Изоморфы

Саша дернулась в своем теле, брыкнувшись и заорав в руках неизвестных людей, тащивших ее от участка, словно группа дисциплинированных муравьев. Несмотря на ношу, они двигались почти что бесшумно. Поэтому, когда она нарушила их инкогнито, человек в маске сделал знак кому-то рядом, и прежде, чем она успела что-либо предпринять, тот вырубил ее уколом какого-то вещества прямо в плечо. Сперва у нее закружилась голова, замелькали картинки окружающего, а потом наступила блаженная темнота неведения. И только крик Тима и разрывающие его плоть пули запечатлелись в этом неведении эпитафией человеку, с которым она жила. Кажется, она даже смогла на прощание проорать несколько раз его имя, а может, это был всего лишь беспомощный шепот — темнота поглотила все, и будущее и настоящее.

* * *

— Тим! — крик с его именем вырвал ее из небытия. Саша вскочила на постели и уставилась в окно с белой занавеской, за которым едва брезжил свет.

— Мадемуазель, — в дверях появилось обеспокоенное лицо молодой женщины. Она взволнованно покачала головой из стороны в сторону и исчезла.

Саша осторожно сползла с кровати и стала осматриваться по сторонам. Комната была великолепно обставлена, и больше всего напоминала одну из тех роскошных зал, которые девушке раньше доводилось видеть разве что в музеях. Обитые парчой кресла с резными ножками и ручками, мраморный столик с позолотой, паркет разных оттенков, выложенный сложным узором. Это никак не могла быть резиденция Креста. Неужели организация? Если тут крутились такие деньги, оставалось только удивляться, как они еще не извели всех реберфов под корень.

— Как себя чувствуешь? — прямо с порога заявил подросток в элегантном костюме, по-хозяйски заходя в комнату. И Саша, поначалу оторопевшая, распознала голос, а затем и самого парня, которого ей довелось видеть лишь однажды в густом пару.

— Тинни, — она позволила себе рухнуть назад на кровать, не скрывая своего удивления.

— Я не менялся, — совершенно серьезно уточнил он и прошелся к окну, взглянул в него, затем повернул голову и задумчиво посмотрел на Сашу.

— Что произошло? — образы замелькали в ее голове, выстраиваясь в единую картину. Вот на них напали, перестрелка, крики, тяжелое тело Тима, придавившее ее к земле и закрывшее собой. Потом снова выстрелы, ее отчаянная попытка спасения, перемещение и... похищение? — Саша недоуменно посмотрела на Тинни. Он, очевидно, отследив всю цепочку событий по ее лицу, в ту же секунду опустил взгляд в пол. А перед глазами Саши уже летели пули и настигали Тима: одна, вторая, третья, потом была темнота, которую не способны были разорвать даже вспышки от выстрелов. Ей что-то укололи, вырубили и вынесли с поля боя, как куклу.

— Что ты наделал, — глухо проговорила она, осознавая. — Что мне укололи?

— Релаксант, — без единой эмоции в голосе отозвался Тинни.

— Зачем? — Саша обхватила голову руками, зарываясь пальцами в волосы, как будто это что-то могло изменить.

— О чем ты? — казалось, он ожидал от нее совершенно иных вопросов. — Я принял твою человечность, я дал тебе время поиграть и повзрослеть. Когда же увидел, что тебе угрожает серьезная опасность, вмешался. Это исчерпывающий ответ на твой вопрос?

Саша побледнела:

— Ты убил его.

— Кого? — Тинни смотрел на нее в недоумении. — В той перестрелке погибло несколько человек, но это не имеет никакого значения, главное, что ты не пострадала.

— Зачем я тебе? — Саша остановила уже готовые вырваться у него слова. — Только не говори, что у тебя проснулись отцовские чувства.

Тинни пожал плечами:

— Ты сильно все усложняешь. Мне жаль, если люди, которых я нанял, потревожили тебя в неудачный момент, но они не были осведомлены обо всех деталях, — произнес он, намекая на их природу.

