Проект Х))

Ясыги не спешили, просто шли с предельно возможной скоростью. Первый день прошел для меня в полусне-полубреду, толком ничего не помню. Только разноцветная грива Злодея, бережно везущего побитого всадника на своей сильной спине и отложилась в памяти. Сон и покой сыграли свою роль, и на второй день мне уже стало чуть легче. Подняли нас очень рано, дали пожевать, затем быстро собрались и опять — бесконечный марш. Сначала клевал носом, досыпая, потом некоторое время наблюдал за ясыгами, сделав вывод, что они на самом деле великолепные наездники и уровень их взаимопонимания с рогатыми скакунами — невероятный. Я почти не видел, чтобы они прикасались к поводьям, управляясь, кажется, силой мысли. Никто не стреноживал рогачей, не подзывал, они сами приходили, когда надо, на стоянках они разбредались вокруг лагеря в поисках сочной травы, но в какой-то момент я поймал себя на мысли, а не охраняют ли они своих хозяев попросту? И слух, и нюх, и зрение у рогачей — на высоте, силы и смелости — с избытком, так что сторожа из них отличные. Даже и в темноте ночи они продолжали свой дозор. Кони, включая моего норовистого жеребца, покорно слушались огромных скакунов, беспрекословно подчиняясь их безмолвным приказам.

Что и говорить, дахары и ясыги добились в деле развития и дружбы с избранными ими животными невероятных успехов. Земному человечеству такое и не снилось. Вот только зачем нам все это, когда машины, компьютеры и роботы заменили нам природу? Кто знает, какими были отношения скифов или сарматов с их собаками и лошадьми? Да...

Не раз замечал я полные ненависти взгляды Пернача, думаю, и дружба моя со Злодеем вызывала в нем приступы черной злобы. Признаться, я и сам был не прочь свернуть его шею, такие не должны жить на земле — уверен.

Подходили к концу третьи сутки похода. Мне постепенно становилось лучше. Эти дни стали самыми молчаливыми в моей жизни. Сашка, появляясь вместе с беззаботным с виду и донельзя довольным новым путешествием Мадху только для утренних и вечерних перевязок, больше отмалчивался, да и мне говорить не хотелось. Зато этим вечером удалось наконец-то пообщаться.

— Саш, ты объясни, что будет дальше? Не могу понять, кто я для них, — шепотом начал я, кивнув в сторону рассевшихся кругом воинов, уставился на паренька, ожидая ответа.

— Слав, мы едем в ставку вождя ясыгов — Куты. Ты не волен уйти, но ты и не пленник — судьбу твою решит сам вождь. — Еле слышный шелест голоса в ответ, словно ветер в ветвях.

— Хмм, а чего так сложно? Почему такие отличия от тех же бандюков? Или дело в вас с Ердеем?

— Не совсем. То есть и в нас, точнее, в дедушке. Понимаешь, Слав, когда ты взял из рук дедушки кетас, то стал кетарай — воспринявшим дар. Ясыги обладают силой и знанием — для них не составило труда узреть это. А настоящий кетарай — воин и никто не вправе удерживать его. Таков древний закон и он свят.

— Подожди. Если я кетарай, так? То почему они меня держат? Если я получил кетас...

— Дар — не означает, что ты стал воином — истинным кетарай. Кетас — высокий дар, но не всякий способен пережить милость небес. А стать воином Духа — путь. Его надо пройти. И суждено это не всякому. Для ясыгов поражение в бою знак слабости, недостойной воина... и... — Плавное течение речи вдруг прервалось.

— Договаривай, чего уж там. Я проиграл бой? — На миг я даже чуть повысил голос, но сам себя остановил и закончил полушепотом. — Враг сумел победить и если бы не ты, а следом и ясыги — то...

— Нет! Ты — победил, ведь враги твои повержены, а ты жив и в седле! — Прозвучал тихий, но полный яростной убежденности ответ. — Они просто не видят этого, но... Я... Мы с дедушкой сумеем убедить Куту.

— Хмм... Скажи мне лучше вот что. Если не всякий может принять дар, то почему Ердей дал мне сразу три шарика?

