Немой пророк

Внезапно меня озаряет страшная догадка:

'Стоп! Но тогда выходит, что и к революционером я попал не случайно?! Как выгодно было убрать всех одним махом!!! Спровоцировав орудие убийства гибелью, к примеру, к примеру... Его невесты?..'

— Значит, и покушение на... — я не выдерживаю. — Это тоже — вы?!..

— Ну что вы, господин Смирнов... — где-то глубоко-глубоко в его глазах, как мне кажется, затаилась усмешка. — Мы государевы слуги! Скорее, это наша недоработка — а что делать?.. — разводит он руками. — В России едва ли не каждую неделю гибнет то губернатор, то крупный чиновник... Такое время, господин Смирнов, такое время!

Перед глазами возникает то роковое утро: олень я, прочитавший Есенина, генерал Куропаткин, подмигивающий мне в последние секунды своей жизни, возмущенная провокационной поэзией Елена Алексеевна... И тот парень со свёртком под мышкой, стоящий в стороне и словно чего-то ждущий. Ждущий... Ждущий момента, когда они окажутся в машине, а я — нет!!!..

Глаза заволакивает серой пеленой, в висках начинает стучать... Ах ты, падла... Плохо соображая, что делаю, я медленно подымаюсь с дивана, сжав кулаки...

Сквозь шум набирающего ход поезда раздаётся негромкий щелчок.

— Тише, тише, господин Смирнов! Без нервов! — в меня пристально смотрит чёрное дуло мгновенно извлечённого из кармана 'Браунинга'. — Ещё раз дёрнетесь, проведёте всю дорогу до Порт-Артура в наручниках! Это в лучшем случае, если не схлопочете пулю! Игры с вами закончились, если вы ещё не догадались, начинается серьёзная жизнь! Вам понятно, надеюсь? Ну же?!..

Проходит секунда, другая...

— Вам ясно?!

Я молча киваю.

— Сядьте же, где сидели!

Я сажусь.

— Отлично... — не убирая пистолета, тоже садится он садится напротив. — Признаться, лично у меня давно зудят руки по вам, и если бы не... — он не договаривает. — Поэтому, запомните, господин Смирнов: будете делать в поездке исключительно то, что говорю вам я и без каких-либо шуток. Проведёте путешествие без нервных срывов и истерик, получите возможность безбедной жизни и дальнейшего продвижения в чинах. В Царском Селе вас ожидает красавица-невеста, служба у вас будет не пыльной, так что... Живите и радуйтесь, всё зависит исключительно от вас! А теперь, господин Смирнов, прошу прощения, я обязан засвидетельствовать почтение господину министру... Да, едва не забыл... Поедете вы, для исключения, скажем так, некоторых нюансов, в отдельном, персональном купе. Поверьте, это для вашего же блага! Теперь слушайте меня внимательно: ваши предметы из будущего находятся там? — пальцем он указывает на стоящий в углу мой багаж.

Я молча киваю.

— Все?

— Да.

— Верю. В той, отдельной коробке, — он кивает на плод трудов меня с царскосельским электриком, шайтан-машину, — То, что вы именуете зарядным устройством?

— Так и есть... — я даже не удивляюсь его осведомлённости.

— Хорошо. Теперь встаньте, медленно подойдите к вещам, откройте ваш чемодан, извлеките предметы и спокойно, господин Смирнов, без лишних движений переложите их вот сюда. — достав из-под ног небольшую, обитую кожей сумку, он ставит её передо мной на стол. После чего, поднявшись, отходит к противоположной стене.

Несколько шагов на ватных ногах, и вот я уже согнулся над своим чемоданом, щёлкнув замками. Смартфон, находящийся поверх всего остального, привычно ложится в руку... Я замираю на мгновение. Что, если запустить им сейчас изо всех сил в этого гада? Так, чтобы гарантированно заехать в его морду?! Я ведь попаду, можно даже не сомневаться, расстояние плёвое! Интересно, в каких муках проведёт Спиридович свои последние дни? Зная, что смерть неизбежна?..

— Спокойней, господин Смирнов... Можете считать, что в данный момент я читаю ваши мысли! И потому — не советую делать ничего подобного! — доносится до меня насмешливый голос. — Будьте же благоразумны!

Я медлю ещё секунду. Затем, молча сгребя всё в бумажный кулёк, подымаюсь и кладу вещи в обитую кожей сумку.

