-Я своим тоже горжусь, — с достоинством сказал Лит. — Мне топорик наставник подарил. Добрейший человек. Ума небывалого. Тут его знак стоит, взгляните, коли не верите.
Лит неторопливо протянул топор рукоятью вперед.
-Ну, нашего Хабора умом-то небывалым Светлый вряд ли наделил, — ухмыльнулся рыжебородый.
-Может, я и обознался... — начал узконосый, беря оружие, но тут Лит ткнул рукоятью топора, метя ему прямо в зубы. Не слишком удачно, всадник дернулся, ему лишь рассадило щеку. Лит молча прыгнул на противника, — оба цеплялись за топор, лошадь испуганно затопталась — углежог повис на всаднике сзади, силясь свалить с седла.
-Коли его! — взревел предводитель, выхватывая меч.
Рыжебородый взмахнул коротким копьем, метя в спину Литу. Но тут уже Ёха, ловкий как голодный горностай, рубанул мечом по древку.
-Церковных — к ногтю!
Лит слышал за спиной лязг стали. Оглядываться было некогда, — противник с седла почти сполз, — нога застряла в стремени, — но все рвался из рук углежога. Испуганный конь поволок обоих по дороге. Лит скользил на коленях, обеими руками тянул к себе топорище, давя на горло врага. Узконосый захрипел в жестких тисках, глаза выкатились от ужаса. Лит рванул топорище вбок, ломая шею...
Драться мечом Ёха не слишком-то умел, но и противники не были мастерами клинкового боя. Рыжебородый норовил не столько рубануть своим коротким тесаком, как огреть наглого северянина обрубком копейного древка. Предводитель рубился ловчее, Ёха с трудом парировал удар, тут же заработал по плечу дубинкой-обрубком.
-Ах ты, сука святошная!
Клинок нового меча, Ёха еще к нему и приноровиться не успел, распорол рукав стеганой куртки рыжебородого. Судя по тому, как противник покачнулся в седле, руке тоже досталось. Порадоваться Ёха не успел, — главный крестовый дотянулся своим прямым мечом, — бок северянина обожгло.
-Ну, епископ, твою... — Ёха врезал рукоятью меча по конской морде.
Конь всхрапнул. Ему ответило конское ржание, все лошади внезапно придя в общую панику рванулись прочь. Ёха на дернувшихся санях полетел вверх тормашками, только ноги в башмаках мелькнули. Сани развернуло, захрустело дерево — кобылы рвались вперед, привязанные к задку кони лягались и ржали. Лопнула жердь задка саней...
Раненый рыжебородый в седле не удержался, — с воплем шлепнулся на дорогу. Главный "крестовый" натягивал поводья, но его конь, судорожно взбрыкивая, понес по дороге.
...Враг, несмотря на свернутую шею, вроде бы еще подергивался, когда его вырвало из рук Лита. Кобыла, волоча за собой тело, с истошным ржанием рванулась прочь по дороге. Лит и сам не понял, каким чудом не угодил под копыта. Едва успел подняться на колени, как мимо пронесся всадник. "Крестовый", ругаясь, пытался усидеть в седле. Лит, скорее машинально, метнул вслед топор. Лезвие с хрустом вонзилось между лопаток седока.
-Ай, топор-то! — с опозданием взвыл углежог, вскакивая на ноги.
Лошадь, обезумев, прыгала-брыкалась по дороге, всадник, враз сломавшись в перебитом хребте, запрокинулся на круп. Последний сумасшедший скачок, — лошадь, наконец, избавилась от седока, напоследок лягнув безвольное тело, понеслась по дороге. Лит добежал до топора, с облегчением подхватил инструмент из снега. Крестовый лежал неподвижно, — сбившийся плащ опутал плечи и голову. Готов. Лит обернулся, — рыжебородый, надо думать, тоже готов, — раскинулся на обочине, — над ним топтался Ёха. Лит заторопился к нелепо развернувшимся саням.
-К лошадям не подходи — взбесились! — предупредил Ёха.
Кобылки действительно пятились, панически косясь на людей.
-Сейчас успокоятся, — пробормотал Лит.
-Угу, я сейчас вот тоже успокоюсь, и надаю им по нервным жопам, — грозно посулил северянин, поглядывая на упряжку. — Психанутые все. Один мечом норовит, другая копытом...
-Ну ты, это... снисходительнее, — пробурчал Лит, озираясь.
