Госпожа поневоле или раб на халяву

— Вкууусно пахнет, — мышка принюхалась. — Чертенок, слушай, ты талант!

Я гордо покивал, вешая ее куртку и наблюдая, как она переобувается.

— А теперь быстро мыть руки... — начал я не совсем романтично руководить и тут же опомнился: — И прошу к столу, леди!

— Ух ты! Сейчас, бегу!

Аленка быстренько нырнула в ванную, потом в комнату, откуда вышла совершенно счастливая, в домашних штанишках и маечке. И прямиком устремилась к накрытому столу.

— Ууух тыыы! Фига! Это что мы празднуем?

— Ну я созвонился с Эммой Львовной и решил устроить тебе маленький сюрприз. Так что празднуем мы начало моей трудовой жизни и мой первый заработок.

— Да ты что!!! — поразилась мышка, активно принюхиваясь и поедая ужин глазами. — Ну, у меня слов нет! Ой, а что ты там про работу? — спохватилась она, пока я раскладывал по тарелкам мясо и разливал по бокалам вино. — А что за работа? А...как ты ее нашел-то? А ничего, что у тебя документов нет? Кстати... это проблема.

Аленка вдруг задумалась, глядя куда-то в пространство. Я тоже задумался. Как-то в голову не пришло, что отсутствие документов может быть чем-то важным, ведь в наличии был договор, в котором все было четко и ясно прописано, для заинтересовавшихся. Но вот то, что кто-то может мною заинтересоваться, при условии, что я не буду вести себя вызывающе, обращать на себя внимание, скандалить и бить морду всем, кому мне хотелось сегодня ее набить... Или, может быть, здесь нельзя брать на работу несвободных? Во многих мирах было такое правило. Хотя Алена рассказывала, что у них здесь нет рабства. Все свободные, хаискорт! Кроме меня...

На наших вечерних прогулках я расспрашивал мышку о том, как устроена пространственно-временная задница, куда меня занесло. Какие тут порядки, какой климат... Мы болтали о сотне разных вещей и почти постоянно над чем-то смеялись. То ее шуткам, то моим... то просто тому, что видели. А видели мы, в основном, только хорошее. Не знаю, почему, но без нее меня все раздражало, злило, по меньшей мере удивляло своей несуразностью, а с ней все тоже самое воспринималось спокойнее и естественнее.

Мне никогда ни с кем не было так просто и легко. Не надо было стараться "сохранить лицо" или следить за тем, чтобы не сказать чего-то лишнего. Даже с друзьями было не так уютно, потому что... все же рядом были потенциальные соперники, и проявлять перед ними слабину было нельзя ни в коем случае.

А с мышью... едва я перестал воспринимать ее реплики как попытку сделать мне больно и оскорбить... Да, главное, как только я перестал видеть в ней врага или просто ходячий источник моего благополучия и спокойной жизни, а стал воспринимать ее как условно-равную. Даже не могу вспомнить, в какой именно момент это произошло. Хаискорт!

А еще я как-то незаметно рассказал ей о себе почти все. Почти. Как это получилось, сам не понял. Потому что она не спрашивала. Наоборот, когда во время воспоминаний у меня портилось настроение, она вдруг ляпала что-то такое... типа противогаза на задницу! И мы начинали хохотать, как сумасшедшие. Нет, с ней было потрясающе хорошо!

Но, ужин я сегодня замутил больше ради себя, хотя и для того, чтобы сделать ей приятное — тоже. Да у меня и выбора не было... Хаискорт, зачем я вру?! Был. Я мог пойти и соблазнить любую женщину из местных. Легко! И, кстати, мышь бы мне даже разрешила, если бы я озаботился ее мнением. А оно мне было необходимо, потому что иначе съем низшей на ночь терял бы смысл — кончить-то я могу только с разрешения хозяйки, черти Светлым все узлом завяжи! Но вот не хотелось мне... никого снимать. Секс на одну ночь резко поблек в своей привлекательности.

Странно, а у Светлого мне казалось, что как только освобожусь — оттрахаю все что движется, потом попинаю недвижимое... А вместо этого сижу напротив низшей, и жду...