— Забудь. Зачем? — Теперь она определенно хотела получить ответ на свой вопрос. На вопрос, ради чего погиб Тим, до которого Тинни даже дела не было.

— Тебе пора научиться многим вещам. Принять свою суть. И оставить детство в прошлом.

— Под детством ты понимаешь человечность? Но разве не это тебя во мне так привлекает?

— И это тоже, — он даже не смутился того, что кто-то вытащил на поверхность его истинные мотивы.

Саша смотрела на него молча и не знала, о чем еще говорить. На Тинни было абсолютно бесполезно орать или впадать при нем в истерику: он не то что не огорчился бы, а просто не понял.

— Не нужно было меня спасать. — Саша поднялась, готовая покинуть комнату в том, в чем была.

— Не делай глупостей. Мы нужны друг другу. Изучи свои возможности, стань собой. — В ответ на ее гневный взгляд он лишь продолжил: — И позволь мне исследовать тебя.

— Убирайся.

Тинни не сдвинулся с места, словно она ничего только что не говорила.

— Оставь меня, — уже спокойнее произнесла она.

— Это означает "да"? — невозмутимо уточнил Тинни.

— Да, — выдавила из себя со злостью Саша, готовая запустить в него фарфоровой вазой с прикроватного столика. Но Тинни, очевидно, удовлетворился ответом, потому что прекратил донимать ее своими бесчувственными фразами и выполнил просьбу: оставил ее одну.

Как только дверь за ним закрылась, Саша рухнула на кровать и разрыдалась. Она проклинала себя за то, что втянула во все это Тима, потом за то, что позволила этому мрачному ублюдку обосноваться в ее душе, потом просто свернулась клубком, судорожно подрагивая на постели. А перед глазами прокручивались по кругу последние кадры из перестрелки. Это и все, что осталось ей на память, лучшие фото их недолгой жизни. И не лучшее начало новой. Или жизнь всегда должна начинаться в крови?

Свет за окном становился все ярче, а на душе у Саши было темнее самой безнадежной норы. И не хотелось ни на йоту проникать в тайны реберфов, постигать их искусные навыки использования людей, практиковаться и помогать в реализации амбиций ее так называемого отца.

Тинни не убивал Тима нарочно, не рассматривал его, как сопутствующие потери, просто ничего о нем не знал. Но от этого не становилось легче, совершенно, и так и не возникшие родственные отношения оборачивались чем-то абсолютно недостижимым, как луна для мотылька.

Саша вытерла слезы и посмотрела на сжатую в кулаке простыню: только домашние девочки распускают нюни, а она уже не одна из них, больше нет. Она научится всему, что ей предложат, и станет свободной, ото всех, и будет сама решать, что делать.

— Эй!

Тоненькое личико уже знакомой служанки тут же показалось в дверях.

— Тут есть какая-нибудь одежда?

Девушка в ответ затараторила что-то на французском.

— Отлично, мне что, сначала придется примерить тебя? — мрачно пошутила Саша, подходя к окну и отодвигая занавеску. Да так и застыла на месте, забыв и о девушке, и об одежде: ее взгляду открылись улочки, дома и силуэт Сакри-Кер на холме, который сложно было с чем-то перепутать.

Глава 29

Запахи в лаборатории сводили Сашу с ума. Временами ей казалось, что смесь машинного масла и селитры в сумме дают запах бутербродов из лавки на углу Мони и Тартан. Она сидела на высоком табурете в белом халате и представляла себя безумной профессоршей, делающей потрясающие открытия, при этом весело болтая ногами и наблюдая с ухмылкой за работой Стэна.

Тинни познакомил ее со своим лаборантом всего пару недель назад, но Стэн был настолько увлеченным и одновременно неприспособленным к жизни, что Саша не испытывала рядом с ним никакой неловкости. Он торчал в лаборатории почти с обеда и до глубокой ночи. По утрам Стэн работу не жаловал, но только потому, что ему далеко было добираться до дома, а даже если он и ночевал на рабочем месте, когда задерживался, потом долго отсыпался, восполняя ночные бдения.