— Хранитель не ошибается. Значит, так было суждено. — Последовал короткий и уверенный ответ.

— Суждено? А если хранитель ошибется?

— Ты не понимаешь, Слав. Не хранитель решает, вручить дар или нет — он лишь выполняет высшую волю. А Господь не может ошибаться.

— Согласен. Значит, будем уповать на Промысел Его. Верно?

— Верно, — радостная улыбка на все лицо, словно я сказал именно то, что должен был. Ну и славно. А ведь я и сам верю в это — значит, не солгал ни в чем. Вот только что приготовит мне Кута?

— Слав, ты быстро поправляешься. Дедушка сказал — твоя душа и тело приняли кетас целиком, остался лишь дух. Ты на верном пути. Раны телесные быстро заживают. Посмотри, после вчерашней перевязки прошел день, а на коже только свежие шрамы, но и они со временем разгладятся.

— Вот как... буду как новенький? Молодой и красивый, как собака. — В ответ на эти слова Мадху, с умным видом слушавший наш разговор, довольно осклабился и тихонько тявкнул. — Да, красивый, почти как ты Мадху, — не смог удержаться и я от желания погладить пса по густой светлой шерсти. — Хорошая новость. Ну, спасибо тебе, Саш, а то еду в неизвестность, а тут оказывается столько всего важного. Только почему ты раньше не рассказал?

— Пришло время, и ты узнал, разве плохо?

— Логично. — Покладисто согласился я. — К слову, как сам Ердей?

— Ему лучше. Скоро совсем поправится. Мне пора, завтра мы доберемся до полевого стана ясыгов. Я верю — ты настоящий кетарай, ты справишься с любым испытанием. — И не говоря больше ни слова, Сашка, порывисто поднявшись, исчез в темноте. Следом, бодро тявкнув напоследок в подтверждение — мол, я тоже считаю тебя настоящим, держись веселей — ускакал и пес.

Значит, завтра проверка? Пусть будет так.

Подняли нас очень рано, вокруг еще царила непроглядная темень. Глянул на часы, которые показали восемь утра, но ведь я так и не перевел стрелки, а по моим наблюдениям, разница между омским и местным примерно три часа. Значит, сейчас всего-то пять утра. Круто. И куда интересно нас торопят? На пожар? Или что-то случилось? Елки, тоскливо вот так вслепую плестись по чьей-то указке, пусть даже и таких воинов как ясыги.

Заседлал Злодея, скатал и привязал одеяло, нацепил подвесную. Все, я готов. Дождавшись общей команды, сел верхом и двинулись. Темп ясыги задали высокий. Иногда даже приходилось поднимать моего скакуна в галоп. Так мы и неслись в темноте, не столько видя, сколь ощущая друг друга. В какой-то момент пришло осознание, что мир вокруг изменился. Ушли запахи смолы, хвои, подлеска, незримое, но такое мощное присутствие лесных великанов пропало, проницаемость горизонта, прежде нулевая, рассеялась. Возникли такие родные моему сердцу ароматы трав, полевых цветов, слегка горчащие, но такие сладкие и душистые, простор, широкое залитое звездами прозрачное небо с густой, полноводной рекой Млечного пути через весь космос. Мыс словно и летели в нем, посреди бездонной дали пространств. Потрясающее впечатление.

Постепенно начинался рассвет. С первыми же проблесками его, еще робкими, предваряющими появление самого светила, лишь небо на востоке высветлило, и оно, заголубев, развернулось во всю богатырскую, бескрайнюю степную ширь. Вокруг нас простиралась огромная, всхолмленная равнина, покрытая бесчисленными невысокими сопками и пригорками, поросшими высокой, доходящей до моего стремени, густой травой, через которую, как по морю, плыли наши скакуны. На травы легла роса и ноги, грудь и живот Злодея мгновенно намокли, заодно и мои сапоги покрылись влажной, холодящей пленкой. Освежающий эффект, ничего не скажешь. Я нагнулся и опустил руку, словно зачерпывая росу ладонью. Омыл лицо и словно вся сонливость пропала. Вдохнул полной грудью, и захотелось крикнуть во всю мощь легких от радости. Сдержался лишь в последний момент, вспомнив о ясыгах и заметив впереди белеющие острые рога одного из их скакунов.