— Владис, я не спрашивала... и, судя по тому, что ты не рассказываешь, это не самая... легкая тема. Где твоя семья? Может стоит как-то дать им знать, что ты жив и здоров?

Да, я рассказывал ей про детство с родителями и юношество с сестрами, но никогда не упоминал о том, что я сирота и что от сестер я часто уезжал, едва мне исполнилось четыреста пятьдесят — возраст первого совершеннолетия. Уже можно грубить мужчинам и вызывать их на дуэли. А женщины начинают воспринимать тебя не как ребенка, и кокетливо улыбаться, даря многообещающие взгляды. А вот семью заводить еще нельзя, до второго совершеннолетия. Мне до него еще жить и жить, марбхфхаискорт! Но я-то надеюсь дожить точно, а вот мышь...

— Сестрам может и надо. Только... Я не уверен в них. Понимаешь, меня захватили в таком месте, о котором знали лишь несколько человек и сестры в том числе. Пока я не вычислю, кто меня предал — не могу никому доверять. И потом, если уж честно, я просто не знаю, как попасть в мой мир, даже как туда сообщение передать.

— А родителям не надо?— очень тихо уточнила мышка, и, словно чувствуя заранее ответ, взяла меня за руку.

Я просто помотал головой, потому что до сих пор не мог вслух спокойно сказать, что они умерли. Посмотрел на поглаживающую меня пальчиками по руке Алену и, вздохнув, все же уточнил:

— Нет их... совсем. Давно уже нет.

— Как и моих, — так же тихо сказала мышка.

Помолчала, еще погладила меня и улыбнулась, словно отгоняя тот комок, что стоял у меня в горле. А может, не только у меня.

— Ну, мы-то есть. Давай ужинать, чертенок?

Я пододвинул Алене тарелку и бокал.

— Вино мне посоветовала Эмма Львовна. Сказала, что хорошее.

Go home

На халяву 12

Алена:

Как оно так вышло, я сама не заметила. Просто в какой-то момент поймала себя на мысли, что с удовольствием бегу домой, потому что меня там ждут. И не просто кто-то, а этот конкретный... та-а-акой конкретный чертенок, что дальше некуда. Смешно...

Нет, правда! Я уже давно столько не гуляла и не смеялась. С ним легко. Вообще-то мне со многими легко, почти со всеми. Исключение составляют слишком настырные ухажеры и откровенные зануды. Чертенок не был ни тем, ни другим. Хотя некие намеки на попытки поухаживать у него явно проскальзывали, но как-то так ненавязчиво... и вообще он какой-то... родной, что ли, стал. Как будто был здесь всегда.

Я не могла не отметить, как сильно меняется парень за такое короткое, казалось бы, время. И поневоле закрадывалась мысль, что что-то сильно не так было у этих светлых с их перевоспитаниями. Осторожные расспросы выявили странную картину. Те сто лет, что Владис провел в "патриотическом лагере" он вообще помнил смутно. Скорее, тело помнило. А вот насчет сознания были непонятки. И про сто лет ему сказали, а не сам он посчитал и проследил, как выяснилось. Светлюк сказал, у которого чертенок провел три года и чуть окончательно не рехнулся, еще и озлобившись на весь мир. И в кого его, спрашивается, перевоспитывали?

Таких вопросов было множество, а ответов — ни одного. Но у меня было стойкое ощущение, что попав в нормальные условия, чертенок, словно сжатая до предела пружина, которую вдруг отпустили, стремительно пошел "в рост", наверстывая потерянное время...

Но точно я знать, конечно, не могла, а чертов договор на эти вопросы не отвечал, хотя я за ради эксперимента подожгла ему уголок над газовой плитой. В качестве устрашения. Не сработало, уголок отрос заново, а чертов свиток скатался в плотную трубочку и сутки потом со мной "не разговаривал", отказываясь разворачиваться.

