Молчком, съехал на обочину и вышел из машины, уступая место.
Пока обходил, Марша уже с удобством устроилась на водительском месте и теперь сидела, закрыв глаза и прислушиваясь к ровному гулу работающего двигателя, положив обе руки на баранку.
— Коробка — механика. — Напомнил я, на всякий случай и пристегнулся, готовясь к неожиданностям.
Марша задумчиво посмотрела на меня, дважды прижала педальку к полу, рыкая мотором и...
Через мгновение, "корвет", с пробуксовкой ушел в "старт", выбрасывая из-под колес гравий с обочины дороги.
Стрелка спидометра плавно и неотвратимо легла на число 120 и замерла, подрагивая, словно в нетерпении.
Марша откинулась на спинку сиденья и замерла, словно изваяние, лишь руки на руле жили своей, едва заметной жизнью.
"Стингрей", чувствуя за рулем не привычного водителя, показал свой норов, уйдя в занос при слишком быстром повороте руля.
Удержавшись, не полез помогать — хотела, пусть рулит.
"Корвет" не "япошка" и уж тем более, не "Рено", с его "излишней поворачиваемостью". "Кобылы", у него под капотом, норовистые и злые, так и норовят огрызнуться или стряхнуть седока в кювет.
Тут уж либо ты почувствуешь машину, либо почувствуешь боль.
Марша сбросила скорость, снова привыкая к управляемости, на разных скоростях.
И вновь, газ в пол!
"Скат" получил шенкеля, закусил удила и довольно заворчал двигателем, принимая условия этой игры.
В полумраке авто, лишь изредка освещаемая светом фар встречных машин, да подсветкой приборов, Марша, с ее рыжими волосами, строгим лицом, с тенью улыбки на губах, казалась главной героиней давно нашумевшего фильма-боевика.
Тот же типаж.
Легкое движение руки, замершей на кнопке выключения фар и быстрый взгляд в мою сторону — что я решу?
— Доверие — дорога двухстороняя... — Подмигнул я и сам нажал на кнопку.
Дорога пропала.
Секунда и засветилась разделительная полоса, набрав за день достаточно солнечного света, чтобы отдать его царице теней — Ночи.
"Корвет", вновь рыкнув мотором, рывком набрал скорость — почти уверен, что теперь стрелка легла на ограничитель и замерла там, пытаясь его проломить.
Долгих пятнадцать минут, в темноте, тишине и скорости.
Наконец, Марша нажала на тормоз, останавливая "корвет" прямо посреди полосы.
Покрышки оставили на асфальте черные полосы и выбросили клубы дыма, видимого даже в темноте.
— Я не буду Тебя останавливать. — Начал я отвечать на ее не заданный вопрос. — Я могу Тебя подхватить. Поддержать. Но остановить... Нет. Не могу и не буду. Считай это моей блажью.
— Я — запомню. — Тихий голос моей жены, в салоне автомобиля, наполненного шумом работающего двигателя, был едва различим. Но я услышал.
— Придет время, — продолжил я, — и тебе тоже придется решить, для себя, будешь ли ты меня останавливать. Вот тогда и вспомни, мои слова. Пожалуйста.
Мы очень часто забываем о своих обещаниях.
Не важно, замотавшись на работе, заболев или просто-напросто, "переболев" человеком, которому дали слово.
На все воля случая и отметать его силу, не дано даже Богам.
Тронув рычаг, Марша увела "ската" на обочину и вышла из машины, теперь уже освобождая место за рулем, мне.
Перелазить через "коробку", с моим ростом, удовольствие ниже среднего, так что я тоже вышел, "подышать".
Марша уселась на капот и любовалась далеким блеском огней города, расположенного в котловине, под нами.
Я сел рядом и притянул ее к себе, огнями города — не согреешься...
Уже засыпая, в теплой и родной постельке, я расслышал слова, что прошептала Марша мне на ушко:
— Согласна. Ты — Главный!
Думаю, от моей самодовольной улыбки, можно было прикурить не один десяток сигарет.
