Он метнулся вперед, и один из гвардейцев отступил, схватившись за рукав камзола. В отличие от Ланграля, его неожиданный союзник не стал прижиматься спиной к стене, обеспечивая себе хотя бы частичную защиту. Он вертелся, размахивая шпагой и длинным засапожным кинжалом. Его движения показались Лангралю неожиданно знакомыми, но больше всего они напомнили ему сложный танец, который тот исполнял перед зрителями. Правда, вряд ли зрителями были гвардейцы, если учесть, что молодой человек не собирался оставлять их в живых или, скажем, не сильно заботился о том, выживут ли они.
Ланграль помог ему всего один раз, когда один из противников оказался в опасной близости от него и даже не задумался об этом. В какой-то момент он совершенно перестал беспокоиться о судьбе этого юноши, скорее занявшись изучением его манеры фехтования, насколько позволял горевший огнем левый бок.
Эта манера была странной, совершенно лишенной силовых приемов, но вместе с тем она не оставляла сомнений в абсолютном превосходстве молодого человека над всеми противниками. Сейчас Ланграль, бессильно опустив левую руку и вытирая пот со лба, был мало на что способен, но он не был уверен, что даже будучи здоровым, решительным и хладнокровным, он сможет пробить эту непонятную защиту.
— Беспощадные, — пробормотал он, медленно встряхивая головой, чтобы хотя бы на мгновение избавиться от боли, которая заставляла его соскальзывать в какой-то теплый колодец. — Это манера беспощадных.
Молодой человек обернулся. Его глаза горели, но не торжеством победы — в его взгляде было что-то другое, пока непонятное Лангралю, но он вместе с тем мог поклясться, что тот испытывает нечто похожее на счастье. Из гвардейцев к этому моменту уже никто не мог держаться на ногах.
— Благодарю вас... — прошептал Ланграль, выпрямляясь и прислоняясь затылком к стене. — Я не вправе был... ожидать этого от вас.
— Вот как? Почему же?
Молодой человек подошел достаточно близко, чтобы Бенджамен смог разглядеть его серые глаза, сверкающие из-под шляпы, и прикушенную нижнюю губу. Его руки стискивали витую рукоять собственной шпаги.
— Разве беспощадные помогают людям без явной на то причины?
— Я не... — молодой человек прижал руки к груди. — А впрочем...
Интересная получалась сцена — восходящая все выше луна заливала площадь белым светом, бросая отблески на лицо Ланграля, от которого и так отхлынула вся кровь. Лицо его спасителя скрывалось в тени шляпы, и он намеренно держался так, чтобы не попасть под лунный луч. Но чем дальше Ланграль смотрел на него, тем более странным он ему казался. Он странно держал шпагу. Он странно разговаривал и странно двигался, подчеркнуто грациозно и совсем по-другому. Или это человек из далекой страны, может даже, с противоположной стороны Внутреннего Океана? Но он слишком чисто, совсем без акцента говорит по-круахански. Но этот наклон головы, эта манера эффектно подбочениваться, словно работая на публику — ни один из знакомых Лангралю мужчин не вел себя так.
Ему было слишком плохо, чтобы он мог додумать до конца свою мысль. Он мог просто смотреть и отмечать очевидное.
Молодой человек сам прервал затянувшееся молчание. Он коротко вздохнул и резким движением сорвал шляпу. От этого движения он невольно вышел из темноты на освещенное луной пространство. Из под шляпы высыпались закрученные в тугой узел рыжие волосы, они подпрыгнули на плечах, радуясь освобождению. Несколько мгновений Ланграль с недоумением смотрел на переполненное каким-то веселым отчаянием лицо девушки, которую он сегодня днем видел в трактире. Она закусила губу, и в ее блестящих глазах, серо-зеленых под светом луны, светилась непонятная тоска, но она пыталась улыбаться, скрывая свое смущение.
— Вы ошибаетесь, сударь, — сказала она решительно, — у меня есть одна причина.
— Какая же?
— Зачем вам знать об этом? Мы все равно больше никогда не увидимся.
