Дейтрос-1. Не бойся, девочка!

Проверенная почерневшим днём...

Нас единит доставшееся право

на жизнь! А прочее потом*.

[*Ильдар Сафин.]

Ивик и сама рифмовала, но изредка. Предпочитала прозу.

Скеро тоже взялась за перо. Она-то умела всё, и всё у неё получалось. Кроме пения — Ивик про себя держалась мнения, что Скеро поёт плохо, у неё слишком резкий голос, а честнее сказать, и вообще никакого голоса нет. Однако слушать Скеро ей всё равно нравилось, потому что песни та выбирала хорошие, часто сама сочиняла музыку. Ещё Скеро танцевала в ансамбле, занималась лепкой, шила и мастерила кукол. Наконец, писала акварели. Где она брала на всё это время — Ивик никогда не могла понять. Удивительно, что всё это ей удавалось на уровне самых лучших или даже выше. Например, учиться игре на клори она начала одновременно с Ивик, но Ивик только аккомпанировала, а Скеро бегло исполняла сложные пьесы.

И писать Скеро начала не какие-нибудь там коротенькие истории. Скеро не разменивалась на такую малость, как рассказы или стихи. Она запланировала сразу большой роман. Тоже фантастический, но не о будущем. И не стала придумывать свой мир. Она воспользовалась романами знаменитого писателя Тримы. Ивик тоже читала его, ей понравилось, впрочем, он почти всем нравился. Мир, придуманный им, условно соотносился с далёким прошлым Тримы. Скеро взяла у того же автора и персонажей. Ивик опасалась, что читать подобный роман будет скучно, но оказалось — здорово. Скеро писала, сразу же распечатывала написанные отрывки, и они ходили по рукам. От триманского автора там почти ничего не осталось, это была самостоятельная вещь. Причём написанная сразу набело, мастерски, ярко, афористично — Ивик иной раз замирала над фразой, с наслаждением её смакуя. Очень хотелось знать, что будет дальше, но работа над романом шла медленно. Персонажи получались узнаваемыми и одновременно эпичными. Мне никогда так не написать, думала Ивик, и опять её начинала разбирать зависть. И всё равно это вторично, успокаивала она себя. Подумаешь, подражать каждый может — а ты создай своих героев! Кстати, и в Медиане Скеро часто действовала по той же схеме. Перенимала понравившуюся у другого выдумку и развивала её сама. Разрабатывала до того остроумно и неожиданно, иногда полностью видоизменяя, вкладывала столько энергии, что никому бы в голову не пришло обвинить её во вторичности. Да и какие обвинения? Наоборот, умение взаимодействовать с товарищами, подхватывать на лету чужие идеи — это плюс для гэйна.

И нельзя же было сказать, что Скеро сама не в состоянии ничего придумать. Фантазии у неё хватало.

Отпраздновали помолвку Ашен. Рейн приехал в квенсен, а с ним Дэйм и ещё двое друзей из части. Помолвка не считалась из ряда вон выходящим событием. Многие уже в квенсене, с четырнадцати лет, с разрешённого возраста становились женихами и невестами — близость смерти подстёгивала такие решения.

Ивик смотрела на Ашен и Рейна и думала, какая они красивая пара. Шестнадцатилетний Рейн выглядел совершенно взрослым. Ашен, тоненькая в своей серо-зелёной парадке, с круглым нежным лицом, с едва проступающим румянцем, и на пальце у неё узенькое серебряное колечко. И как она глаз не сводит с Рейна, и он — с неё. Ивик уже знала этот взгляд. И знала, что никогда не ощутит его на себе. Она не завидовала. Любовалась. Хорошо, что хоть у кого-то такая жизнь. Что есть рядом двое людей, которые смотрят друг на друга — вот так, не отрываясь, будто всё время разговаривая глазами. И всё равно, что творится вокруг, пусть все шумят, смеются... между Рейном и Ашен будто натянули нить, и то и дело их взгляды встречаются — и вспыхивают звёздочками. Кто-то из девчонок — Венни, вот кто, — тихонько пел под клори:

Эх, квиссанское счастье

Да недолгая жизнь!