— А можно вселиться в животное? — неожиданно спросила Саша, и Стэн даже оторвался от своего занятия.

— В принципе, можно, но это никто не практикует.

— Почему?

Стэн скривился, будто съел незрелую сливу. У него всегда было такое выражение лица, когда Саша задавала вопросы, ответы на которые, по его мнению, были очевидны.

— Потому что животные недоразвиты по сравнению с человеком. Предвосхищая твой следующий вопрос: и в слепых, глухих, безногих и убогих реберфы также не вселяются.

— Но ведь это должно быть интересно: кошачья грация, ловкость, к примеру, инстинкты, охота...

— А как потом из всего этого выбраться?

— А в чем проблема?

— Проблема? Да ни в чем. В самоидентификации, разве что. Психика животного не способна дать адекватный ответ на находящегося у руля реберфа, она слишком примитивна. Такой реберф застрянет в животном сонном состоянии, пока там же и не погибнет.

— Жаль. А что же люди? — Не унималась Саша. — Если они так развиты, почему ничего не ощущают?

— Потому что привыкли жить в мире своих постулатов, отметая все, что не вписывается в систему — это раз. И потому, что мир вокруг и его влияние на человека настолько велики и разнообразны, что невозможно отследить тот самый момент вторжения, пока не станет слишком поздно.

— Но мы ведь должны быть невероятно близки, чтобы сосуществовать на протяжении веков вместе, разве не так?

— Омела не слишком близка дереву, однако успешно сосуществует, — отозвался Стэн. — Но если ты намекаешь на то, что корни у людей и реберфов одни и те же, то такая теория имеет право на жизнь.

— И что же это значит? Что люди были реберфами?

— Глупость, — безапелляционно осадил ее Стэн. — Одна из человеческих ветвей эволюционировала в реберфов.

— Высшая ступень эволюции, значит, — с сарказмом протянула Саша.

— Вершина пищевой цепочки, — подтвердил Стэн, и Саша погрустнела, понимая, что он прав. Реберфы питаются человеческими эмоциями, греются в их телах, тратят их деньги и играют в их жизни.

— На чем мы вчера остановились? — прервал ее размышления Стэн.

— На одновременном захвате.

Они вчера весь день развлекались в лаборатории тем, что Саша пыталась распылить себя на двух человек одновременно, а Стэн фиксировал ее потуги.

— Стэн, ничего не выйдет, — резонно заметила она, а лаборант в это время увлеченно перечитывал свои записи. — Слышишь?

— Что? — он часто выныривал из своего волшебного мира, явно не сразу начиная воспринимать реальность.

— Это бесполезно, не получится.

— Я вижу, что не получится. Но как это доказать? — взглядом исследователя он пробежался по ней сверху донизу. Странное дело: как бы на нее ни смотрел Стэн, это всегда получалось совершенно невинно. Саша ощущала себя рядом с ним, как с... даже не братом, нет, а представителем другого вида, к примеру, кузнечиком, которого он очень напоминал, худой и нескладный, коленками внутрь.

— Э, нет, хватит с меня Тинни, — замахала на него руками девушка.

— Подожди. У меня есть одна теория, — начал он, и Саша поняла, что это надолго. Никто из других реберфов не возился со Стэном, не общался на равных, поэтому он готов был растолковать ей все, от начала бытия. — Возможно, все дело в привычном мышлении.

— Ты о чем это сейчас?

— С самого рождения вы пребываете в единицу времени лишь в одном человеке. Вы ассоциируете себя с одной психикой, с одним организмом. Но если сломать этот стереотип...

— Если сломать этот стереотип, получится психованный реберф-размазня.

Стэн поднял на нее глаза и ошалело посмотрел в ответ.