Ланграль покачал головой — непонятно было, что он хочет сказать, то ли возразить, что они непременно увидятся, чему эта девушка никогда бы не поверила, если бы знала его получше, то ли усомниться, что у нее действительно есть причина его спасать. Шевелить губами из-за потери крови ему уже было трудно, он просто старался удержаться на ногах.
Девушка быстро и настороженно оглянулась.
— Хорошо бы нам побыстрее убраться отсюда, скоро пройдет патруль. А мы здесь в таком окружении, которое не способствует спокойному завершению ночи. Вы можете идти, сударь?
— Попробую, — пробормотал Ланграль сквозь стиснутые зубы.
Она подлезла под его руку с нетронутого бока, подставив ему свое плечо — довольно умело, словно ей весьма часто выпадал случай таскать на себе раненых мужчин. Так они и поволоклись прочь от площади, причем через несколько шагов Ланграль уже перестал что-либо соображать и концентрировался только на том, чтобы не упасть от дергающей боли в боку. Иногда, выныривая из глухого облака, он слышал рядом с собой напряженное дыхание своей спутницы, но она ни на секунду не остановилась и не пожаловалась. Она была немногим ниже его ростом, но впечатления особенно сильной не производила. Последние шаги, когда она подволакивала его к двери ближайшего в переулке дома, он уже полностью висел на ее плечах.
Она взялась за дверной молоток и быстро постучала.
— Мне надо исчезать, — сказала она виновато, наклоняясь к его лицу. — Если я наткнусь на стражу... в общем, будет скверно.
— Как.. вас... зовут? — прошептал Ланграль. Он невольно протянул руку, словно желая удержать на мгновение коснувшиеся его плеч и щеки пахнущие какой-то горьковатой травой кудри.
Девушка чуть помедлила, губы ее приоткрылись, но тут же она снова их стиснула.
— Неважно, — сказала она наконец. — Прощайте, граф. Никогда не ходите один через Новый мост. И вообще не ходите один. У вас же есть друзья.
Легко поднявшись с колен, она стремглав бросилась в темноту переулка и оглянулась только на мгновение, крикнув:
— Передавайте привет Берси! Прощайте!
Такой Ланграль ее и запомнил на ближайшие несколько ночей, когда ему предстояло метаться в жару на постели и стискивать зубы, мучаясь лихорадкой от раны. Гордо откинув голову, она поворачивала за угол, и длинные рыжие пряди летели в воздухе за ее спиной, образуя облако. Чуть коротковатая верхняя губа слегка приподнималась в оскале, и она стискивала кулаки, прижимая их к груди.
Если в Круахане, не сохранившем заботами господина первого министра ничего подозрительного и чудесного, еще оставались ведьмы, то они должны были выглядеть именно так.
Герцог Тревис с утра мучился смутным раздражением. Конечно, его истинная причина заключалась в постоянно распухающих ногах и больном желудке, но он не желал себе в этом признаваться. Терзающие его болезни виделись ему признаками надвигающейся старости, а он не привык быть старым. Он хотел оставаться вечно энергичным и бодрым центром дворцовых интриг, всегда возражающим против официального мнения королевы и первого министра. Поэтому Тревис уверял себя, что его безумно раздражает предстоящее празднество, которое он зачем-то затеял по какому-то придуманному поводу, а особенно тот факт, что Морган с мелочной мстительностью пообещал явиться на бал, чтобы окончательно испортить Тревису настроение и нейтрализовать его ядовитые выпады в адрес канцелярии. К сожалению, у герцога были свои предрассудки относительно закона гостеприимства, которые не позволяли ему принимать первого министра в своем доме и одновременно гневно обвинять в преступлениях против цвета круаханского общества.
Тревис мрачно прохромал по залу из угла в угол, раздражаясь еще больше. Он вспомнил впридачу, что Бенджамен де Ланграль все еще не оправился от раны и поэтому сегодня вряд ли придет, а ему всегда было не по себе, когда рядом не было его постоянного советника. Одним своим присутствием Ланграль излучал холодное спокойствие, помогающее Тревису быть более хладнокровным и уверенным.