Тут дарайские части

Сквозь посты прорвались.

По квенсену тревога,

Вой сирены ночной.

Поднимайтесь, квиссаны,

Выходите на бой!

Ивик, как и другие, подхватывала:

Любовь моя! Пока мы вдвоём,

Ни боли, ни смерти нет.

В бою меня будет хранить под огнём,

В бою меня будет хранить под огнём

Глаз твоих ласковый свет.

А потом Рейн уехал, и всё пошло своим чередом. Времени на любое дело в обрез, неизбывная усталость, вечные поиски места, где можно побыть в одиночестве, зубрёжка, тренировки, патрули — и ладно ещё, если в хорошей компании. Пару раз Ивик видела дарайцев, однажды пришлось и пострелять, но немного — дорши быстро сбежали.

Незадолго до Рождества начались тренировки в Килне.

Килн был одним из двенадцати известных обитаемых миров. С разнообразным природным миром, богатыми недрами, здесь всего было полно — и нефти, и руд. Всё население Килна сосредоточилось на одном из материков, это были племена, живущие на уровне неолита, в примитивных хижинах, в глубине необъятных килнианских джунглей. Килн, конечно, представлял стратегический интерес для Дарайи, дорши вели на нём разработки недр — но не слишком активно. Слишком сложен транспорт через Медиану. Заселить Килн дарайцам мешало одно обстоятельство.

Килн был слишком массивной планетой. Он располагался близко к своему маленькому красному солнцу и в диаметре намного превосходил все известные дейтрам обитаемые миры.

Сила тяжести на Килне была почти в два раза выше, чем в Дейтросе или Дарайе. Жить там постоянно казалось невозможным. Хотя дейтрины охотно использовали Килн как тренировочную базу. А среди килниан работали дейтрийские миссионеры, врачи и учителя. На этой почве нередко происходили стычки с дарайцами — те относились к местному населению как к досадной помехе.

Для квиссанов тренировки в Килне означали переход на новый уровень физических требований. Вновь кроссы с полной выкладкой, однодневные походы по горам, полевые тактические занятия — но всё это при двойной силе тяжести. Когда на тебя начинает давить сила, равная твоему собственному весу, в первую минуту это ещё терпимо. Через пять минут становится ясно, что долго так не выдержать. А выполнять нужно было всё в том же объёме и в том же темпе, что и в Дейтросе.

Когда выходили в Медиану или возвращались домой, Ивик казалось, что она на следующем шаге взлетит. Достаточно оттолкнуться ногой от земли — таким лёгким казалось тело. Вес оружия вообще не чувствовался.

В первые недели Ивик, да и все остальные, словно вернулись в прошлое, к непомерным нагрузкам первого курса. Но потом адаптировались и к Килну. Крепли мышцы и кости. Становилось ясно, что и здесь не предел. Ивик про себя пришла к выводу, что вся жизнь в квенсене, с самого начала — это было расширение представлений о возможностях человека и о том, как много он может перенести.

Оказывается — чуть ли не всё.

Перед самым Рождеством Кейта иль Дор взяла небольшой отпуск.

Деятельность её на Триме была такого рода, что Кейта, уже получившая звание зенны, фактически никому не подчинялась. Могла решать сама, сколько и где работать. Но это ничего не меняло — отдыхать удавалось редко, и с детьми не всегда получалось увидеться даже в каникулы.

На этот раз у Кейты была целая неделя. В первый же день она позвонила Тео иль Рану, старинному приятелю мужа, из гэйн-вэлар, уже много лет работавшему в Версе. Иль Ран обещал ей кое-что и не забыл о своём обещании.

Кейту допустили в архив.

Не напрямую к делам, разумеется. Работник архива, шехин гэйн-вэлар, принёс ей флешку, её разрешено было просмотреть тут же, на служебном компьютере.