Академия встретила меня улыбками и полупустыми аудиториями.
Схватившись за голову, помчался разбираться, что же случилось?
К моему ужасу, случилось именно то, на что я не обратил внимания, изначально: "... Пятьсот проказников и проказниц, в возрасте от восьми, до девятнадцати, лет..."
Слова Стеллы, сказанные ею в самом начале нашего знакомства, я пропустил мимо ушей.
А зря...
На зиму, самых маленьких, от 8-ми до 14-ти лет, отправляли в "ссылку", в "теплые края", подальше от морозов, снегов и прочих прелестей нашей родной природы и климатической зоны.
И вот сегодня, они возвращаются!
Затравленные глаза студентов, уже сейчас ищущих, куда бы им затарится от племени "молодого, незнакомого", обреченность на лицах преподавателей, замершая посмертной маской.
На мой дилетантский вопрос: "Неужели все так плохо?", Валентин пожал плечами и пристально посмотрел в небеса, разыскивая там нечто, видимое только ему.
Первый автобус с малышней-восьмилетками и их воспитателями, прибыл в десять утра.
Последний — в три часа дня.
Сто семьдесят детишек!
Моя группа, собравшаяся в аудитории, на мой взгляд несколько преждевременно, начала сочинять завещания.
Я полюбопытствовал, что же им есть завещать...
Млин, да самый нищий Уран, по сравнению со мной — Крез!
Государство тщательно обхаживает своих будущих чиновников и ведущих специалистов, выплачивая немаленькую стипендию, которую в нашем городке тратить особо не на что, да еще и снабжая всем необходимым, по первому требованию.
А еще есть доплаты от учреждений, с которыми студенты уже связали свое будущее!
Первые часы, маленькие заср... Детки, ходили строем и присматривались.
Потом началась шумная беготня, игра в футбол, на пока еще грязном футбольном поле и суета в коридорах.
Перекрестив своих учеников, отпустил им грехи и отправил по комнатам, может быть, хотя бы моё участие в их судьбе, послужит им слабым успокоительным.
Первый синяк заработала девятилетняя девочка, загнавшая котенка на дерево и полезшая его мужественно спасать.
Я уже опускаю вопрос, откуда взялся на территории академии котенок, но как, как девятилетняя девочка забралась на дерево и упала оттуда, послужив ковриком для котенка?!
Студенты медики, ведомые нашим генералом от скальпеля, вооружили всех свободных и праздношатающихся лиц пилами, сучкорезами, топорами и отправили на "удаление нижних ветвей, в полтора человеческих роста, т.е. не менее двух с половиной метров"!
По аккуратным дорожкам полетели белые опилки. Ветки, с хрустом и шорохом, безжалостно обламывались и оттаскивались в кучи.
В которых, через полчаса, уже начали обнаруживаться играющие детки.
Я, со времен своей школьной жизни вынес, что любая школа, даже самая супер-пуперская, это — дурдом.
То, что я наблюдал сейчас — дурдом в кубе...
Жалко было деревья. Жалко было учеников. Жалко было даже детишек, которым пока, просто нечем заняться.
По глупости и простоте своей душевной, я пошел к президенту и все это ему и вывалил.
К пониманию пословицы "язык мой — враг мой", пришло понимание еще одной: "инициатива имеет инициатора".
Тут уже я озлился и призвал свою группу на помощь — фраза президента: "Такой умный? Тогда бери и делай!", пусть высказанная и не в подобной категоричной форме, тем не менее, имела место быть.
Призвав на помощь всю свою фантазию, легкую кавалерию в виде группы и тяжелую в виде генерал-майора, до темноты успели подготовить простейшую игровую площадку — маты из спортзала, мячи, обручи и прочая шарабудень, плюс физрук, штудирующий на ходу простейшие детские игры.
Воспитатели, прибывшие вместе с воспитанниками, с легкой совестью поаплодировали нашим стараниям и загнали детишек по комнатам — дрыхнуть.