"Без Ланграля я точно сегодня наделаю глупостей", — пробормотал Тревис, ругаясь сквозь зубы, когда наступал на распухшую пятку. "Ну и пусть, пусть они все узнают".
Поэтому, когда слуга доложил ему о каком-то молодом человеке, который желает его видеть, Тревис обернулся к нему настолько гневно, что тот даже присел.
— Что еще за молодой человек? У него имени нет, что ли?
— Он сказал, что его зовут К-кэри, — пробормотал слуга, слегка заикаясь. Ему самому казалось непростительной наглостью являться к великолепному герцогу с таким простым именем. Несмотря на то, что ростом Тревис ненамного превышал Моргана и самым примечательным элементом в его внешности был выпуклый животик, своей бурной энергией и яростными выпадами он подавлял всех вокруг. — Кэри де Брискан.
— Какой такой Кэри? Я никаких Кэри знать не знаю. Что ему от меня надо?
— Он не пожелал сообщить, ваша светлость.
— Ну и гоните его в шею, — сурово буркнул Тревис, разворачиваясь и хромая в свой кабинет. — Можете даже спустить с лестницы, если понадобится. — На ходу он бормотал: "Всякий стыд потеряли... Являются всякие, как к себе домой. Тоже мне... Кэри, понимаешь".
В кабинете его ждал некоторый сюрприз — там у окна стоял и спокойно смотрел на улицу молодой человек в скромном дорожном костюме и шляпе с узкими полями.
— Кто вас сюда пустил? — рявкнул Тревис.
Молодой человек обернулся и изобразил изысканный поклон по последней моде, изящно взмахнув обеими руками. Правда, такая мода была принята в основном при айньском дворе.
— Меня никто не пускал, ваша светлость.
— Тогда как же вы сюда попали? — устало сказал Тревис, покачав головой. Внешне молодой человек напоминал пажа или курьера, в крайнем случае обедневшего дворянина, пустившегося в Круахан на поиски приключений. Но Тревиса сразу смутили его очевидно айньские манеры. В какой-то степени именно они помешали ему сразу крикнуть слуг и выбросить наглого посетителя в сад. Лицо молодого человека было не особенно запоминающимся. Говорил он тихим, чуть хрипловатым голосом. Единственное, что было заметно сразу — то, что он действительно очень молод.
— Я попал сюда по стене, — спокойно сказал молодой человек, показывая исцарапанные в кровь руки. — вы ведь не пожелали принять меня, ваша светлость, а мне было очень нужно вас видеть.
Руки у него были гораздо интереснее лица — очень маленькие, почти детские, с тонкими пальцами практически без колец, если не считать узкого темного ободка на среднем пальце.
Несколько мгновений Тревис смотрел на него недоумевающим взглядом. Что-то вертелось у него в голове, но он не сразу мог сообразить, что не так.
— Это вас зовут Кэри? — спросил он мрачно, когда понял, что суровыми взглядами неизвестного юношу не проймешь.
— Не совсем, — осторожно заметил молодой человек.
Он слегка помедлил, но потом решительно сдернул с головы свою курьерскую шляпу, в очередной раз демонстрируя роскошные рыжие волосы.
— Я могу назвать свое имя. Но может, вы и так догадаетесь, ваша светлость? Чтобы мне лишний раз его не произносить, а то за последние дни я поняла, что в Круахане оно непопулярно. Я вам никого не напоминаю?
— Не может быть, — пробормотал Тревис потрясенно.
Кудрявые волосы ярко-медного оттенка не слишком часто, но все-таки встречались в Круахане, равно как и серые, широко расставленные, блестящие глаза под абсолютно черными ресницами. Но этот высокий лоб с едва заметной складкой между бровей, словно постоянно чуть нахмуренных, этот упрямый слегка выдвинутый вперед подбородок с женственной ямочкой, не очень уместной на лице мужчины, но очень подходящей для молодой девушки. Эти высокие скулы и округлое лицо. Он ясно вспомнил, где и когда последний раз смотрел в это лицо — пять лет назад, на главной площади Круахана, когда его обладатель подошел к уже залитой кровью плахе и презрительно фыркнул, отбрасывая от шеи точно такие же рыжие волосы, отросшие в тюрьме.