Сегодня чертенок превзошел самого себя. Это даже как-то нечестно. Он сковородку в руки взял чуть больше недели назад, а уже ТАК готовит! Причем, что интересно, я отчетливо вижу, что делает он это даже с удовольствием. Мне бы так!!! А ни фига, как увижу разделочную доску и поварешку — единственное желание — зарастить пищевод и научиться фотосинтезу, или, к примеру, питаться праной какой-нибудь, как тибетский лама.

Но с фотосинтезом пока не срастается, а Тибет далеко... так что на вкусные запахи я реагирую как насквозь приземленное "ни разу не растение" — обильными слюнками. Вот как сейчас.

Даже не самое веселое начало разговора не помешало лопать и нахваливать. Чертенок светился, как звезда на елке, и подливал мне вина. Я не стала уточнять, что вино не люблю в принципе, как и любое спиртное. Мне не нравится вкус брожения, и приятной расслабухи не наступает, даже обидно. Особенно в компании, когда всем уже весело, а ты сидишь, как последний трезвый дурак, и ждешь, когда голова заболит. Вот такой у меня метаболизм странный — вообще не пьянею, зато похмелье наступает через полчаса и без всяких приятных бонусов в промежутке.

Но хорошее вино я оценить могу — по интересному признаку минимальной противности и даже некого условно-приятного послевкусия. Чертенок купил именно такое. И под восхитительное мясо оно полилось на ура, хотя я, по сложившейся привычке, дальше одного бокала все равно не пошла, отпивая по малюсенькому глоточку и не давая шанса подливать слишком часто.

Мы поужинали, поболтали, потом чертенок с какой-то волшебной, непостижимой обычным людям легкостью навел порядок, и так укоризненно взглянул, едва я попыталась втихаря слинять в мастерскую, что мне по-настоящему стало стыдно.

Так что мы пошли смотреть кино. Я поставила своего любимого "Константина", главный герой которого, кстати, был немного похож на чертенка внешне. Двойное наслаждение — любимый фильм и экспрессивные комментарии настоящего демона всему тому, что наснимал режиссер о чертях и ангелах.

Неожиданно чертенок всерьез заинтересовался фильмом, хотя сначала было видно, что у него на уме явно другое. Мы устроились вдвоем на его диване, почти в обнимку, подпихнув за спину все подушки, которые нашлись, и смотрели с ноута, расположив его у меня на коленях.

Чем дальше, тем больше фильм увлекал мое собственное рогатенькое, он даже когда положил руку мне на ногу и чуть сжал, по-моему, этого не осознал, потому что весь был в перипетиях сюжета. И комментировал очень забавно, где-то впадая в задумчивость, где-то громко возмущаясь.

Дескать, где они этой ереси понабрались, на самом деле все не так!!! И нет у Люцифера никакой дочери, и сами они Маммон...ты... недовымершие, а сына совсем не так зовут. И полукровки — это ваааще... это круче, чем бесконтрольное размножение! Это ж надо было такое придумать! Да полукровки редкость редкая! А Чэса жалко...

Короче, это было удовольствие в квадрате — и от фильма, и от чертика. Я даже пожалела, когда фильм закончился.

Чертенок аккуратно забрал у меня ноутбук и отнес его на стол, потом вернулся и протянул руку, помогая выбраться из подушечных залежей. И глаза у него были такие, что я всерьез забеспокоилась. Ну точно... за ту же руку меня потянули к себе и попытались обнять, а потом и поцеловать куда-то в шею.

— Чертенок... — я отстранилась. — Давай не будем все портить, а?

Во рту появился странный привкус... какой-то горький. От того, что все эти его заигрывания — они, собственно, не для меня. Ему все равно, я это или не я, просто он ни с кем другим... не может. Есть в этом что-то невероятно гадкое и унизительное. И... где-то в самой глубине души оседает муть с горьким привкусом разочарования. Мать, ты чего, совсем офонарела?! Какое к чертям разочарование! Тебя никто и не очаровывал! То есть очаровывал, но не тебя. То есть... в общем, нет. Это нечестно — пользоваться его безвыходным положением. И вообще, надо бы сходить на свидание, что ли. Этот парнишка, Дима, новый программист, вполне в моем вкусе, и ухаживает без банальщины. А то скоро начну на людей бросаться, не только комок в горле сглатывать, когда Владис вот так пытается "заигрывать с хозяйкой".

