— Хорошо! — согласился метр Кер и, подойдя к нему, опустил руки на плечи. — Но знай, что у тебя есть дом, в котором тебя ждут, в котором тебе всегда рады! Я ни разу не пожалел, что ты переступил его порог. Я горжусь тобой и был бы рад, если бы ты был моим сыном по крови, хотя она — последнее, что имеет значение!

У Айсена перехватило дыхание. На минуту он ощутил, как сжались вокруг надежным кольцом руки того, кого он действительно мог назвать приемным отцом, не иначе, и смог ответить лишь таким же коротким объятием.

— Удачи тебе, мальчик! Ты нашел себя, теперь сумей сохранить! И... дай Бог тебе счастья когда-нибудь!

Часть 10

* * *

Атмосфера, царившая в доме на следующий день, была бы уместнее на похоронах. Даже Фей выглядела подавленной. Айсен, как и обещал, попрощался со всеми, в том числе с ней, в очередной раз пытаясь помириться, и разговор вышел не простым.

— Что, больше нечего взять? Конечно, Кантор проведет тебя в любой дворец, а там и знатный покровитель найдется! Спасибо этому дому, пойду к другому, — издевалась девушка.

— Ты ошибаешься! Вы для меня семья.

— Да по какому праву! — эдакое признание молодого человека разозлило ее еще больше. — Кто ты есть!

Трудно говорить с тем, кому, похоже, просто важно оставить за собой главное слово.

— Никто пока, — согласился Айсен, — Вот видишь, это тебе важны титулы!

— Вовсе нет! — обиженная Фиона притопнула ножкой, но с боевого настроя уже сбилась.

— Фей, как бы хорошо не относились ко мне твои родители, я тебе не соперник. Если бы не они, меня скорее всего на свете бы уже не было... Тебе нечему завидовать!

Девушка молчала: она понимала, что неправа, что давно и за многое стоит извиниться, но делать этого не умела — она и не должна извиняться, она же барышня...

— Тогда почему ты уходишь? — увернулась Фей от более неприятной темы.

— Есть причина, почему я не могу оставаться здесь сейчас, — Айсен отвел взгляд.

— И причина эта появилась буквально сегодня! — съязвила она.

Фиона, конечно, была непоследовательной, вздорной, дерзкой, упрямой, но отнюдь не глупой. Едва уловимого знака, почти не ощутимой тени в глазах оказалось достаточно, чтобы она поняла, что попала в точку.

— Это из-за дяди? — она удивилась, а потом догадалась. — Он был твоим хозяином!

— Да, — отрицать что-либо было бессмысленно.

Нахмуренная девушка долго мялась, ощущая какое-то неловкое чувство, очень похожее на то, которое возникло у нее на пляже.

— Это... это он тебя так... бил? — наконец Фей подняла на стоявшего перед ней юношу круглые испуганные глаза.

Айсен вначале не понял о чем она, а когда понял, улыбнулся: просить прощения у него Фиона не станет, — да и не нужно ему это, — но ссора определенно осталась в прошлом.

— Нет, — он покачал головой, — он меня лечил.

— Но ты уходишь из-за него, — утвердительно сказала Фей, дернула плечом. — Ладно! Мы же не навсегда прощаемся, и ты будешь заходить к нам.

Она тряхнула косами, великодушно известив:

— Я на тебя не обижаюсь.

Айсен рассмеялся, и расстались молодые люди на вполне дружеской ноте.

Фиона сама не знала рада ли она тому, что Айсен будет жить в другом месте, а значит, видеть его она будет реже. Ее отец достаточно богат, чтобы она была не обязана выходить замуж за состояние. Она вообще не хотела выходить замуж: брак подразумевал множество обязанностей, а то самое, стыдное, слаще чего, говорят, в жизни нет, влекло за собой рождение детей. Этого Фей почему-то боялась до ужаса, да и нянчиться с младенцами — терпеть не могла. Просто... просто нравился ей Айсен и все тут! Только препятствия между ними были не в пример всяческим балладам.

После того, что выяснилось о юноше, она тем более не могла понять, что именно чувствует к нему: привязанность, симпатия смешивались то с брезгливой жалостью, то с негодованием на него же. Фей исподтишка поглядывала на своего обретенного дядюшку, оказавшегося интересным мужчиной в расцвете сил, далеким от образа горгульи в окружении реторт, и гадала — неужели он и Айсен...

Кошмар какой!!! Понятно, почему Айсен ушел. А может это его отец отослал, вон до чего сердитый...

— Где Айсен? — не выдержал не менее мрачный "дядюшка".

— Вопрос уже становится застольной традицией! — темперамент Фионы и тут не дал смолчать.

Как ни странно никто из родителей ее не одернул, а брат и вовсе послал понимающий взгляд. Фей вытаращилась на него, едва не разинув рот. Алан многозначительно дернул губами и уткнулся в тарелку. Девушка закашлялась, поперхнувшись глотком обычной воды, и впервые почла за благо последовать его примеру.

— Переехал, — ровно сообщил Филипп, успешно делая вид, что его интересует исключительно еда, а не направленный на него раздраженный взгляд Тристана.

Звякнула вилка. Пауза.

— Куда? — голос звучит как-то немного глухо.

— Не вижу причин, по которым это должно тебя волновать, — сказал, как отрезал.

— Вот как?! — у Фейрана глаза заискрили пуще фейерверка.

— Когда я ем, я глух и нем! — в свою очередь припечатала Мадлена, прекращая неуместное выяснение отношений.

А уже по окончании очередной совместной трапезы, остановив его в коридоре, добила деверя окончательно:

— Видит Бог, я сама упрекала мужа, что он поступил с братом недостойно. Всегда говорила, что этот дом и твой тоже, и мы будем счастливы тебя принять. Но если это подразумевает, что из него уйдет Айсен — было бы лучше, чтобы ты навсегда остался в Фессе!!

— Что это все значит? — Фейран буквально влетел вслед за братом, и дверь за его спиной оглушительно хлопнула.

— Вот что! — Филипп развернулся и просто швырнул по столу в его сторону обломки ошейника.

Некоторое время Фейран смотрел на ошейник, как будто пытался понять, что он означает и что требуется от него.

— Ты дал ему свободу? — наконец спросил он.

— Я дал бы ему свободу еще два года назад!! — рявкнул взбешенный Кер.

Фейран в невольном изумлении поднял на него взгляд, оторвавшись от двух кусков металла: он никогда не помнил брата в таком гневе.

— Я предлагал ему свободу едва привел из твоего дома. Я предлагал ему свободу, как только Айсен пришел в себя после нового столкновения с Фонтейном, но он отказался. Он отказался даже после того, как над ним поглумилась орава сопливых мерзавцев, которые почему-то считаются друзьями моей дочери. Он не снял его перед Ее Светлостью и двором! Потому что мечтал, что это сделаешь ты!!

По мере того, как он говорил, Фейран все больше бледнел.

— Ничего, я даже рад, что так вышло! — усмехнулся Филипп. — Айсен сильный мальчик, он справится с разочарованием. Зато теперь знает, что любовь без уважения убога, и никогда не окажется на положении раба независимо от того есть на нем ошейник или нет! Не этого ли ты хотел?

Фейран не ответил, бездумно вертя в руках половинки пресловутого ошейника. В голове стучала одна мысль: любовь без уважения... Можно ли любить того, кого не уважаешь? И можно ли любить того, кого оказывается, совсем не знаешь...

— Значит, он ушел сам?..

— Сам! — жестко подтвердил Кер. — Ради Бога, скажи, что еще ты ему сделал?

— Да ничего! — бросил Фейран, раздраженный обвиняющим тоном брата. — Мы даже не поговорили толком, и я попросил придти...

Голос его постепенно гас, пока не сделался совсем беззвучным, а лицо не покинули последние краски: попросил?! Теперь это так называется? Что было от просьбы в его словах, и КАК мог понять их юноша, что вообще сбежал из дома!

Он сжал кулак с такой силой, что на ладони остался глубокий отпечаток от врезавшегося в нее ошейника. Сам же презирал мальчишку за то, что Айсен бросается на каждый его жест...

— За что боролся, на то и напоролся! — не скрывая удовлетворения, сообщил Филипп, правильно прочитав его мысли. — Объясни мне! Я — не понимаю! Чего тебе было надо? Ведь получается, именно как раб тебя Айсен полностью устраивал! Когда ходил за тобой по пятам, заглядывал в рот, ловя каждое слово, млея от счастья, что ты его по имени назвал и разрешил поцеловать руку... Чего тебе не хватало? Трахал бы сейчас своего котенка в свое удовольствие, а он бы тебе благодарными слезами ноги умывал!

Он жестом пресек попытки Фейрана вставить хоть слово. Тот и не настаивал особо — от отвращения мутило: тогда было тошно, а со стороны, оказывается, это выглядит еще хуже...

— Извини, дорогой брат! Ты бы прежде сам определился, чего ты хочешь! Не тратил бы нервы всем остальным и не мучил бы попусту мальчишку, виноватого только в том, что он имел несчастье в тебя влюбиться!! Я, кстати, так и не понимаю почему. Почему именно ты?! Что в тебе такого особенного? Вот уж верно, любовь зла!

— Спасибо! — в мужчине снова проснулся инстинкт самозащиты. — А ты уверен, что он так уж меня любит?

Безусловно, Айсена он желал — до безумия, умопомрачение, с которым он уже смирился. Но любовь?!

— Пожалуйста! — Филипп опять стремительно утрачивал выдержку. — Ты можешь хотя бы попытаться увидеть кого-то, кроме тебя? Можешь понять, что эти два года Айсен жил мыслью о том, что встретится с тобой!! Менялся, ломал себя — чтобы стать достойным! Кого?!! Самодовольного самовлюбленного болвана, который не видит ничего, кроме себя!

— Ты хоть знаешь, что с ним было, после того как ты от него отказался? Айсен жить не хотел! Он не ел три дня! Он говорить начал только тогда, когда мне удалось его убедить, что он тебе интересен!

— Ты, достойнейший и мудрейший брат мой! Как тебе в голову могла придти идея, послать его к другому мужчине?!

— Это я еще могу напрячься и сообразить, чего ты хотел. Я — могу понять, что любой парень либо девка, у которой ноги по колено в навозе, тебе в физиономию даст за такое пожелание... Но это свободный!! А Айсен — раб! Всю жизнь был рабом! Для него реальность, что его могут убить, насиловать, истязать, подкладывать под кого угодно — совершенно безнаказанно!

— Ты хотел, чтобы он доказал, что он человек? Вместо этого, ты доказал ему, что он — вещь!

— Не знаю как тебе, а мне стыдно! За весь человеческий род!

Мечущийся по кабинету, Филипп даже не смотрел на брата, опустившего голову, чтобы скрыть лицо.

— Ты! Ты живешь на Востоке добрый десяток лет! В каком возрасте Айсен попал в школу — ТЫ знаешь? Вообще знаешь, в каком возрасте туда покупают рабов??

Фейран молчал. Негодующая тирада брата перебивалась в ушах звонким голосом: "восемь лет жизни..."

— По-твоему, семилетний мальчик... 10летний — может получать от этого удовольствие?! Осознанно торговать собой?! ДА БЫЛ БЫ ЭТО ХОТЯ БЫ ТОРГ! Ты ведь понимаешь, — по глазам вижу, что понимаешь!

— Это все Айсен тебе рассказал?

— Не все! Слава Богу, что не все, я не каждую ночь вижу кошмары!

— Что ты от меня сейчас требуешь?!

— От тебя? — Филипп выглядел разочарованным. — Ничего!

* * *

Не замечать очевидного, отворачиваться от правды людям бывает удобно по разным причинам. Однако все просто: если что-то не нравится, неприятно либо не вписывается в понятия, которые привык считать единственно верными, — закрой глаза и убеди себя, что все совсем не так, как выглядит. Удобно — вот верное слово...

Удобно назвать мальчика испорченным и обвинить за собственные желания на его счет. Чего тут сложного, постельный раб и невинность — понятия взаимоисключающие.

Удобно оправдывать себя тем, что не делаешь с ним ничего, что не делали еще сотня другая мужчин, только ты, конечно же лучше, ведь ни разу не причинил ему боли когда брал. А когда от неумолимого чувства вины станет уж совсем невозможно отмахиваться, куда удобнее обвинить мальчика в неразборчивости и безразличии, да так, что сам безоговорочно в это поверил.

Но рано или поздно игнорировать реальность становится невозможно, и тогда столкновение оказывается еще более жестким, потому что приходится разбираться с последствиями того, что натворил в заблуждении.

То, что от правды, как и от себя, ему никуда больше не деться, — Фейран понял, едва увидел юношу. Понял, что бежать куда-либо уже бессмысленно, и два года, потраченные на бесполезную борьбу с собой, были потрачены зря: синеглазый раб ему был необходим. Даже не в каком-то сексуальном смысле... Необходимо не то что видеть Айсена, а просто знать, что он где-то рядом и это возможно.

Стало страшно. Страшно своей слабости. Он и забыл, что сердце не только мускульный орган для перекачивания крови и болеть может не по причине физического недуга! Не хотел вспоминать.

Любовь... Фейран отказывался упоминать это слово, как будто оно могло ободрать губы! Откуда ей взяться, с чего? Он ведь действительно не знает этого мальчика, чем он живет, чем дышит...

И никогда не пытался узнать, как бы подразумевая, что ничего стоящего внимания в невольнике, предназначенном для постельных утех, кроме симпатичной мордашки быть не может. Уговаривал и убеждал себя, чтобы не привязаться к нему еще сильнее, не оказаться еще более уязвимым перед неожиданным чувством к нему, с которым и без того не мог совладать.

И это тоже было удобно: уступить своему сумасшествию, пользоваться юношей, одновременно обвиняя его за то, что хочется большего, и делать вид, что с ним ничего не происходит.

Однако всегда наступает момент, когда даже себя обманывать уже не получается. Несколько мгновений, что он держал Айсена в объятьях, снесли последние остатки стен, которыми он отгораживался от своей нежеланной любви. Словно плотину прорвало, захлестывая его с головой! Фейран забыл обо всем окружающем мире, кроме прижавшегося к нему юноши. Не хотелось думать ни о каких проблемах и обязанностях, ни о каких последствиях, — лишь наслаждаться близостью. Святая уверенность, что все решится само собой.

Уже решилось! Фейран не нуждался в подсказках Филиппа, — у Айсена глаза говорили яснее любых возможных слов. Но за что — ему? Что было между ними такого, что стоило двух лет ожидания?

Так не бывает! Это слишком хорошо!

И все же мой... Он ждал, жадно ловя каждый шорох, кровь гулко стучала в висках. Хотелось похитить, спрятать его ото всех, как сказочному дракону свою добычу, упиваться юношей как дорвавшийся до сокровищницы скупердяй, любить его всего — руками, глазами, вдыхать аромат волос, ощутить сладковатую свежесть дыхания у губ и пряный запах желания, любоваться прозрачным румянцем, каждую черточку целовать, целовать ладони, с таким трепетом касавшиеся его груди... Хотелось обнять его снова и больше никогда не размыкать рук.

Сцепив зубы, Фейран всю ночь не сомкнул глаз, даже уже понимая, что Айсен не придет...

— От тебя? Да пожалуй, что ничего!

К демонам пылкую отповедь Филиппа! Брат только озвучил то, что он знал и сам, но упорно отказывался видеть, пока истина безжалостно не подступила лицом к лицу.

— Где он сейчас? — воспользовавшись паузой, Фейран спросил о главном, вместо того, чтобы вступать в пререкания, потакая своему норову. И без того уже наделал бед!