Кейта открыла файл, в начале которого были размещены фотографии, и надолго замерла, разглядывая их. Художница, она остро переживала зрительные образы. Дана была похожа на отца. Её черты — во взрослом и мужском варианте. Есть лица, собранные вокруг носа или губ, есть те, что поражают особой правильностью или тонкостью линий. В этом лице главными были глаза. Даже на неважной фотографии — они жили, они светились, остальное лицо таяло в их свете. У Даны глаза похожи, но они — детские. А у этого хойта в обычном белом хабите, с узким, худощавым лицом, взгляд совсем другой. Печальный и понимающий.

Шанор иль Лик. Работы... Кейта пролистывала файл. Он написал совсем немного. "Литургическая символика", небольшая монография, опубликованная в ежегоднике монастыря Арс-Нори. Раз опубликована, значит, не содержала ничего "такого". Цензура бы не пропустила. Ещё несколько статей, тоже напечатанных в разных журналах. Об исповеди. О повседневной христианской жизни — для мирян. Нормальные статьи. Доходчивые, иль Лик умел писать, всё же бывший гэйн. Но и в них не было ничего, что могло бы вызвать пристальное внимание Верса.

"Суть жизни христианина — всесожжение. Принесение себя в жертву огненную, жертву Богу на алтаре. Ошибаются те, кто думает, что можно сочетать христианство и ласковую, дремотную обыденность буден. Так не бывает. Подлинное христианство — сгорание, медленное или быстрое, на глазах у всего мира или же совершенно бесславное в мире сем, но сгорание, мучительная самоотдача, когда иной раз остаётся один только крик — за что? — когда жизнь не щадит не только самого христианина, но и самое дорогое ему, его любимых, его детей..."

Кейта вздрогнула, всматриваясь в строчки.

Подумала, что надо будет достать эти статьи, в библиотеке номера журналов наверняка есть. Перечитать внимательно, для себя.

Дальше шли протоколы допросов. В Версе ничего не делается тайно. На всё берётся разрешение, всё документируется. И хранится в архиве. Кейта читала, сжимая от злости зубы. Нелепость происшедшего раскрывалась перед ней.

Обвинение в ереси оказалось только предлогом. Для чьего-то карьерного роста, для подъёма по служебной лестнице. Собственно, почему "чьего-то"? Старший следователь Меррин иль Гвен. Гэйн-вэлар, лишённый проблеска таланта и искры Божьей, лишённый, видимо, и совести, сволочь, подумала про себя Кейта. Ей доводилось сталкиваться с такими. Никто не любит работников Верса. Но большинство из них по крайней мере выполняет свою работу добросовестно, а вот некоторые... не дай Бог попасть к такому оперативнику. Иль Гвен решил выявить "дарайский заговор". Якобы связь еретика с дарайцами. Якобы "преступную группу" в монастыре.

"Суть жизни христианина — противостояние злу. Не надо думать, что зло обитает лишь где-то вдали, за гранью Медианы. Зло вокруг нас — зло экзистенциальное, последствия греха, выраженные в болезнях, увечьях и бедствиях. Зло в нас самих — наш эгоизм, гнев или уныние. Боль — это зло. Каждый из нас должен стать гэйном. Каждый должен встать на пути у зла, затопившего мир, потому что каждый — воин. Остановить зло, если нужно, закрыв собственным телом амбразуру вражеского пулемёта. Сделать своё тело и свою душу — препятствием злу..."

Найду для себя, подумала Кейта. Мало кто из хойта так понимает нашу суть. Даже те, кто был когда-то гэйнами. Аллин, рядом с которым она воевала, ныне живущий в Лайсе в монастыре, затворником. Аллин был сильным гэйном, отличным бойцом. Готов был остановить зло, в крайнем случае собственным телом — и ногу свою он потому и потерял, что остался прикрывать товарищей. Но и Аллин не написал бы так.

Начиная с пятого допроса старший следователь иль Гвен потребовал применения спецметодов. Разрешение было дано.

"Суть жизни христианина — противостояние злу".