Лагерь, незаметно расположившийся в широком, поросшем кустарником овраге, открылся внезапно. Вот только казалось, один холм сменяет другой в бесконечной череде, и вдруг, передние ряды провалились, исчезая из виду. Только добравшись до края оврага и смог его толком разглядеть, до того он самой природой был укрыт от досужего взгляда. По дну широкой ямы, перекатываясь и журча среди камней, тек ручеек, уходя затем куда-то в низ, под землю, надо же как бывает, вот уж никогда бы не подумал... получается такой родник удивительный. Палаток в лагере заметно не было, зато рогачей, самих ясыгов, костров и разложенных на земле кошм и седел — вдоволь. Сколько их тут? Несколько сотен? Никак не меньше трехсот, так думаю. Ердей тогда, еще на хуторе говорил, что у Куты сорок сотен всадников, значит, это лишь малый отряд его войска? А где остальные? Да, четыре тысячи таких воинов, каких я увидел за эти дни, да еще на рогачах... страшная сила, они ж если захотят, просто сметут все русское население этого края, а Алтын им на один зуб. Придут ночью и вырежут всех нахрен.

В центре оврага, заметил воткнутое в землю высокое древко или бунчук. Разглядеть больше не удалось, но наверняка это место, где находится Кута — вождь ясыгов, который должен решить мою участь. Холодок прошел по спине, сразу вспомнилось то видение, в котором он безжалостным броском копья пригвоздил меня к стене. Ух. Ну, мы еще поборемся. Где наша не пропадала? Сколько уже за две недели меня пытались избить, унизить, убить, даже казнить или сожрать живьем. Били топорами, ножами, стреляли, рвали клыками. А я все жив и даже бодр. Прорвемся. Кетарай я или погулять вышел? Сашка в меня верит и Ердей. А они — настоящие люди, которые стоят очень многих прочих вместе взятых представителей местного человечества.

Приободренный такими рассуждениями, я уже без прежнего страха посмотрел на знамя вождя. Скоро я буду стоять там, перед Кутой. Чтобы ни было, но сдаваться, точно не стану. Наш отряд дошел до своего места и все остановились. Расседлав, почистив, обтерев насухо Злодея и Гнедка, подошел к Ердею, который даже с неким удобством устроился у небольшого, совсем бездымного костерка. Над огнем уже вовсю булькал, подвешенный Сашкой котелок с ароматным травяным взваром.

— Быстро вы сориентировались. — Присев на притащенное с собой седло начал я.

— Не так. Времени довольно. У нас нет заботы о конях. — Спокойно и доброжелательно ответил старик.

— Верно, знаешь, уже так привык, что и не замечаю, просто принимаю как данность, — улыбнувшись и потрепав по мохнатому загривку Мадху, поразмышлял вслух я. — Послушай, Ердей, я знаю, ты не любишь много говорить, но мне важно понять, что будет с вами дальше? Кто вам ясыги, не превратитесь ли вы в их пленников, не заставят ли они тебя давать им кетас? — Сашка, вручил первому мне, как гостю, кружку с обжигающе горячим, исходящим чудесным, живительным ароматом напитком, наполнил затем глиняные емкости и деду, и последним — себе. Осторожно и все равно чуть обжигаясь, прихлебывая взвар, я, запасшись терпением, принялся ждать ответа неспешного дахара.

— Слав, ясыги — не враги нам. С давних времен дахар и ясыг — каждый народ идет по своему пути, дахар — мирные люди, любопытный и доверчивый и к хорошему, и к плохому. Вот теперь, когда пришли русы, мои соплеменники слушают вас, приняли ваши дела, заботы, страсти. Но жизнь, как река. Все течет. Неизменна лишь она сама.

— А ясыги? Они другие? Не хотят принять русских и то, что они несут с собой, так?

— Ты сказал. Так есть. Первый из них — Кута, великий воин и вождь. Они будут сражаться с руссами, есть сила, есть решимость, но не враги дахар.

