задумчиво бросил:

— Хотя, может оно и к лучшему. Разрази гром этих дикарей! Им ручья Бронко мало показалось? Если эти чернозадые отродья вновь хотят захлебнуться своей кровью, как под Бомбези, так это легко повторить!

— Осмелюсь заметить, мистер Родс, — поморщился Хэйли, — но в настоящее время ситуация складывается таким образом, что если мы соберем сколько-нибудь значимые силы, Крюгер может решить, что намечается повторение рейда Джеймсона. И среагировать соответственно. А обострение отношений с бурами сейчас, когда мы приобрели золотые рудники в Трансваале, нам совсем ни к чему. Если мы все же будем решать данную проблему... э-э-э... силовыми методами, я бы предложил пригласить... -э-э-э... независимых специалистов по разрешению подобных ситуаций...

— Буры, буры, — скривился Родс. — Те же дикари, только белые... Но ты прав, Патрик, ссориться с ними сейчас не с руки... Твоя мысль о наёмниках совсем неплоха. Мне нравится. Только необходимо, чтобы во главе наёмного отряда стоял наш человек. И будет лучше всего, если подобный отряд соберет он сам.

— Простите, сэр, — недоуменно поднял брови секретарь, — но я даже не представляю, кому мы можем поручить такую задачу? Борроу, Свифт и Тиндейл-Биско — они, конечно, ваши верные сподвижники и единомышленники, но в то же время — офицеры Её Величества, и вряд ли согласятся на роль... э-э-э... кондотьера.

— Скажи прямо, Патрик — наёмного убийцы, — хмыкнул Родс. — В этом кабинете ты можешь называть вещи своими именами. По крайней мере, в разговоре со мной. В этот раз мы не будем прибегать к помощи этих достойных джентльменов. Хотя я не нахожу ничего позорного в том, чтобы тишком пристрелить чернокожую обезьяну. Всевышний свидетель, будь я моложе или хоть чуточку здоровее, то справился бы с этим делом сам. А если я не могу решить проблему самостоятельно, для этой работы у меня есть не менее достойная кандидатура. Он не только лучший из всех разведчиков, что я знаю, он — мой личный друг!

— Бёрнхем! — Хэйли звучно хлопнул себя ладонью по лбу. — Ну, конечно же! Человек...э-э-э...устранивший Млимо, кто может быть лучше! — Взглянув на закатившегося от хохота Родса, секретарь осекся и чуть смутившись, поправился. — То есть, убийца Млимо... Отменная кандидатура сэр! Вот только справится ли он с данной...э-э-э... миссией? Очень уж зубастая дичь намечается...

— Справится! — отрезал Родс. — В восемьдесят седьмом пещеру, где скрывался Млимо, окружали пятьдесят тысяч головорезов из племен матабеле, но Бёрнхем на пару с молодым Бонаром Армстронгом нашел путь через Матобо, незаметно просочился сквозь все преграды и прикончил ублюдка. А нынче этих размалёванных тварей всего-то десять тысяч. Так что, как только наступит утро, пошли боя с запиской к нашему другу.

— Осмелюсь заметить, сэр, — раздвинув рывком портьеры, поднял жалюзи Хэйли, — утро уже наступило!

— Тогда отправляй посыльного немедленно. А пока Фредерик будет добираться сюда, мы с тобой прикинем наши действия на тот случай, если он всё же не справится...

И вновь расчеты, расчеты, расчеты... Любая, даже маленькая война, прежде чем начать поглощать людские жизни, питается деньгами, и даже получив своё любимое лакомство — человеческую кровь, она про деньги не забывает. Финансы нужны в первую, вторую и все последующие очереди. Нанять бойцов — нужны деньги, необходимо закупить лошадей и боеприпасы — и вновь без них не обойтись. А фураж? А продовольствие? И помимо этого есть еще куча иных вопросов, решение которых без денег невозможно.

Напольные куранты невозмутимо отбивали час за часом, на столе давно остыл так и не съеденный завтрак, а Родс и его помощник, превратившись в живые арифмометры, считали, считали, считали...

Когда раздался вежливый стук в дверь Родс, недовольный тем, что кто-то смеет отрывать его от работы, возмущенно дёрнул острым подбородком, но увидев человека, застывшего в дверном проеме, улыбнулся.

На пороге кабинета стоял невысокий, не более пяти футов трех дюймов, белый мужчина, одетый неброско, скорее, даже скромно. Короткая оливкового цвета куртка. Широкий оружейный пояс с тяжелой даже на вид кобурой. Оливковые, в тон куртке, брюки заправлены в высокие кожаные сапоги. На голове стетсон с высокой тульей.

Из-за худощавого телосложения, человека можно было бы принять за подростка, если бы не его светлые, с небольшой рыжиной усы на обветренном, загорелом лице, да цепкий взгляд серо-голубых глаз, привыкших смотреть в узкую прорезь винтовочного прицела. Взгляд человека, отнявшего не одну жизнь.

— Фредерик! Мальчик мой! Ты как никогда вовремя! — встав из-за стола, Родс, раскинув руки в приветственном жесте, шагнул навстречу визитеру. — Прости, что прервал твой отдых, но Капской колонии и мне лично нужна твоя помощь.

— Какие могут быть обиды между старых друзей! — улыбнулся Бёрнхем. — Вы ведь знаете, Сесил, что и в радости, и в беде можете на меня рассчитывать. Однако глядя на ваш, — Бёрнхем отвесил короткий поклон секретарю, — и ваш усталый вид, я прихожу к выводу, что радостью сегодня и не пахнет.

— К сожалению, ты прав, Фредерик, — Родс в очередной раз наполнил свой стакан из уже изрядно опустевшей бутылки. Оглянувшись на Бёрнхема, он чуть виновато улыбнулся, — помятуя о твоей нелюбви к алкоголю, тебе бренди не предлагаю.

Собираясь с мыслями, хозяин Капской колонии неторопливо цедил крепкое спиртное, словно воду. Отставив пустой стакан, Родс внимательно взглянул на разведчика.

— Не буду вдаваться в долгие рассуждения о том, что приличествует джентльмену, а что нет и скажу тебе прямо — мне нужна жизнь одного человека, если эту раскрашенную гориллу можно назвать человеком.

— Я так понимаю, сэр, речь идет о каком-то племенном вожде, возомнившем о себе невесть что, — понимающе кивнул Бёрнхем. — Осталось только сказать, кто же этот недоумок и почему вам необходима именно моя помощь.