-Я и так снисходительно, — заверил Ёха, разглядывая труп. — Чего вот он на меня лез? Ведь не милорд какой-нибудь с титулом. Никакой классовой солидарности. И деремся мы как обезьяны. Пещерные люди.
-Не гони. Как умеем, так и деремся.
-Это конечно. Я к тому, что подучиться не мешало бы. Фехтованию, и этой, стрельбе из луков. Меня ведь такому клинку сроду не учили, — северянин взвесил в руке меч.
-Чего это? — обиделся Лит. — Хорошая ведь железка.
-Я ж не спорю. Сегодня вот жизнь спасла. Но мне бы что-нибудь полегче. Шашку там, или саблю.
-Сроду о таком оружии не слышал.
-Услышишь еще. Ладно, вроде успокаиваются наши лошадки. Поехали, что ли?
-Постой, — Лит оглянулся на близкие заросли. — Дело еще есть.
-Какое дело? Смотри, застукают нас здесь при покойниках, объясняйся потом.
-Ёха, тут ведь помочь нужно, — нерешительно сказал Лит. — Она где-то здесь. Померзнет ведь.
-Кому помогать? Ведьме?! Да пропади она пропадом. Из-за нее в драку ввязались.
-Ты ж за просто так "крестовых" рубить был готов?
-Само собой. Но мы же сегодня по другому делу направлялись. Нельзя же этак разбрасываться.
-Она, наверное, тоже по другому делу шла. Помогла же нам.
-Кто помог?!
-Ну, та тетка. Думаешь, лошади сами собой взбесились? Да так вовремя?
-Где вовремя?! Мы же запасных лошадей потеряли.
-Ну и ладно. Зато головы целы.
-Слушай, ну ее к черту ведьму эту. Она сама выпутается. Сильная же.
-По-моему, она уже не очень сильная, — удивляясь самому себе, сказал Лит. — Она где-то здесь сидит. Ей худо.
-Да откуда ты знаешь?
-По кустам вижу, — огрызнулся Лит. — Не дури. Лошадей успокаивай. Я быстро. Заодно мертвяков уберу.
Ворчащий Ёха остался у саней. Лит, предварительно освободив 'крестового' от всего полезного, сволок труп в кусты. Присыпал снегом розовое пятно посреди дороги. Потом занялся рыжебородым. Ёха привалился к боку успокоившейся кобылы, мрачно наблюдая за возней товарища.
-Смотри — сапоги, две пары, — Лит швырнул добычу на мешки. — Сможешь выбрать.
-Чего выбирать, у меня нога небольшая, влезу, — пробормотал северянин.
-Я быстро, — пообещал Лит и сошел с дороги.
— — — — — — —
Следы найти оказалось трудно. Всё равно что-то упорно глаза отводило. Лит с трудом разглядел за кустами неровную цепочку. Пошел по следам... и обнаружил, что сворачивает обратно к дороге. Почему-то возомнилось, что у рыжебородого второй кошель на поясе висел. Как же, забыл снять, ага. Нет, не обманешь. Лит упорно лез в молоденький ельник. Вот они — следы. Тьфу, опять пропали. Зачем-то о лошадях задумался, вновь к дороге повернул. Нет, шалишь.
Ведьма скорчилась под маленькой елочкой. Лит чуть не наступил на спину в черном плаще.
-Уважаемая, — Лит кашлянул. — Я вреда не причиню. Мы поможем. До города довезем.
Молчит. Спина узкая, неподвижная. Может, уже закоченела?
Лит, по колено утопая в снегу, обогнул елочку. Присел на корточки:
-Уважаемая, жива, а?
С опаской тронул капюшон. Сползла шерстяная ткань, открыла черные волосы и бледную, бледнее снега, щеку. Подмерзшие дорожки от слез.
Лит сидел, приоткрыв рот. Чего это? Молодая она, что ли?
-Эй, уважаемая, замерзла, а?
Подбородок был чуть теплый, голова откинулась безвольно.
-Что с вами?
Открыла глаза, — в первый миг показалось, что они хвоей запорошены — тот же темно-зеленый, зимний цвет.
Шевельнулись узкие бледные губы, — выдохнула, не размыкая губ:
-Уйди.
Шепот жутковатый, но скорее девчонки простуженной, чем столетней ведьмы. Лит приободрился:
-Мы помочь хотим. До города довезем.
-Нельзя мне в город. Уйди.
-Я уйду, а ты померзнешь.
