— Ксения Александровна, даже мысль об этом является государственным преступлением. — он с ужасом и возмущением смотрел на меня, позабыв о цели вылазки.

— Так мы с Вами и не мыслим. Просто предупреждаем возможные неурядицы. — блин, а я-то как рада такому повороту.

Весь этот познавательный разговор происходил в тишине прихожей, а вот за дверями нас встретили, да еще как. Малость побитый граф привязан к стулу, и это сразу порадовало — живой. Господин Канкрин свободен, Репин тоже связан, а заодно гуляют несколько молодчиков определенного толка. Ну вот что за?

— Николай Владимирович, неужто за тобой пришли? — Георгий Александрович определенно куражится над старшими товарищами. — Теперь-то бумаги найти сможешь?

Вот сам граф Татищев мне рад не был. И благородному, пусть и бездарно организованному порыву — тоже.

— Николай Валерианович, женщину-то отпусти. — мрачно произнес он.

— С чего бы? Ты сам ее в это дело впутал. Можно подумать, когда на те смотрины ее всем предложил, не рассчитывал, чем дело закончится. Вы же с Иваном Алексеевичем на живца решили иностранцев брать? А на рыбалке живцу обычно не везет, верно? — эта благороднорожденная сволочь потрепала меня по щеке. — Ну ничего, мы ей тоже применение найдем. Хотя на что только макаронник позарился? Ни кожи, ни рожи.

Да уж, а ты-то прямо мистер Вселенная. Одни усы — и те теперь вызывали отвращение. А уж амбиций-то!!!

— Да если б я догадывался, что это ты воду мутишь, там бы и пришиб. — подал голос Репин. Вот уж кто, невзирая на возраст, держится молодцом. Такие старики и в революцию с гордо поднятой головой на штыки пойдут.

— Бодливой корове, Иван Алексеевич, Господь рогов недодал. А Вам уже самое время о душе подумать, о Боге. Исповедника я, уж простите, организовать не могу, но покаяться можешь хоть сейчас. Куда бумаги-то спрятали?

— Нет этих бумаг в помине. Фальшивка была. — сквозь зубы процедил мой родственник.

— Фальшивка? Что второго наследника престола тайком посвятили иудейскому Богу взамен чудесного исцеления от скарлатины? С заверениями раввина и свидетелей! Лобанов вот тоже отпирался, аж до самой смерти своей. Не юли, граф, лучше вспоминай побыстрее. А то уж и короновали отродье нехристя, а так-то еще много что в мутной воде выловить можно.

Даже сомнительного происхождения подобная бумаженция дискредитировала бы престол так, что не отмылись и за пару десятилетий — незаконная коронация, огромный скандал. Чисто гипотетически в семье могло произойти все — Александр Александрович не был первым наследником, и любовь его матери всегда была сосредоточена на старшем, Николае. И будущему государю страна досталась вместе с невестой покойника, недовольством родителей и прочими обременениями. Ежели бы он в детстве сильно захворал, то могли заплатить такую цену? У меня нет своих детей, но даже до пробуждения материнского инстинкта могу поклясться, что перед лицом смерти малыша я бы обратилась хоть в католицизм, хоть в вуду. Тут, конечно, нравы другие, но матери-то прежние...

А ведь владельцу подобных бумаг удалось бы руководить отечественной политикой, признать ничтожными практически все решения и договоры, особенно международные соглашения, начиная аж с 1881 года. Так что пара пропавших графов, одна неблагополучная графиня, незадачливый сыщик и несколько безымянных трупов — копеечная цена за подобную власть.

И на политическую арену выйдут совсем другие люди. Кто там у нас остался от той ветви? Гурман, покровитель изящных искусств и сенатор Владимир Александрович (трое сыновей и дочь), блистательный московский губернатор Сергей Александрович, самый сухопутный адмирал Алексей Александрович (один сын, рожденный в непризнанном или не регистрированном браке), опальный влюбленный Павел Александрович (малолетние дочь и сын), у которого уже изъяли детей, а сам он дни считает до своего морганатического брака? Это сейчас они — просто старшие родственники императора, а случись всему всплыть — и брак Александра Александровича, и права его детей даже на фамилию — окажутся ничтожными.