— Закройте теперь... Вот так. Я всегда полагал, что вы человек неглупый! — с этими словами шеф охранки осторожно берёт в руки сумку и подходит к выходу.

Меня мучает один вопрос, и я не выдерживаю:

— Господин Спиридович! Можно спросить?

— Да? — оборачивается он.

— Господин Спиридович... Зачем же вы всё это мне сейчас рассказали?

— Зачем? — широко улыбнувшись, тот быстро заглядывает в зеркало возле двери и поправляет пробор в волосах. — Чтобы в дальнейшем вы не считали, господин Смирнов, нас... — на этом месте он делает выразительную паузу. — Глупее вас. У меня пока всё. Хорошей дороги!

И Спиридович два раза стучит кулаком в вагонную перегородку. За немедленно распахнувшейся дверью видны жандармские фуражки.

— Проводите господина Смирнова в его кам... Купе.

За стеной вагона слышен топот, шум голосов, нечленораздельные выкрики и лошадиное ржание. В совокупности все эти звуки сливаются для меня в единый, многоголосый рёв огромного чудища. Чудища, что обволокло собою весь мир, оставив для меня маленькое пространство размером с купе с небольшим, зарешёченным оконцем под самым потолком. На первый взгляд всё выглядит не так уж и плохо: в моём малюсеньком мирке имеется мягкий диван со столом, посланцы чудища с каменными лицами жандармов регулярно доставляют мне еду и выносят грязную посуду... Имеется какая-никакая, но пресса в виде местечковых газетёнок с пройденных станций и даже, 'спасибо' Спиридовичу, православная Библия в изысканном переплёте, но... Но если кто-нибудь проводил в таком мирке три недели подряд... Практически безвылазно, наедине с самим собой, то... Тот меня поймёт. Однако, любым мучениям рано или поздно наступает конец, как наступил конец и этому железнодорожному путешествию. Сейчас поезд стоит на конечной станции, под названием Порт-Артур, а я в последний раз осматриваю ставший ненавистным мне мирок, проверяя, не забыл ли чего. Взгляд падает на газету 'Русские ведомости', её Спиридович занёс мне вчера вечером. На первой полосе жирным шрифтом напечатан многообещающий заголовок: 'Сэр Чарлз Гардинг отбыл для консультаций в туманный Альбион'.

Сэр Чарлз Гардинг — английский дипломат, посол Великобритании в России. И под рядовым, казалось бы, заголовком скрываются весьма неприятные факты. Факт первый: власти Великобритании выражают недовольство продвижением России на Восток, и в частности, предстоящими в Корее переговорами на так сказать, высшем международном уровне. Автор статьи приводит сами за себя говорящие заголовки из английских, в свою очередь, периодических изданий. Где поезд с делегацией Ламсдорфа, в котором я сейчас пребываю, как только не склоняют. 'Русскому медведю стало тесно в северной берлоге', 'Что могут противопоставить варварам несчастные корейцы?'. И, наконец, совсем уж неожиданное: 'Когда русские, наконец, по-настоящему ответят за Гулльский инцидент?'. Что называется, сюрприз-сюрприз, подняли, что называется, пожилую даму из склепа! Николай ещё в Питере, во время разговора со мной обмолвился о стремительно ухудшающихся отношениях с англичанкой, но настолько воинственная риторика... Хм...

Второй же факт заключается в пропорциональном ответе Российской Империи — в Россию из Англии отозван наш посол, граф Бенкендорф. Для консультаций и бла-бла. Я понимаю ещё, находился бы я в своём времени, но тут, в одна тысяча девятьсот пятом...

Дверь купе открывается без стука, на пороге стоит улыбающийся Спиридович с небольшим чемоданом в руке.

— Ну-с, господин Смирнов, вот мы и прибыли! Вы собраны? Тогда прошу за мной! Идёмте же!

Мне почему-то кажется, что покинув вагон я тут же увижу огромную, окутанную дымом высоченную крепость. С закопчёнными от пороха фортами, овеянными легендами кровопролитных сражений героической обороны Порт-Артура. Сломанные орудия, неубранные трупы людей и лошадей и гордый, развивающийся надо всем этим русский флаг. Действительность же, как всегда, оказывается куда более прозаичной: прямо напротив расположилось приземистое здание из красного кирпича. Ветхий забор по краям, несколько запряжённых колясок на перроне грязь после недавно прошедшего дождя. Торжественности добавляет, разве, вытянувшийся у соседнего вагона почётный караул, оркестр да несколько офицеров с золотыми погонами — но, сиё торжество совсем не для нас, это встречают Ламсдорфа. Первым спрыгнув с подножки, Спиридович увлекает меня за собой, торопя:

— Давайте же, господин Смирнов, что вы замерли? Ну же, сходите!