Возвращаясь домой, под ручку с супругой, внимательно слушал и одновременно ужасался и восхищался, ее поведением: 13-ти, 14-ти летние подростки, узнав, что в подвале есть тир, отправились его искать.
Нашли две давно запертые двери, ведущие в подвал, вскрыли их, и по канализации, просочились до соседнего здания, где благополучно застряли.
Их не остановил даже тот факт, что вывеска "Тир" открыто висела... На соседнем здании!
"Нормальный герои, всегда идут в обход!"
Грязных "экстремалов", добывали студенты-техники, отмывали студенты-медики, а студенты-юристы вели душещипательные беседы, взывая к разуму и здравому смыслу.
Так что завтра с утра, Марша ждала наплыва самых маленьких и... Молилась.
Из всего нашего разговора, мозг выделил две вещи:
Первое — надо проверить все свои "Закладки" и "Ухоронки"!
Второе — Тир становится местом весьма серьезным и хлопотным, так что, в помощь Марше нужен здоровенный амбал!
— Сайд! — Марша подловила меня именно в тот момент, когда я перебирал, кого можно под это дело "пристегнуть". — Ты меня слушаешь?
Сказать "Да" или сказать "Нет"?
Как легко было Винни, говорившему эти слова по очереди...
— И да и нет. — Признался я. — Прости, я завис на твоих словах, что есть пара больших залов и что тир, под учебными корпусами — дурная затея.
— Значит, слушаешь... — Марша облегченно вздохнула. — Есть корпус, блок лабораторий кафедры теормеха... Три этажа, с потолками по пять, семь метров. Бетонные перекрытия, армированные и укрепленные. Огроменный подвал и все это — на скальном основании...
— Усян нас удавит... — Я вспомнил это здание, прячущееся за разросшимися деревьями — тополями, кленами, яблонями с одной стороны и отвесно уходящей вверх стеной холма — с другой.
— Усян там уже был. — Марша запорхала по кухне, разогревая ужин. — Он его увидел, осмотрел и... Ему там понравилось.
"Еще бы ему там не понравилось" — мысленно скривился я, — "две полных "закладки", в соответствии со штатным расписанием".
— Я и Анна, там уже были. — Марша на мгновение прижалась к моей спине и потерлась носом. — Завтра идем к президенту.
— Я поговорю с шефом... — Начал было я, но меня отвлек звонок в дверь.
Цветущий и благоухающий коньяком, Усян, стоял на пороге, удерживая на плече Лиззи.
— Доставка! — Буркнул он и лег на коврик.
Лиззи я успел подхватить.
— Вовремя я полы помыла... — Хихикнула моя рыжая и оперлась плечом на стенку, позади меня.
Уперев Лиззи в проеме двери, быстро обулся и потащил ее по месту жительства.
Восточный мужчина пусть слегка покемарит на коврике — его я доставлю во вторую очередь.
Тоже мне, взяли моду, чуть что — на порог моей квартиры, подкидышей подкидывать!
В квартирке Лиззи, на широком ложе, обнаружился дрыхнущий тесть.
На кухне — следы "продолжения банкета".
Из вредности, сгрузил Лиззи на кровать рядом с тестем — пусть завтра голову ломают!
По моим расчетам, им будет над чем поломать голову.
На всякий случай, чтобы лучше ломалось, достал из кармана пару презервативов, надорвал упаковку и оставил, один в спальне, а второй — в ванне...
Возвращаясь, ехидно улыбался.
Усяна на коврике не обнаружилось.
Марша, открывшая мне дверь, приложила палец к губам и утащила прямиком на кухню, делая "страшные глаза".
— Протрезвел? — Голос, доносящийся из нашей гостиной, принадлежал Виталию Борисовичу. — Вставай, джигит! У тебя много-много дел...
— У-у-у-уй! — Я с трудом узнал голос нашего восточного мачо. — Понял. Осознал.
— "...Оправдаю. Отслужу. Отстрадаю. Отсижу..." — Вспомнился мне Филатовский "Федот".