Иль Гвен был относительно молод — двадцать пять лет. Шехин. Недавно женился. Видно, продвижение по службе давалось нелегко. Раскрыть целую подрывную группу хойта, связанную с Дарайей? Перспективное дело. Только вот еретик так и не назвал ни одного имени. Выкручивался как мог. Даже согласился с тем, что сам, лично был завербован дарайскими шпионами. Выходил в Медиану и контактировал с ними. Распространял подрывную литературу. Книгу, из-за которой на него донесли, написал по заданию, конечно же, дарайской разведки. После нескольких часов спецметодов он "поплыл". Надо противостоять злу, он всё формулировал в своих работах правильно, но железной волей, увы, не обладал. Читать сухие строчки самооговоров, признаний в шпионской деятельности, уверений в якобы ненависти к Дейтросу было противно и стыдно. Их язык был отвратителен, беден и жалок. Гэйн не должен так писать — никогда. Скорее всего, признания и сочинял следователь, иль Лик только подписывал, и ему было не до стиля, ему лишь бы отдохнуть от боли.

Кейта заплакала. Ей вспомнился Дэйм, в честь которого она назвала сына. Не каждый может быть железным. Дэйму было всего шестнадцать, когда он попал в плен. Он не выдержал "спецметодов" атрайда, согласился работать на дарайцев. Но до конца его не сломали. В последний момент он пожертвовал собой и спас Кейту.

Иль Лика тоже не сломали до конца. Хойта не назвал никого из своих знакомых. Даже монаха, написавшего на него донос, — и о доносе этом подследственный знал. Никакой преступной группы вскрыть не удалось.

"Подлинное христианство — мучительная самоотдача, сгорание, медленное или быстрое, иногда на глазах у всего мира, иногда совершенно бесславное в мире сем, но сгорание, в котором из всех слов порой остаётся один только крик — за что?.."

Противостоять злу много проще, когда с другой стороны — враги, дарайцы, когда по тебе стреляют, и у тебя оружие в руках. Но как противостоять злу, когда зло — в родной дейтрийской форме, в образе хранителя истины, оперативника Верса, и когда ты неправ, неправ во всём, и тебя самого считают злом, называют предателем, и стрелять тоже нельзя, и самое лучшее, что тебе остаётся, — вытерпеть до конца и умереть...

Не пасть защищая Родину, а умереть бесславно, зная, что никто не отдаст должное твоей стойкости, никто не будет тобой восхищаться, и твой портрет не повесят в Зале Славы.

"Иль Гвен: Вы ничего не добьётесь своим упорством, иль Лик. Нам известны имена предателей. У вас ещё есть шанс смягчить вашу участь и со временем даже вернуться к нормальной жизни. Вы вредите только себе самому.

Иль Лик: Это ты вредишь себе, братик. Мне жаль тебя. Подумай о том, что будет с твоей душой".

Его редко прорывало на такое. От боли он сдавался и начинал говорить то, что от него требовали. Но иногда — иногда он называл следователя "братик". Кейта знала, что скорее всего реплики иль Гвена звучали совсем по-другому. Протоколы редактировались, конечно. По своему опыту она помнила, как охотно следователи Верса применяют грубость и ругательства, и уж конечно, там не обращаются к подследственным на "вы". Но слова иль Лика вряд ли кто-то подправлял. Он, значит, и правда называл своего мучителя "братиком". И, наверное, молился, хотя об этом в протоколах ничего не было.

Кейта высморкалась и вытерла слёзы. Стыд какой. Зенна. Разревелась как девчонка. Перед охраной стыдно.

А может, когда мы разучимся плакать, мы перестанем быть гэйнами...

Останемся просто военными, как дарайцы. И утратим способность работать в Медиане.

Она прокрутила дальше — сил душевных не было читать подряд. Приговор. Расстрел. Приведён в исполнение в спецпомещении.

Заключение богословской комиссии. Ну-ка, ну-ка. Гм, а обвинения-то не такие уж страшные. "Проявляет недостаточное уважение к исторической Церкви", "считает, что верования различных народов, например килниан, заслуживают изучения и уважения", "делает чрезмерный акцент на человеческом, а не Божественном".