-Пошел вон, — выдохнула презрительно, но к Литу, бывало, и похуже обращались.
-Да не ругайся, — Лит легко подхватил, положил болезную на плечо. Весу в ведьме было не больше чем в зайце. Вроде один плащ и сгреб.
Проломившись напрямик через елочки, Лит выбрался на дорогу. Ёха возился со сломанным задком саней.
-Так, — северянин глянул на уложенную на мешки невесомую фигурку в плаще. — Кажется она не очень древняя ведьма? — Ёха, кряхтя, отвернул капюшон плаща. — Ну, ясно, молодая. Брюнетка. И как ты распознал? Ведь старушенцией казалась.
-Ничего я не распознавал. Если она в возрасте, так и не помогать, выходит?
-Помогать вроде как всем положено. Только бабкам почему-то натужнее помогается, — морщась, объяснил северянин.
-До города довезем. Возраст нам без разницы. Ты чего кривишься?
-Так задел меня тот офицерик. Такой, беляцкая морда, пронырливый.
-Чего молчишь?! — всполошился Лит. — Где ранило?
-Да сбоку задел. А молчу я, чтобы не мешать тебе по бабам бегать.
-Дурень ты северный. Скидай куртку.
Ёха, кряхтя, возился с одеждой. Лит, отирая руки чистым снегом, мельком взглянул на ведьму. Лежала, как положили, — скорчившись, руки сцеплены под грудью. Лицо безжизненное, видать, истощена до края. Того и гляди, кончится.
Ёха неудобно присел на сани.
-Пырнул он тебя узко, да крепко, — с тревогой сказал Лит, оглядывая сочащуюся кровью рану. — У тебя весь бок в крови.
-Залепи чем-нибудь. Зарастет. И хуже бывало.
Лит обернулся, словно толкнули. Ведьма смотрела пристально, взгляд еловых глаз в окровавленный бок северянина уперся. Завозилась, освобождая руку. Лит онемел. Два пальца ведьмы, большой и указательный, казались пальцами как пальцами, разве что чуть розовее ладони. Но три остальных... бесформенные, буро-синие, с торчащими чешуйками ногтей. Пальцы, и тоненькие девичьи, и жуткие уродцы, сложились в непонятный знак.
-Ты чего это? Холодно. Снегом, что ли? — заерзал Ёха.
-Не снегом, — пробормотал Лит.
Струйка крови иссякла, на спине, чуть ниже торчащих ребер, осталась лишь запекшаяся корка.
-Чего там, а? — обеспокоился Ёха.
-Нормально, — Лит принялся заматывать рану чистой тряпицей из ведьминого мешка. Сама ведьма лежала неподвижно, темные длинные пряди выползли из-под капюшона, глаза закрыты. Углежог подумал, что и закрытые они остаются еловыми, вон, ресницы у ведьмы тоже колючие, точно хвоя молодая.
Ёха непременно хотел за вожжи взяться.
-Лежи, — строго сказал Лит. — Сам справлюсь. Ты как баран — то тебе в зубы, то по зубам. То по хребту, то пониже. И как еще ходишь по миру?
-Я живучий, — обиженно сказал Ёха. — А с лошадьми ты не справишься.
Лит справился — взял вороную под уздцы, да повел. Лошади шли охотно. Неожиданно послушался стук копыт, — сани догнал саврасый.
-Вот умница, — обрадовался Ёха. — Допер, что лучше с нами, чем волкам в зубы.
Лит привязывал мерина к остаткам задка, когда северянин тревожно зашептал:
-Ты посмотри, жуть какая!
Капюшон соскользнул с лица ведьмы. Видно, она совсем обеспамятела — лицо разгладилось, помолодело. Но в приоткрытом рту виднелись зубы: все как один темные, страшные, цветом схожие с бурым болотным илом.
-Вот девке не повезло, — пробормотал Ёха. — Надо же.
-Ты смотри с саней не свались, — Лит прикрыл лицо ведьмы. — Зубы и зубы. У тебя у самого трети зубов нет, да в боку дырка. А я воняю. У каждого свои болячки.
-Я молчу. Только жутко, — северянина передернуло.
Ёха молчал-терпел, только вожжи придерживал. Только когда потянуло дымом, сказал:
-Слышь, Лит, а в город-то нам соваться нельзя. Мигом вычислят. У Светлых здесь людей хватает.