Чем вообще думал граф, когда вляпывался в эту авантюру? Здесь же за один факт знакомства с подобной историей род зачистят до внуков и будут правы. Я осуждающе смотрела на родственника, и он вряд ли нуждался в словесном дополнении.

И покуда нас с Тюхтяевым связывали, надевали мешки на головы, и вели в непонятном направлении, ощущала на себе горящий взгляд, полный досады и огорчения. Я вот тоже огорчилась, получив щедрую порцию щипков, тычков и облапываний в разных местах. Кто-то одернул моих надсмотрщиков и нас просто втолкнули куда-то. Судя по звуку удара и короткому стону, Тюхтяеву досталось больше, чем мне. А я что — просто пролетела несколько метров и кубарем прокатилась по дощатому полу.

Из всех моих дурных идей эту стоило признать абсолютным лидером. Несколько нелепых поступков — и я подставила под удар не только собственную жизнь и благополучие, но и судьбы других людей. И пусть я не была теневым лидером в этой игре — уходить с доски тоже нужно умеючи. Пора уже признать, что моя миссия на планете подошла к бесславному финалу. Я кое-как подползла к ближайшему телу, которым оказался статский советник, и пристроила голову на плечо. Умирать не хотелось, но раз уж это неизбежно, с ним как-то надежнее. Из-под мешка почти ничего не было видно, но своего человека я узнала на ощупь. Несколько минут царила тишина, а потом тело начало оживать. И пусть этот процесс не имел уже особого значения, я порадовалась — лежать в подвале с трупом было бы совсем тоскливо.

— Ксения Александровна? — спросил он свистящим шепотом. Видно повязка оказалась слабее моей.

Я кивнула и промычала что-то утвердительное. Тюхтяев потерся головой о мой затылок и сумел освободиться от мешка. Зубами стянул мой и я уставилась на него — последнего героя этого приключения. Он даже с моим кляпом справился.

— Михаил Борисович, простите, что я Вас сюда притащила. — опустила я глаза.

— Ничего, Ваше Сиятельство, мы еще поборемся.

Он исхитрился ослабить путы на моих руках так, что я выдернула из комка веревок левую ладонь, а потом правую. Теперь я уже смогла помочь ему. Пока развязывала, осознала, что представления о мужской привлекательности у меня изменились, и теперь в топ-рейтинге кареглазые волшебники с темно-медными волосами. Погладила его по щеке, за что удостоилась чуть ошалевшего взгляда.

Осмотр подвала показал, что нам придется ждать пока кто-то откроет навесной замок на двери, а дальнейшее Тюхтяев брал на себя. Ожидание затянулось. Мы нахохлившимися воробьями сидели, прижавшись друг к другу — отоплением тут не баловали.

— Вы, Ксения Александровна, главное — не переживайте. — повторял сокамерник, чем вселял все больше беспокойства.

Наши пальцы соприкоснулись совершенно случайно, но как поддерживает это тепло, когда все прочее настолько бесперспективно.

— Нас убьют? — спросила я. В моё-то время это не вызывало бы никаких сомнений — сгинули бы мы в безвестной автокатастрофе. А тут пока непонятно, в каком стиле подобные вопросы решают. Хотя Нева глубока, а Финский залив гостеприимен, да и болот окрест столицы в изобилии.

— Вас-то вряд ли. — с неожиданной прямотой ответил он. — Все же господа Маффеи ди Больо и Монтебелло важные персоны, а Вы им интереснее живая, так что для наших новообретенных товарищей Ваша жизнь представляет интерес.