— Чувствую, плохо осознал... — Виталий Борисович уже сбавил обороты, но что-то мне говорило, что до конца экзекуции еще далеко. — Я тебя так далеко устрою, что...
— "Только не на Магадан — это мне не по годам. Я туда пока доеду, опасаюсь дуба дам..." — Марша сердито фыркнула, но русский язык он такой... Образный...
Через десять минут, Усян действительно все осознал, а у меня закончились цитаты из "Федота — стрельца". Марша вытирала слезы, от смеха и хлюпала крепкий чай, с сахаром, вприкуску.
Черт меня дернул, взять блюдечко и продемонстрировать уже ныне почти утерянное искусство пить чай с блюдечка...
Если вошедший Виталий Борисович просто пожал плечами, то Усян и Марша размером глаз затмевали всех виденных мною героев анимэ.
Но, какой же это кайф!
Так и всплывает в памяти крепкий стол, на котором исходит паром и дымком крутобокий самовар, с заварником на макушке, несколько вазочек с разным вареньем, баранками, желтым сливочным маслом — соленым и обычным...
Ау, детство, привет тебе!
— Этого орла... — Мой бывший куратор ткнул пальцем в Усяна. — Завтра верну. Если, еще раз... Замордую!
Открыв проход и запихав в него даже и не думающего сопротивляться, оружейника, он откланялся и наконец-то, оставил нас наедине.
— Это и есть — твоя работа? — Марша замерла, ожидая ответа.
— Это ее побочный эффект. — Я продолжал потягивать чай. — Они еще не привыкли, что я — женат. Я и сам, еще к этому не привык. И очень боюсь привыкнуть — тогда начнется рутина и быт. Дом — работа. Работа — дом. Цикл, из которого вырваться очень не просто — сперва страшно, а потом, враз засосало и все — серый мир из которого не убежишь.
— Ты уже был женат. — Утверждение Марши было не далеко от истины. Очень не далеко, но... В цель не попало.
— Нас "развел" расцвет интернета. — Я отставил блюдце в сторону. — И мой характер.
Марша вопросительно вскинула бровь.
— Не в моем характере биться за человека, который хочет уйти.
— А, может быть...
— Не может, Марша. Пожалуйста.
— А, может быть, — упрямо продолжила гнуть свою линию моя горячая ирландка, — Может быть и к лучшему! Зато, ты — мой!
Ох уж мне этот русский язык!
— Твой, жена, твой! — Рассмеялся я с облегчением и давая себе мысленного пинка, впредь сперва дослушивать, а потом уже... Лезть в бутылку... — Весь, твой! Пошел я, посуду мыть...
Мне всегда легко думалось под шум воды и монотонную работу руками — уборка, мытье посуды, везде, где идет равномерный гул, равномерное движение — там я "пропадаю", теряясь в размышлениях. Которые, зачастую, устраивают со мной такие шутки, что потом хоть спать не ложись — вовсе!
Вот и теперь, пока мыл посуду, в голову пришла гениальная мысль...
— Марша... А если верхние этажи использовать для отработки слаженности команд? — Я отвернулся от раковины и замер. — Один можно сделать — для "детей", виртуальный... Заодно и действия, в случае "тревоги", можно отработать!
— Ты посуду моешь, или идеями фонтанируешь?
— Второе — третьему не помеха, если первое кончилось... — Вспомнил я любимое присловье одного своего знакомого. — Чертежи уже есть?
Над чертежами мы зависли до полуночи — если президент отдаст корпус, можно будет развернуться так, что от зависти лопнет и сам Усян...
А чтобы получить корпус, надо держать в рукаве пару-тройку козырей. И готовый план перестройки — один из них. Обоснование я писал уже один — Марша срезалась на третьем этаже и ушла разогревать чайник. Нашел я ее спящей за кухонным столом.
Ага, какие-то у меня "брачные ночи", совершенно от слова "брак"...
Отчаянно грызя ручку — неистребимая привычка, оставшаяся с первого класса и на всю жизнь — собирал разлетающиеся мысли и умещал их на бумагу, выстраивая ровными пунктами.