-Я уже сообразил, — буркнул Лит. — Сам схожу, имущество захвачу. Подождешь за воротами.
-Так нам сейчас и на Дубник идти резона нет. Мы же растрезвонили повсюду куда собираемся. Догонят.
-Понятное дело. К Тинтаджу двинуть придется. Там и людей на тракте побольше. Затеряемся.
-А ведьма? — в ужасе спросил Ёха. — Ее с собой потащим?
-На ближайшем хуторе оставим. Серебра дадим, пусть выхаживают. Не пропадать же человеку.
-Да какой она человек? Ты глянь — ведьма стопроцентная, пробы ставить некуда.
-Знаешь, ты ее ведьмой лучше не называй.
-Ни хрена себе! А как ее именовать? Барышней гнилозубой?
-Насчет зубов — невежливо. И не ведьма она, скорее всего. Ведьмы — человеческие женщины. А она, по-моему, иная. Из скоге, или из боуги. Дарк — одним словом.
Ёха помолчал, потом буркнул:
-Знаешь, ты в городе не сильно-то задерживайся.
Вернулся Лит быстро. В коробе за спиной посапывал Малый , очевидно, довольный, что в путь тронулись. Лит тоже посапывал-покряхтывал, — кроме живой обузы, волок пожитки, да еще провизию, всё, что успели в путь заготовить.
Ёха кособоко топтался у лошадей:
-Ага, из харча ты, вроде, ничего не забыл. Тронулись, что ли?
Заскрипели по снегу полозья. Ёха украдкой глянул на завернутую в плащ ведьму и шепнул:
-Даже не ворочалась. Сдается, нам ее еще и хоронить придется. Ты знаешь ритуал какой-нибудь? А то и мерзлая за нами следом потащится.
-Не гони. На ферме добрые люди ее выходят. За денежку и такого оборванца как ты вполне можно пристроить.
* * *
Трактир подвернулся вовремя. Второй день холод наваливался так, что путники всерьез волновались за лошадей. Когда выехали к Околесью, выбора не оставалось. Деревня оказалась небольшой, с единственным трактиром, — опять же, выбирать не из чего.
Лит свалил у очага вещи и замер, кожа отказывалась воспринимать окружающее тепло. Малый урчал в коробе, стукался макушкой о крышку, просясь на волю.
Ввалился Ёха, скинул рукавицы и сунулся к огню:
-Ух, благодать! Конюшня у них тоже ничего, теплая.
-Еще бы, за такие деньги.
-Да, дерут три шкуры. Натуральное кулачье, — согласился северянин. — В другой раз поговорил бы с ними по душам. Ты чего пионерию не выпускаешь?
Лит извлек из короба Малого, развернул меховое одеяло. Дитё ухнуло и радостно поползло к очагу. Опекун ухватил пятку в теплом бесформенном чулке:
-Стой. Дай шапку развяжу...
За спиной двенадцать дней пути. За это время лишь трижды, если не считать заставы у реки, встречали людей. Обогнали два обоза, что шли к Тинтаджу, да навстречу прошел благородный лорд с охраной. Погода, за исключением последних дней, путешествию благоприятствовала. Особых неприятностей не случалось — лесные волки повертелись вокруг, да сами ушли. Одинокого горного волка-переярка пришлось зарубить, — вознамерился ночью мерина зарезать. Дурной зверь привязался, в заднюю лапу подраненный. Видать, со стаей запоздал соединиться, или даже этих горных хищников кто-то сумел потрепать. Слава богам, что один пришел. Шкура теперь на санях ехала — мягкая, с проседью благородной, хотя до взрослой особо ценной белизны переярок так и не дожил. Но успел Ёху за ляжку цапнуть. С северянином вечно так — сам не свой будет, если целым останется. Благо, горный зверь ногу заодно с ножнами меча прихватил. Кость уцелела, а лопнувшие ножны и починить можно.
-Денек нужно передохнуть, — Ёха, прихрамывая, прошел к очагу, подхватил Малого. Посадил рядом на низкую лавку: — Точно говорю, а, боец?
-Са-Са! — с готовностью согласился Малый.
Лит насуплено смотрел на мудрых спутников, — оба хихикали, разве что слюни не пускали. Малый сражался с рукой Ёхи, гнул вечно поцарапанные и обожженные пальцы северянина. Даром что малолетний, надувается вояка так, что кажется, ладонь напополам раздерет. Дурацкая забава. Порой и не разберешь, кто из этих двоих старше.