— А ты, ты сам? Ведь вы с Сашкой христиане, я в Алтыне не видел ни единого храма, ни часовенки. Во что верят дахары? Кто ты для них?

— Среди людей, Слав, не ищу я врагов. — Сказав это, он замолчал наглухо, ну, итак уже сказано не мало. Главное, старику с мальцом ничего не грозит, значит, все не зря. Допив кружку и поблагодарив зардевшегося Сашку, я отошел в сторонку и улегся на одеяло, после напитка стало неудержимо клонить в сон и сил сопротивляться этому не оказалось. А что? Сосну часок, чего мне еще делать?

На этот раз, что удивительнее всего, я четко понимал, что сплю и вижу сон. Виделся мне родной город, улицы, дома, люди. Сначала не ясно было, что же происходит, но потом понял, надвигается нечто страшное и надо спешить, скорей добраться домой, чтобы помочь, защитить и спасти близких, не ведающих о близкой беде. Бросился бежать, ворвался в подъезд, поднялся к себе и только теперь понял, что потерял ключи. Почему не позвонил, не ясно, не раздумывая, принялся стучать в дверь. Внезапно кто-то стоявший за спиной, коснулся моего плеча, я начал оборачиваться и...

Проснулся.

Высоко в небе светило жаркое летнее солнышко. Тишина. Лагерь словно замер, ни голосов, ни звука шагов. Ладно. В пустом животе забурчало. А ведь есть охота до невозможности. Я уже три дня толком ничего не ел. Пленный или свободный — все равно обязаны накормить или отпустить, в конце концов. Или убить, мелькнуло в голове, а что, тоже вариант. Посидел, размышляя. Решение выплыло откуда-то из глубины и почти сразу заполнило сознание до краев. Пойду сам! Чего ждать? Поднялся, отряхнул и поправил одежду и пошел в сторону бунчука-стяга. Никто и не думал мне мешать или окликать. Путь свободен. Рядом со знаменем сидели по кругу несколько воинов, но один выделялся — черными глазами и золотой гривной, а еще особой силой в лице и всей фигуре. Да, это вождь. Я даже оробел чуток. Никто и теперь не замечал меня, поэтому собрав решимость в кулак, я сам шагнул в круг и поклонился.

— Здравствуй, вождь. Твои воины привели меня сюда. Прошу, ответь, кто я — пленник или свободный человек?

Кута поднял на меня глаза, и меня словно придавило, до того почти гипнотически мощным оказался его взгляд. Выдерживая его груз, я ответил так же прямо. Но я ошибался, никто не собирался бороться со мной, вождь просто посмотрел на меня, не более. Елки. Словно издалека донеслись слова.

— Садись рус. Ты пришел за ответом, и ты получишь его.

Дождавшись пока я сяду, Кута сказал.

— Ты будешь жить как кетарай или умрешь. Иного нет. Готовься к испытанию.

— Но когда? И что это за испытание?

— Сейчас. Ты будешь сражаться с собой, рус. Анда, дай ему архас, полную чашу.

Сидящий рядом с вождем седой воин поднял бурдюк и налил в простую деревянную чашу с круглым дном — такую не поставишь на землю полной, только пустой — пенящийся, золотистый напиток. Я много раз видел, как ясыги пили его, но никогда они не брали архас чистым, во много раз разбавляя водой. Что ж это за напиток? Не поднимаясь, я с коротким поклоном принял чашу обеими руками и поднес к губам. Мощный аромат меда, трав и еще чего-то неведомого и оттого маняще-страшного. Выдохнув, я приник губами к краю и принялся неспешно пить. И начав не смог остановиться пока не увидел дно. В первый момент показалось, что со мной не произошло ровно ничего особенного. Все в порядке. Попытался протянуть руку с пустой чашей Анде и не смог. Тело отказывалось служить. Зато в голове царила чистейшая ясность. Ни намека на опьянение или еще что-то. Поняв, что передать чашу не смогу, просто опустил руку вниз и разжал пальцы. Неужели все так просто?