Однако, я вовсе не тороплюсь. Потому что среди встречающих, в паре десятков метрах слева, вижу до боли знакомую фигуру. Фигуру в парадном генеральском мундире, как раз идущую вдоль строя и придирчиво его осматривающего. И лёгкую хромоту этого человека я не спутал бы никогда и ни с чьей, потому хромает так только Мищенко! И, наплевав на обалдевшего Спиридовича, я во всю силу своих лёгких, ору прямо с подножки:

— Павел Иванович! Павел Иванович, я здесь!!! Павел Иванович!!!..

В мою сторону оборачивается несколько фуражек. Кажется, Мищенко тоже услыхал! Его фигура остановилась, он даже повернул голову! Ну же, заметь, узнай меня!!!

— Куда вы?!.. — Спиридович с перекошенным лицом хватает меня за ворот, пытаясь стащить вниз. И в это самое мгновение раздаются громогласные звуки оркестра. 'Боже, царя храни...' — разносятся по округе звуки тромбона, перемежаемые глухими ударами огромного барабана.

Тело не выдерживает намертво вцепившийся в него груз, весом под центнер. И я, не устояв на ногах, кубарем качусь с подножки вместе со Спиридовичем. Больно ударившись спиной о щебёнку.

— Вы за это ответите, слышите?!.. — мигом вскочив на ноги, буквально шипит мне жандарм. — Эй, помогите же, ну? — кричит он разинувшим рты конвоирам. — Подымите его!!! Всё же захотели в наручниках, господин Смирнов?!.. Сейчас я вам устрою...

Меня грубо хватают под мышки сильные руки выскочивших из вагона жандармов, и я мгновенно оказываюсь на ногах. Пытаюсь было оглянуться, но меня крепко держат, и не получается...

— Уводите, быстрей! — отряхивается Спиридович. — В коляску ко мне, вон ту, у забора!..

Внезапно что-то происходит. Глаз на затылке у меня нет, но по ослабшей хватке и вытянувшемуся лицу Спиридовича — что-то явно не входящее в его планы. Хоть бы повезло, ну же?!..

— Что здесь творится? — раздаётся позади спокойный голос. Знакомый до боли, заставивший меня возликовать внутри. — Господин Спиридович? Вы ли это? Здравствуйте! Руки, простите, не подаю — не держите зла! Постойте, а это ведь... Господин Смирнов?!..

— Я... — отвечаю я, не имея возможности обернуться. — Простите, Павел Иванович, вам руку бы и рад подать, да не могу!

Сделав движение плечами, я разворачиваюсь-таки лицом к генералу, но меня всё ещё не отпускают. Мищенко, как живой... И мундир парадный! Рядом с ним группа офицеров, удивлённо взирающая на происходящее, среди которых я узнаю Деникина.

На Спиридовича в этот момент по-настоящему жалко смотреть. Пожалуй, я бы ещё разок прокатился по Транссибу в подобных же обстоятельствах, чтобы повторно испытать такое же чувство внутреннего торжества над противником. Однако, тот всё же пытается сохранить лицо. Пусть оно и стало красным до невозможности.

— Здравствуйте, ваше превосходительство! Этот м-м-м... Господин... Господин Смирнов... Является членом делегации и должен отбыть завтра вместе с господином министром в Корею. Господин Смирнов находится под моей охраной. Теперь же прошу прощения, Павел Иванович, нам необходимо проследовать...

Я достаточно хорошо знаком с Мищенко — провёл рядом не день и не два. Даже водку вдвоём пил, что, как известно, людей в общем-то не отчуждает. И потому, наблюдая сейчас, как вверх поползла его правая бровь, искренне сочувствую Спиридовичу. Прямо таки, даже жаль мужика, пусть он и сволочь. После же глубокого вздоха Павла Ивановича я и вовсе начинаю поглядывать вокруг в поисках лопаты. Зачем, спросите, лопата? А как же могилу несчастному рыть, ведь не голыми руками?.. Понимают это, похоже, офицеры, подошедшие вместе с Павлом Ивановичем. Деникин, тот и вовсе — еле сдерживается, чтобы не заржать.