Чертенок все это время изумленно как-то смотрел на меня, потом нахмурился:

— Что ВСЕ мы не будем портить?

Но при этом сделал от меня шаг в сторону и к его непониманию начало примешиваться что-то похожее на злость.

— Чертенок... — наверное, стоит ему все объяснить. Вот черт... это надо сделать так, чтобы не обидеть, он же не виноват. — Послушай. Не злись. Ну, все же так здорово у нас. Ты... такой родной стал, близкий. Пусть так и дальше будет. Ты вовсе не обязан "удовлетворять" меня, как этого, — я поморщилась, — Светлюка-засранца. Не надо.

На секунду мне показалось, что Владис сейчас вновь психанет, сорвется и убежит, как в первые дни. По крайней мере выражение лица у него стало соответствующее. Ноздри гневно раздувались, глаза сверкали, руки сжались в кулаки... Я уже ожидала взрыва и хлопка дверью, но их не последовало.

— Родной и близкий? Брат и друг... Отлично! Просто отлично... Тогда зачем ты себя с ними, — он махнул рукой в тот угол, где мелькало видение Светлого шпиона, — сравниваешь? Подумай, зачем мне напрягаться, если это ты считаешь себя обязанной удовлетворять меня?!

— Чертенок... — я вздохнула, пошла и села обратно на диван. — Ну не злись, пожалуйста. Хорошо, я не буду сравнивать. И я не считаю себя обязанной тебя удовлетворять. Все гораздо проще. Ты мой друг, и ты попал в безвыходную ситуацию. Тебе помощь нужна, тебе плохо, и кем я, по-твоему, буду, если воспользуюсь этим? Такой же лицемеркой, как Светлые. Я ведь сама по себе тебе в этом отношении не особо и нужна. Просто я женщина, а у тебя давно не было нормального... секса. Я все понимаю. Подожди немного, мы что-нибудь придумаем, и все у тебя еще будет хорошо.

Владис, склонив голову набок, изучал меня с таким лицом, как будто очень сомневался в моих умственных способностях.

— То есть ты считаешь, что я тебя от безысходности соблазняю? — как-то медленно, едва сдерживаясь, спросил он. — Хаискорт! И что МЫ придумаем? Девочку мне на ночь снимем? — Само ехидство. — Она-то мне точно ничем не обязана. Ну напряги голову! Зачем мне ТАК стараться, чтобы соблазнить конкретно тебя?

— Да при чем тут я, чертенок?! Ты не меня соблазняешь. Ты соблазняешь того, кто тобой владеет. Потому, что у тебя выбора нет! И воспользоваться этим... неужели не понимаешь? Это мерзко и унизительно — заниматься сексом с тем, кто не может тебе отказать. Это... как признать себя полным ничтожеством, неспособным завоевать желанного, умеющим только украсть или заставить. Или воспользоваться чужой бедой и беспомощностью, — меня натуральным образом передернуло. — Так поступают... Самые слабые, ущербные какие-то. Я не такая. А для тебя... ну придумаем, пусть даже девочку по найму, если ты захочешь.

— То есть то, что я сейчас делаю — это не завоевывание желанного?

Я в очередной раз тяжело вздохнула и посмотрела чертенку прямо в глаза:

— Владис, скажи честно. Если бы ты был свободен и мог выбирать, и вот тогда ты бы просто встретил меня на улице... в своем мире. Ты бы тоже завоевывал?

— Да я вообще мало кого завоевывал, — фыркнул презрительно чертенок. — Скорее выбирал из сдавшихся без боя. А тебя... на улице... да я бы даже не заметил! И ты прекрасно это знаешь... Потому что внешне ты мышка-мышкой.

Я засмеялась.

— Именно, чертенок. Мне это жить не мешает, и быть любимой не мешает, и дружить, и встречаться с мужчинами. Но мы сейчас о другом говорим. О том, что это не ты и не меня завоевываешь, а твоя безвыходность этот самый выход ищет. Мы его найдем, но не так, договорились?