— Поразительно, — Тревис чуть отступил, потом недоверчиво нахмурился. — Но мне кажется, вы играете на своем сходстве, детка, а это опасная игра. Зачем она вам нужна? Лучше бы вы были похожи на кого-то другого.
— Почему вы не верите, что это дейстительно я?
— Потому что вас загрызли собаки в лесу неподалеку от вашего замка.
— Ха, — задумчиво сказала Женевьева, в свою очередь внимательно разглядывая Тревиса. Пока было непонятно, чего в ее взгляде больше — осторожности или ироничной симпатии. — Еще неизвестно, кто кого загрыз. Я могу перечислить вам всех своих предков до семидесятого прадедушки, ваша светлость. Дальше мне, правда, будет уже не просто цитировать по памяти. Я могу рассказать, как выглядел каминный зал в нашем замке, если вы там бывали. Могу назвать любимое ругательство моего отца. Но если вы в душе склонны мне не верить, вы ведь не поверите и после этого.
— Вы давно в Круахане? — быстро спросил Тревис, начиная возвращаться к действительности.
— Пять дней.
— Вы знаете, что весь ваш род объявлен вне закона? Вас кто-нибудь видел?
— Увы, — все с той же задумчиво-ироничной интонацией сказала Женевьева. — Очень много разного народу.
— Вы уверены, что они вас не выдадут? Это надежные люди?
Тревис нервно пробежал по кабинету туда-сюда, даже почти не прихрамывая.
— Зависит от того, ваша светлость, как вы относитесь к властителям Круахана. Вы считаете господина первого министра надежным человеком?
Тревис резко остановился, чуть не задохнувшись.
— Что за... — последние два слова он поспешно проглотил. — Морган вас видел?
— Если отбросить ложную скромность и называть вещи своими именами, я бежала из-под ареста.
"Не надо было надевать с утра лиловые штаны, — подумал несчастный Тревис, берясь за голову обеими руками. — Они мне всегда приносят только неприятности".
— Пойдем, — сказал он вслух, кивая в сторону двери, ведущей в его второй, потайной кабинет. — И ты мне обо всем расскажешь.
Он пропустил Женевьеву вперед, нашаривая в кармане ключ от шкафчика с напитками. Он был уверен, что без двух-трех хороших глотков вина в голове у него так и останется полная сумятица.
Через два часа они все так же сидели у низкого столика в маленькой комнате без окон, стены которой были сплошь завешаны толстыми эбрскими коврами. Перед Тревисом стояла уже вторая початая бутылка, перед Женевьевой — почти нетронутый бокал. Уже несколько минут она молчала, позволяя герцогу себя внимательно рассматривать.
Она поражала его. Для своего времени Тревис был уже если не стариком, то весьма пожилым человеком, приближающимся к шестидесяти. Он встречал за свою жизнь огромное количество женщин, со многими был знаком довольно близко, с некоторыми еще ближе, чем следовало, с большинством вообще не желал знакомиться. Среди них попадалось немало женщин, любивших носить мужской костюм и даже умеющих весьма неплохо скакать на лошади. Встречались и весьма опасные фигуры вроде шпионок эбрского султана, тот почему-то всегда предпочитал женщин на этой должности, или пресыщенные валленские аристократки, от нечего делать вступавшие в армию. Поэтому его совсем не удивлял рассказ Женевьевы о ее приключениях. Его удивляла она сама. Он еще никогда не видел женщины, в которой было бы столько непонятной притягательной силы. Он чувствовал эту силу в каждом взмахе ее руки, в каждом повороте головы,. Ее жизнь совсем не была безмятежной и легкой, события все время поворачивались против нее, но она каким-то образом всегда выходила из самой сложной ситуации. И дело здесь не в простом умении выживать, она словно управляла этими событиями. Не жизнь вертелась вокруг нее, а она вертела этой жизнью, пусть даже сама того не подозревая, пусть даже совершая ошибки, но в результате все равно все складывалось так, как она задумывала.