— А, ты снова шутишь, — с облегчением произнес он, а Саша тяжко вздохнула. Он совершенно не воспринимал юмор. Стэн был тем самым человеком, которому в конце каждой шутки требовалось говорить "лопата".

— А что, если вы способны мыслить шире и охватить два и более организма? Это же прорыв!

— О, нет, нет, и еще раз нет. Понеслась, — Саша легко соскочила с табурета и решила тактильным контактом остановить Стэна. Это всегда срабатывало безотказно: он тут же сбивался с мысли, еще какое-то время лепетал что-то невнятное, а затем и вовсе смолкал.

— Ну, и что ты предлагаешь взамен? — после воцарившейся тишины, наконец, спросил он.

— Ты же собрал статистику. Я хочу знать, насколько сильный вред я приношу людям, находясь в их телах.

— За те промежутки, что мы исследовали, я не обнаружил никаких изменений.

— Ни у кого?

— Ни у кого. Ты же знаешь, что ты не вызываешь у них даже привычного повышения температуры тела.

— Как же тогда...? — перед глазами Саши вновь мелькнуло лицо Стеффи Райкер.

— Выход. Полагаю, что ответ на твой вопрос лежит в очень резком насильственном выходе.

— Выход, — прошептала Саша, проводя пальцами по своему лицу и вспоминая тот мучительный кошмар и ужас.

— С тобой больше такого не случится.

— Откуда ты знаешь? — не глядя, спросила Саша.

— Ты уже далеко впереди. А то, то были первые детские шаги.

Саша покачала головой. Настроение стремительно уплывало в никуда: чья-то жизнь не могла быть ценой первых шагов неумелого ребенка, или недоразвитого взрослого, если точнее.

— Брось, подумай вот о чем. Может, все дело в зацикленности на цифре два, в разделении, в самом понятии двойственности, а если ты будешь думать о множестве, у нас выйдет? Я ничего не имею против цифры три, или пятнадцать, если тебе так будет удобнее.

Саша закатила глаза и облокотилась о стойку. Стэна опять понесло, не прошло и двух минут. Губы Саши сами дрогнули в улыбке, поначалу несмелой, потом еще одной, и еще, пошире. Иногда он городил такое, что все реберфы отдыхали.

* * *

Маленький уютный ресторанчик спрятался на первом этаже здания недалеко от отеля де Виль. Саша была убеждена, что в этом квартале не бывает других заведений, кроме вычурных, но это оказалось не так. Симпатичный парень на входе забрал ее легкий плащ, и улыбнувшись, вежливо указал им на вход в зал. За столиком, к которому Сашу подвел Тинни, уже сидел мужчина лет тридцати. Его внешность Саша сразу же для себя мысленно окрестила классической французской. Высокий лоб, прямой нос с невероятным разлетом крыльев, четко очерченные губы, и удивительные большие треугольные глаза, к которым многие девушки питали слабость. Судя по взглядам, которые изредка бросали на него посетительницы, даже весьма солидного возраста, незнакомец умел производить впечатление.

— Хочу тебе представить, — как никогда официально заговорил Тинни, — Мишу.

Мужчина тут же поднялся и галантно поклонился. Затем вязким текучим движением переместился чуть в сторону и отодвинул стул для Саши, тем самым лишив работы разочарованного официанта.

— Саша, — произнесла девушка, присаживаясь и бросая короткий взгляд на незнакомца.

— Очень приятно, — его взгляд задержался на ее правой щеке, отчего та тут же невольно порозовела. — Я взял на себя смелость заказать вина, — произнес он, таким же тягучим движением возвращаясь на свое место.

— Собственно, я не собирался задерживаться, — вежливо пояснил Тинни, так и не заняв места за их столиком, — у меня дела. Так что отдыхайте. — С этими словами он подмигнул Саше и тут же направился на выход, не дав ей ни возразить, ни возмутиться.

Внезапный уход Тинни привел в их скромной компании на двоих к затянувшейся паузе, которую поспешил нарушить Миша, плеснув Саше вина в бокал и приветливо улыбаясь: