— Это не наши. Комдив поделился. Ротный говорил. У них пушкари переплыли реку, а пушки — нет. А у нас — наоборот — пушек больше, чем пушкарей. Вот, в качестве наказания, первыми танки и встретят.
— Мы тоже наказаны?
Степан гоготнул:
— Нам оказана честь встретить врага. То, что нам в радость — для них каторга.
— Бывает. Вот тебе и пример субъективности восприятия.
— Что?
— А, не парься. Пойду соседей проведаю, пока немец спит.
— Зарычали моторы за мостом.
— Пока они пожрут, какава выпьют, кусты обминируют. Время есть.
Пушкари встретили меня неприветливо.
— Здорово, братцы!
— Здоровее видали и то не боялись.
— Это хорошо. Танков бы ещё не боялись.
— Чего их бояться? Мы со старшиной уже три их сожгли.
— Вообще герои! А что ж не весёлые такие?
— Чему радоваться? Мало того, что пукалка эта без панорамы, так ещё и баллистика неизвестна.
— Зачем тебе баллистика без панорамы? — удивился я, — через ствол наводить будите? Какая ж тут баллистика?
— А ты, как тебя, старшина? Уже воевал?
— Ага, авчерась. Вот, гостинец от немца схлопотал в грудь. Болит теперь. Ребята освободили от работ из-за этого. Они у нас душевные, как и все в НКВД.
— Что-то мы не замечали душевных чекистов.
— Не любишь чекистов? Это ты просто не умеешь их готовить. Ну, вот, расцвели. А то носы повесили. Вас хоть кормили?
— Это — да. Накормили до отвала.
— Я же говорю — душевные ребята — чекисты. Даже накормили до отвала. А с собой положили? Ну, просто душки! Ещё один секрет расскажу — чекисты назад от врага не бегут и в плен не сдаются. Немец тоже чекистов не любит, в плен не берёт.
— Что это так?
— Вредные они в плену. Дурачками прикидываются, разговаривать, работать не хотят, людей на побег баламутят. Вот немец и перестал энкэведешников в плен брать. На месте расстреливают. Так, что ребят, штаны держи сухими — фланги мы вам не обнажим.
— Снарядов бы ещё по более.
— Это можно. Как первого же немца поймаем, мы ему требование-накладную на имя Гитлера выпишем и отправим — пущай берёт нас на довольствие, бронебойными снарядами хотя бы.
Ребята рассмеялись.
— Ловко — встать Гитлеру на довольствие — пущай снабжает!
— А если серьёзно, братья-славяне, то план такой: подпускай танки ближе и сади ему под хвост.
— Так и есть. Командир взвода сказал не стрелять, пока вон те вешки не проедет, видишь?
— Вижу. Сколько это? Метров триста?
— Точно так и есть. Триста.
— А как снаряды расстреляете?
— Сказал отходить в посёлок.
— А что ж ход сообщения не углубляете? Под пулями отступать будите?
— Верно. Подъём ребят, перекур окончен! А ты, старшина, не переживай. Мы хоть и не чекисты, но спин наших враг тоже не видел. Ты главное пехоту от танков отрежь. А уж этим мы колёса-то поотшибаем.
— Почему колёса?
— Увидишь. Это приём такой противотанковый. Увидишь. Нас самих комбат первый научил, пусть земля ему будет пухом.
— Первый? А сейчас какой?
— Никакого. На шестом счёт кончился. Вместе с батареей. Взводный один остался на всех, да и тот воентехник, а не артиллерист. Трактора и машины ремонтировал, до переправы. А сейчас ни пушек, ни тракторов. Вон, последняя гаубица и последний трактор наверху стоят. С последними зарядами. Это будет их прощальный гастроль.
— Ладно, не скучайте, — простился я и пополз по ходу сообщения обратно в свой окоп.
А там меня ждал Мельник с улыбкой шесть на восемь.
— Лимона съешь.
— Зачем? А есть?
— Морда больно довольная. Что привезли?
— Много чего. Мины, снаряды, гранаты, консервы и крупу. И вот это, — он указал на ящик.
— Это что?
— Ампулы для ампу..., тьфу, не выговоришь. В общем, оружия какого-то нового. Но самого его не было. А эти шары со смесью, что сама загорается, если разбить.
— И ты притащил это сюда? Сейчас же копай для этой хренатени укрытие. И подальше, но так, чтобы взять смогли. Блин, случайно одна разобьётся — сгорим живьём.
Мельник чесал голову под шлемом.
— Тогда я тут, в щели отвод сделаю, там и прикопаю.
— Действуй. Ты хоть поспал?
— Да. Пока стоял, ждал, потом под погрузкой спал. Нормально.
— Товарищ старшина, смотрите, — позвал меня Озеров.
Я поднёс бинокль к глазам. Оглядел позиции немцев, мост и тот берег:
— Зашевелились. Мельник! Живее убирай эту бомбу отсюда! Сейчас обстрел начнётся. Хорошо, что погода не лётная. Хоть бомбёжки не будет. Ребята, закапывайся глубже, копаем быстрее! Время!
Заревели моторы на той стороне реки, забухали залпы за леском, в воздухе — свист, и тут же — бух, бах, бабах! Кусты земли встали там, где вчера окапывалось наше боевое охранение. Земля стала вздрагивать от каждого разрыва, как живая, будто ей больно. Пыль и дым стали подниматься клубами, взметаемые взрывами.
Страшно. Мне было страшно. И противно от этого. Может вот в эту секунду немец засунул в свою гаубицу поросёнка снаряда и он уже летит мне на голову? А я ничего и поделать не могу. Только в землю вжаться. Все так и сделали, копать перестали.
— На вчерашние позиции ложит, — прокричал Озеров.
Я выглянул. Всё ещё утюжил вчерашние окопчики, уже покинутые. Собрал волю в кулак:
— Кадет! Ты где?
— Тут я.
— Голодный?
— Нет. А что?
— Думаю перекусить можно. При обстреле пожевать — первое средство. Ты любишь сгущёнку?
Я пробил ножом две дырки в крышке банки.
— Держи. Пить надо так. Вот ещё шоколада пожуй. Нос не вороти — для тебя спецом брал. Что, Мельник, на запах пришёл?
— Тоскливо одному там сидеть.
— На и тебе шоколада. Он мозг хорошо питает, зрение обостряет. А нам сегодня твой острый глаз понадобиться. Жуй, жуй. Позицию оборудовал?
— Как на полигоне. Даже крышкой ящика накрыл, землёй присыпал, соломкой — для маскировки. Может снять глушитель?
— Снимай. Тут такая трескотня будет, что твои выстрелы затеряются. Тушёнку будешь?
— Ага. А у меня хлеб есть свежий. Вот. Ещё теплый.
— Молочка бы.
— Да, неплохо.
Кадет чему-то усмехнулся:
— И бутылочку бургундского. Мы как те мушкетёры при Ла-Рошели. Там они тоже пикник устроили при штурме.
— Правда, похоже, — кивнул я.
— Это вы о чём? — не понял Мельник.
— Это мы о книге. Француз один написал. Про Д,Артаньяна и трех его друзей. Не забивай головы.
— Да куда нам, сирым и убогим, — Мельник отвернулся, но продолжал размазывать тушёнку по хлебу.
— Ты жуй в темпе, сейчас сюда огонь перенесут — весь твой бутерброд землёй засыпят.
Сам я быстро накидал ножом в рот куски мяса из банки, зажевал хлебом, запил коньяком, а шоколадом, получилось закусил. Предложил флягу Мельнику. Он завистливым взглядом буравил-буравил фляжку, но, вздохнув, отвернулся:
— Твёрдая рука нужна, — пояснил.
Кадет тоже замахал головой. Убрал флягу. И тут рядом — взрыв, нас обсыпало землёй, уши заложило.
— Все живы?
Вроде, все. Глаза только лихорадочно блестят. Я выглянул из окопа. Обстрел слабел.
— Занять позиции! Сейчас попрут. Проверить оружие, пополнить боезапас! — раздался зычный голос Степанова, эстафетным эхом дублируемый взводными. Я тоже проорал это же. Да, самому не мешало бы пополниться.
— Миш, где у нас патроны? Я после вчерашнего боя рожки не забивал.
— Я тебе забил. Полные они у тебя. Не чувствуешь веса?
— Уж не знаю, что чувствовать. Болит всё. Где гранаты? Давай, сюда, вот, в нишу. Ну, ждём!
— Без команды — не стрелять! — опять прокричал Степанов. Теперь голос его был дальше.
— Без команды — не стрелять! — проорал я. Достал бинокль, осторожно высунулся.
Немцы на плацдарме пока не наступали. Суетились, перебегали с места на место, но вперёд не лезли. Посмотрел на мост. Утренняя дымка таяла, съедаемая пылью, поднятой обстрелом. К мосту выдвигались уродливые серые коробки танков.
— Вот вы какие в реале, панцеры. И как это уродство до Волги дошло?
— Что? Как до Волги?
— Кадет! Ты чего тут трёшься? А ну, брысь в свой окоп. Готовь позицию к бою! Ишь, уши он развесил!
Сзади, с высотки бухнуло, за мостом встал столб разрыва. Я оглянулся. Наша гаубица! Пушкари суетились, как ошпаренные, орудие опять бухнуло. Я в бинокль — на мост. Второй выстрел — опять близко! Молодцы! Без пристрелки так удачно вмазали — танк и ещё что-то — горели. Люди в серых формах разбегались, как тараканы.
Это была в самом деле "прощальная гастроль". Они выстрелили только восемь раз. Потом попытались увезти орудие, но вокруг уже плясали взрывы. Прямым попаданием был уничтожен трактор. Человек, как кукла, был высоко подброшен в воздух, летел, кувыркаясь. Ещё через несколько секунд я увидел летящее орудийное колесо. Всё! Нет у нас больше гаубиц! А немцы еще с полчаса долбили по дому же месту — видимо сильно разозлились.
Подбитые танки отволокли в сторону и стальные коробки пошли по мосту. Я услышал, как кто-то заскрипел зубами.
— Не стрелять! — на всякий случай, крикнул я, — Пусть как следует залезут в капкан!
Первый танк прошёл мост, с ходу пошёл дальше по насыпи. Поднялась немецкая пехота, неровной, рванной цепью побежали в атаку.
— Блин, сколько же их! — прошептал я. — Всю ночь что ли переправлялись?
Танк прошёл метров двести, когда под ним вздыбилось земляное полотно пути, танк подпрыгнул и взорвался.
— Ура! — прокатилось по нашей стороне.
Мина? По нему же никто не стрелял. Скорее всего.
Второй танк обогнул первый, остановился, поведя хоботом ствола. Я невольно вжался в землю. Танк плюнул огнём, пошёл дальше. Правее его — ещё один.
— Шесть, пять, четыре, — считал я пикетные столбики. Четыреста метров танкам до нас, триста.
— Рота! К бою!
— Батарея! К бою!
— Огонь! Огонь! Огонь!
Тявкнула пушка слева, хлёстко выстрелили бронебойщики, затарахтел ручной пулемёт, защёлкали винтовки. Кадет стрелял из автомата.
— Кадет! Отставить огонь! Твоя дистанция — сто шагов и ближе. Понял? Автомат — для ближнего боя!
— Что ж мне сидеть?
— Патронами диск Дегтеря забивай!
Первым же выстрелом пушки у танка сбили гусеницу. Он резко развернулся, подставив бок. Тут же в двигатель ему впечатали ещё два снаряда. Загорелся. Люки откинулись, танкисты выпрыгнули, но тут же попадали мёртвыми — все забыли про пехоту, танкистов залпом из множества стволов чуть не распилили. Споткнулся и замер ещё один танк, задымил. Остальные попятились, стреляя на ходу.
— А! Не понравилось? — закричал я, не сдержав радости.
Немецкая пехота залегла, стреляя. Подтащили пулемёты, миномёт. Разрывы мин и снарядов танковых пушек стали коверкать наши окопы.
— Мельник! Заткни миномёт!
— Понял!
Придурки — расположились на виду со своей трубой. Мельник перещелкал их за пять минут. Оставшиеся залегли, попрятались.
Но через мост переходили ещё и ещё танки. Началась новая атака. Теперь восемь танков и шесть бронетранспортёров ползли на нас, стреляя на ходу из пулемётов, с коротких остановок — из пушек. Перебежками пошла пехота.
Воздух вокруг насытился смертью. Кругом взрывы, пули свистят, взбивают фонтанчики земли вокруг.
— Кадет! На позицию!
Миша пробежал мимо, задев меня.
— Пора! Огонь!
Я выставил автомат, поймал бегущего немца, дал очередь. Тот упал. Попал, нет? Не важно. Следующий! Стрелял, менял рожки, перебегал из окопа в ход сообщения и обратно, стрелял. За танками и не следил больше. Одно осталось — поймать в прицел серое пятно врага, успеть нажать на курок раньше, чем он упадёт за укрытие.
— Старшина! Медведь!
— Что?
— Смотри! Стоит этот недобиток — жизни не даёт! Очередь даём и прячемся. У меня один уже убит.
Танк стоял боком, в какой-то яме. Корпус наполовину скрыт землёй. Башня повернута на нас, плюёт огнём пушка, сверкает искрами пулемёт. А, это наши бронебойщики из него искры высекают, но взять не могут. За танком скапливается пехота. Метров двести до него. Как пройти? Если вот этими воронками? А там пластуном. Я не смогу ползать.
— Кадет! Ко мне! Пришло время тебе стать героем. Готов?
— Что надо сделать? — спросил он вдруг севшим голосом.
— Вот тот танк сжечь. Выходишь оттуда, потом теми воронками, меж ними проползаешь, видишь, там какая-то ложбинка. По ней доползёшь до той воронки. Оттуда закидываешь танк ампулами. Ногу обвяжи вот этим кабелем. На месте будешь, подтянешь к себе мешок с ампулами. Мельник! Иди сюда! Прикрываешь Кадета. Только его! Бережёшь, как свой глаз, понял? Выполняйте! Давайте ваши пилотки!
Кадет обвязал сапог трофейным, тонким телефонным кабелем, несколько раз глубоко вздохнул, как будто нырять собрался, выпрыгнул из окопа, кубарем покатился к первой воронке, из которой нас при взрыве и осыпало землёй.
— Прикрываем огнём! — закричал я.
Замолотил пулемёт, прижимая немцев к земле, заставляя спрятаться за танк. Кадет ещё одной перебежкой перелетел в следующую воронку.
— Молодец, парень! Давай!
Я стрелял тоже. Не надеясь попасть, подавляя, как и пулемёт Степана. Только Мельник попадал. Вот один немец отвалился от танка, рухнув вбок, другой ткнулся головой в землю, завизжал третий, катаясь по земле.
— Давай, Миша, давай!
Танк повернул башню на Кадета. Нет, так не пойдёт!
— В меня стреляй, адское отродье! В меня! — Закричал я, вскакивая в окопе в полный рост, дал очередь до опустошения рожка по башне танка, кинул в него гранату-колотушку. Толку от неё не будет — даже не докинул, но привлёк к себе внимание. Башня танка и оружие пехоты повернулись ко мне.
— Опаньки!
Я рухнул на дно окопа. Сверху — взрыв, застучали пули, меня засыпало землёй.
— Медведь! Старшина! Витя! — звал меня голос Мельника.
— Сержант, — заорал я, хрипло — земля забила рот, — выполняйте поставленную задачу!
Сам раскопал их пилотки, раскрыл их, сунул в каждую по стеклянной ампуле с мутным напалмом, потом обе запихал в противогазный мешок Кадета, вытряхнув из него всё. Обвязал мешок проводом, чтобы ампулы не бились друг об друга.
— Кадет на месте! — крикнул Мельник.
Я привязал конец кабеля к противогазному мешку, отрезав лишнее. Кадет нетерпеливо дёргал шнур. Я дёрнул в ответ, выставил мешок наружу из окопа. Мешок пополз, влекомый кабелем.
— Мельник, следи!
— Старшина! Пушка молчит.
— Сам слышу. Не было бы этого геморроя, если бы она не молчала. Перезарядил автомат, распихал гранаты по подсумкам и карманам, побежал на четвереньках (иначе не получалось — ход так и не углубили) к огневой артиллеристов. Каждые несколько шагов я выглядывал из хода, стрелял в сторону немцев не прицельно, только чтобы отметить положение мешка с "коктейлем Молотова".
Пушка лежала на боку. Расчёт раскидан по всей огневой. Трое были живы. Двоих быстро перевязал, один — тот самый старшина, был просто без сознания. На нём лежал ещё один, с развороченной спиной — он и принял на себя все осколки снаряда. Спихнул погибшего, облил лицо старшины из его же фляги. Зашевелился. Уже лучше. Как там Кадет?
Отсюда было видно, как Мишка распластался на спине в воронке, споро перебирал руками, оглядываясь ежесекундно. Молодец, Мельник — создал вокруг Кадета "мёртвую зону".