Сомнительное счастье быть таким ценным активом, но тюхтяевские перспективы явно хуже. Не скрою, еще не покрылось пылью время, когда я согласна была на любую авантюру, лишь бы господин статский советник оставил меня в покое. И вот мечта сбывалась прямо на глазах, а я все отдам за то, чтобы перенестись в Москву накануне Ходынки, и пусть бы ссорились, но быть причиной его гибели — ни за что.

Тюхтяеву не удалось обнаружить в этой комнате ничего, что можно было бы использовать как оружие. Обыскали его тоже тщательно, так что шансы на спасение могли бы появиться, приди за нами лишь один враг— пьяный, глухой и слабовидящий. Но как рассчитывать на подобную удачу?

Поскольку я не переставала чувствовать собственную вину за слуившееся, то и сделала первое, что пришло в голову. Тюхтяев с изумлением и неодобрением смотрел как я расстегиваю верхний жакет, корсаж, лиф, потом корсет, оставаясь в одной шемизе выше пояса.

— В корсете — стальные косточки. — пояснила я чуть остолбеневшему сокамернику.

Он быстро сообразил, покраснел до кончиков ушей, даже вспотел, разодрал мой чудесный французский корсет — кружево ручной работы, идеальная посадка на фигуре, полторы сотни рублей — и пристроился затачивать край одной из пластинок на камне у двери. Я не спешила одеваться — полуголая женщина точно отвлечет внимание посетителей на пару минут, которых ему должно будет хватить. Подобный план Тюхтяеву не понравился сразу по нескольким причинам, но прочие оказались куда более самоубийственными.

— Это нарушает все правила приличия, Ксения Александровна!

— Наши посиделки здесь тоже mauvais ton. — буркнула в ответ.

— Как я Вам и себе потом в глаза смотреть буду? — решился он на последний аргумент.

— Радостно. Живым оно проще. — ну я пока еще рассчитываю на эту возможность.

— Но эти люди увидят Вас... такой... — с отвращением осмысливает непроизнесенное.

— Случись с Вами что, мне в любом случае предстоит малоприятное тесное общение с ними, Вы же понимаете. — горько констатировала я, теперь уже осознав это. — Так что лучше перетерпеть взгляды, чем...

И снова все смолкло

— Холодно же. — обронил он, старательно пряча от меня взгляд.

— Можно потерпеть. — возразила я, хотя от раздевания или легкой паники начала уже подрагивать. — Когда выберемся, обязательно надо устроить праздник по этому поводу. Камин велю натопить, чтоб как летом было жарко.

Он снял с себя сюртук и осторожно накинул на меня. Грудь уже отвыкла от прохлады и горошинки сосков четко обозначились под тончайшим батистом (а ведь могла бы и шерстяную надеть, да что там, могла бы и снаружи посидеть, а потом позвать на помощь, коли мозгами бы не была обделена при рождении), поэтому покуда он заходил со спины, дабы не смущать, получилось куда более возмутительно. Я обняла его руки, и мы оба замерли в бесконечно долгую минуту. Пока поворачивалась к нему, чтобы уткнуться в уютное широкое плечо, поймала грустный и немного безысходный взгляд. Да он же сам не верит, что мы выберемся! Сложно смотреть снизу вверх на того, кто равного с тобой роста, но я справилась.

— Вы их победите, я знаю. — прошептала ему на ухо и почувствовала тихое, почти невесомое прикосновение тяжелого дыхания к моим волосам. Возможно это наш последний шанс попробовать. Не время, не место, вот только даже через час станет необратимо поздно, и если уж мне светит секс перед смертью, то хочется для начала самой выбирать партнера.

Его губы чуть-чуть отдавали кровью, но оказались нежнее, чем можно было предположить. Значительно это оказалось лучше моих ожиданий. И борода вовсе не мешала. Широкие сильные ладони вначале робко, но с каждой секундой все увереннее скользили по моей почти голой спине, направляя жар по телу все ниже и ниже. Я выдохнула и запустила пальцы в его волосы, погружаясь в близость. А Вы, господин статский советник, из тех, в чьем тихом омуте водятся весьма себе сексуальные черти. Я уже настолько плотно прижата к Вашему телу, что становлюсь его частью невзирая на остатки одежды. И хочу стать этой частью, возбужденная опасностью, страхом смерти, им самим. Зайти дальше нам не удалось — за дверью послышались шаги и негромкие разговоры.