— Господин Спиридович... — как-то даже огорчённо произносит Мищенко. — Прошу простить за нескромный вопрос, а разве Вячеслав Викторович арестован?

— Нет, но он...

— Нет?

— Нет... — Спиридович отводит взгляд.

— Вы сказали, господин Смирнов должен отбыть завтра в Корею вместе с господином Ламсдорфом? С которым, между прочим, я до сих пор, благодаря вам, так и не поздоровался? Хоть и обязан по долгу службы? Должен отбыть завтра, не так ли?

— Да, господин Мищенко... — выдавливает из себя Спиридович.

— Замечательно. Завтра господин Смирнов будет в порту в назначенное время и я лично препровожу его на корабль. Итак... — Мищенко переводит строгий взгляд на всё ещё держащих меня под руки жандармов. — Господина Смирнова — отпустить!

Руки разжимаются.

Уже все офицеры, стоящие позади Мищенко, кажется, вот-вот прыснут от смеха.

— Честь как положено вышестоящему по званию — отдать! Это что за нарушение дисциплины у вас в корпусе, господа?.. Вы в мундирах, али как? Господин Спиридович, займитесь!

Обалдевшие жандармы вскидывают руки к фуражкам, таращась на генерала. На Спиридовича жалко смотреть.

— А теперь — здравствуйте же, Вячеслав Викторович! — он протягивает мне руку и мы обмениваемся крепчайшим рукопожатием. — Прошу простить, я должен засвидетельствовать почтение господину министру. Впрочем, побудете пока с господами офицерами. Господа: Вячеслав Викторович Смирнов, мой добрый друг. Господин Смирнов: тороплюсь, её-богу, нет времени! С Антоном Ивановичем вы знакомы, остальных он вам представит!

И генерал, развернувшись, быстро идёт к выстроенному парадному караулу. Где давно уже сошедший с поезда вместе со свитой министр Ламсдорф со свитой ожидает, собственно, его появления. Идёт, как обычно, своей прихрамывающей, но строгой и с выправкой походкой. Потому что таков уж он, царский наместник на Дальнем Востоке, генерал Павел Иванович Мищенко. Совсем не изменился!

Коляска лихо мчится по узким городским улочкам, едва не опрокидываясь на крутых поворотах, но казаку на козлах этого, видно, явно недостаточно. Выделывая в воздухе немыслимые кренделя длинным кнутом, тот то и дело щёлкает им, покрикивая: 'Н-н-но, родимые! Давай-давай-давай, саврасушки! Пшли!!!..' И 'саврасушки', надо сказать, не подводят — выжимая из своих ног всё возможное и невозможное. На встречных прохожих, испуганно жмущихся к стенам домов, вид нашей коляски, очевидно, производит впечатление пришествия всадника Апокалипсиса, никак не меньше.

Я кошусь на Деникина — тому, впрочем, всё равно. Развалившись на сиденье, тот только подмигивает: 'что, мол, нравится?..'.

Да, нравится. Нравится буквально всё: солёный ветер, бьющий в лицо, низкие, преимущественно, одноэтажные дома, проносящиеся мимо с огромной скоростью. Китайцы в остроконечных шляпах, разбегающиеся по сторонам, и даже нехилая возможность вылететь на мостовую после очередной кочки, если крепко не держаться за борта коляски... Нравится всё, потому что здесь, сейчас, пусть на какие-то сутки, но я — свободен! От ненавистного Спиридовича, охранки, от липкого и мерзкого чувства инструмента в чьих-то грязных и ловких руках. Ибо тут, на Дальнем Востоке — владения Павла Ивановича Мищенко. И я вдыхаю полной грудью такой знакомый воздух моря, не в силах им надышаться. Воздух, с которого я когда-то, кажется, очень-очень давно начал свой столь причудливый путь здесь, в одна тысяча девятьсот пятом году. Будучи вручённым попечению Деникина на ближайшие три часа, пока Мищенко обедает с министром, я попросил будущего белогвардейца доставить меня в порт. Господи, знала бы моя школьная учительница истории, с кем мне предстоит сводить знакомства в своей жизни? Знала бы — убила бы, поскольку Деникин для неё был воплощением вселенского зла, похлеще Гитлера. А за Николая Второго — так и вообще, кстати, колесовала бы заживо... Не знала эта напрочь коммунистическая бабка одного: Антон Иванович отличный мужик! Других рядом с Мищенко просто нет.