С неохотой он расцепил объятья, я тоже не хотела расставаться с теплом живого и почти родного человека. Рванула шемизу на плече чуть сильнее, чем надо, отчего стало еще свежее. Устроилась на полу в нескольких шагах от двери, подложив жакет и лиф под голову — юбка задрана выше колен, сияют кружавчики панталон, венчает все это полуобнаженная грудь. Теперь прикрыть глаза и чуть откинуть голову — чтобы и соблазнительно, и беззащитно. Тюхтяев покачал головой и затаился рядом с дверным проемом.

— Ух, кака курва! Праздник у нас, ребя!

Вошедших было трое и все они оправдали мои надежды. Глядя на готовую ко всему доселе недоступную женщину, демонстрирующую свои прелести так, как не все шлюхи делают, у здоровых сравнительно молодых мужчин мышление сработало абсолютно однотипно. Тюхтяев был забыт, да что он — любой из соратников стал конкурентом, поэтому первые двое с восторгом рванулись ко мне пропустив хрип из перерезанного горла товарища. У него же Тюхтяев разжился револьвером, но стрелять не стал, а деловито приложил обоих горе-насильников по оказавшимися не такими крепкими головам. Я с помощью сокамерника выползла из под самого прыткого, наспех оделась, пока Тюхтяев обыскивал гостей и связывал выживших, а затем мы рванули на свободу прямо по кровавой луже.

Выяснилось, что дорога с мешком на голове куда дольше, так что из подвала мы выбрались почти сразу, а вот наверху все оказалось намного интереснее.

Тюхтяев разрывался между стремлением спасти меня, заперев где-нибудь, и тягой к возмездию. Я бубнила, что не останусь одна, потому что только с ним ощущаю себя в безопасности. Трудно было спорить с тем, что наедине с противником из меня боец не очень, да и в довесок к статскому советнику — тоже обуза. И логичнее всего было бежать отсюда сломя голову, что и стоило бы сделать. Но пока мы спорили, судьба решила выдать очередной пендель. В одной из соседних комнат раздались голоса, одним из которых оказался мой итальянский поклонник.

— Мое руководство согласно выплатить вознаграждение за документы.

— Вот и замечательно. — Канкрин совсем кукушкой отъехал если думает, что ему все это с рук сойдет. — Утром жду. Лично для Вас еще могу сувенир приготовить.

— Совенир? — Карло так и не успел выучить язык.

— Совенир-совенир. Тебе понравится. — хлопнул по плечу гостя. — На один круг и тебя возьмем.

Мы с Тюхтяевым переглянулись и он опустил взгляд. Ясно, что не из статского советника презент для иноземца делать планируют.

А дальше все понеслось быстрее, чем я успевала заметить. Открылась дверь прямо в стене, откуда появился Канкрин, изумившийся внезапной встрече. Началась стрельба, я только успела рухнуть к ногам своего спутника, причем не сама, а от резкого рывка многострадального платья. Когда дым рассеялся, оказалось, что Канкрин легко ранен в руку, а вот несчастный итальянец попал под перекрестный огонь и теперь сжимал багровое пятно на животе.

Я подбежала к нему, рванула одну из нижних юбок, чтобы заткнуть рану.

— Прекрасная смерть — рядом с красивой женщиной. — пробормотал он и потерял сознание.

Тюхтяев освободил графа и Репина.

— Подумать только, Алексей Борисович хранил столько тайн, а погорел на увлечении генеалогией. — изумлялся мой родственник, потирая затекшие руки. Минут через двадцать дом заполнился людьми в темных мундирах, с которыми объяснялся сам граф Татищев, причем делал это в резких выражениях.