Ладно, пусть у Сугиса болит голова над этой проблемой, в крайнем случае, можно изменить ставки на тотализаторе решил Виктор и направился к Моне. Красивая и стройная гимнастка нравилась ему все больше и больше. Сомова даже стали раздражать ее поклонники, которые после представлений часто крутились у фургона с девушками. Это конечно была еще не любовь, но, наверное, ревностью чувства Виктора уже было можно назвать смело. Огорчало и то, что перспективы развития их отношений были туманными.
Мона была нежной ласковой и доверчивой, но при этом слегка взбалмошной и упрямой девчонкой. Впрочем, Виктору нравились все ее противоречивые качества, уживающиеся в маленьком хорошо сложенном спортивном и сильном теле. Утомленные, но довольные друг другом они лежали в своем любовном гнездышке, устроенным в одном из пустых фургонов и, обнявшись, болтали о всяких пустяках.
— Ты меня любишь, Чак? — в который раз спрашивала Мона.
Положительный ответ на этот вопрос она, конечно, знала, но видимо ей, как и многим женщинам было просто необходимо время от времени слышать это еще раз.
— Я определяю любовь, как нежелание убивать, — сострил Сомов, не открывая глаз, — Раз ты жива, значит, Чак Норрис тебя любит.
— Странный ты, — девушка не оценила юмора и, склонив голову на плечо Виктора, нежным пальчиком стала рисовать вензеля у него на груди, — Лицо у тебя всегда как будто железное. Ты точно не из нашего круга. Некоторые верят, что ты и в самом деле благородного происхождения. Если хочешь знать, я тоже так считаю. И еще твои снежные волосы...
— Ты еще Снежком назови, — тихо проворчал Виктор, — Предупреждаю — сразу разлюблю.
Мона была заботливая девушка, каждый день лично брила Виктору голову и конечно знала о цвете его волос. Правда она считала, что волосы у него светлые от природы, а о том, что они седые она и подумать не могла.
— И еще мне кажется, Чак, что ты не совсем человек. Мне кажется, что ты немножко вампир. И целуешься ты по-вампирски.
По-французски, мысленно поправил ее Виктор.
— Все знают, как вампиры относятся к чистоте своей расы. Болезненнее только эльфы. Может быть, потому что ты не полностью похож на вампиров, они тебя и вынудили покинуть их остров? Такое часто бывает, — Мона поцеловала Виктора в ухо и заговорщицки зашептала: — Признайся, я не кому не расскажу. Ты ведь немножко вампир, Чак?
— Угу, — легко согласился Сомов, — На одну восьмую.
Мона даже приподнялась на локте и глаза ее расширились. Ей показалась, что сейчас перед ней раскроется великая тайна ее любовника.
— Только происхождение здесь ни при чем, — лениво продолжал Виктор, — Я просто сожрал чертова вампира.
— Дурной! — обиделась Мона и несильно стукнула Сомова кулачком в грудь, — А я чуть не поверила. Ну и не рассказывай ничего. Не больно то и надо!
Она надула губки и демонстративно отвернулась, лягнув его еще пару раз пятками. Но Виктор уже хорошо знал характер своей подружки. Он обнял ее одной рукой, зарылся носом в приятно пахнущие волосы и поцеловал в макушку. Мона словно только этого и ждала, сразу повернулась к нему лицом и требовательно подставила губы для поцелуя.
— Целуй! По-вампирски!
А насытившись поцелуями и отдышавшись, спросила:
— Чак, а сколько тебе лет?
— Ну, даже и не знаю, как ответить.
— Почему?
Виктор попробовал ответить правдиво, но его слова прозвучали, как очередная ирония:
— Потому что я умер два года назад. Вот только смерть не торопится сказать мне об этом лично.
— Все шутки шутишь. Правильно отец говорит — клоун ты, а не борец, — съязвила Мона, — но я все равно тебя люблю. А ты меня любишь, Чак?
Виктор тихонько вздохнул.
Следующим вечером на вечерних представлениях был аншлаг. Чак Норрис снимал маску. Увидеть настоящее лицо загадочного борца казалось, собрался весь город, а на второй день среди зрителей значительно добавилось особ женского пола. Причем, это были не какие-то там простые крестьянки или горожанки, нет, это были сливки общества. Молодые дочери городской знати вместе с их дородными мамочками, женщины со своими мужьями или кавалерами, все они пришли специально посмотреть на таинственного борца без маски. Первые ряды пестрели яркими цветами роскошной одежды и сверкали бликами десятков гогглов нацеленных на Сомова. Виктор впервые почувствовал себя не совсем комфортно, находясь на арене. На него не смотрели, его откровенно рассматривали. Женские лица красивые или не очень, улыбающиеся или надменные, но всегда с оттенком любопытства взирали на него со всех сторон. Им практически не было никакого дела до борьбы, они хотели видеть только Чака Норриса. Молодого красивого сильного непобедимого и окутанного тайной. По крайне именно таким он рисовался в глазах многих женщин. О своей персоне Виктор был гораздо более скромного мнения.
Вскоре, не заставили себя ждать и посыпались мелкие неприятности. Сначала Мона закатила ему сцену ревности, чего от нее Сомов ну никак не ожидал. Повода для ревности он ей не давал, но разве с женской логикой, а уж тем более с чувствами поспоришь. Чтобы восстановить мир и любовь с разозлившейся девушкой пришлось ночью заглаживать вину по-вампирски. Впрочем, ревность Моны ему даже немного польстила. Потом наступила пора отбиваться от назойливых предложений, посетить тот или иной дом с визитом. Приглашений было чересчур много. Надо было бы полностью бросить работу в цирке, чтобы всех их выполнить. Владелец цирка, через которого передавались все приглашения, это прекрасно понимал и настаивал всего лишь на двух визитах: к графам, один из которых был управляющим городом, а второй главой гильдии городских торговцев. Понятно, что хотя сами приглашения были сделаны от имени графов, инициаторами являлся кто-то из их близкого и влиятельного женского окружения. Сомов от этих визитов отказался категорически. И тут в его поддержку неожиданно вылезла Мона, появившись невесть откуда. Не иначе как подслушивала за дверью. И так же быстро с визгом исчезла, когда рассвирепевший Сугис схватился за кнут, находящийся всегда под рукой. Он явно не шутил, и Виктор только позавидовал, как хозяин цирка быстро решает проблемы с упрямой дочкой.
— Всякая вошь будет в мужские дела лезть, — грохнул он кулаком по столу и опять обратился к Сомову с уговорами: — Пойми ты, нельзя таким людям отказывать. Мы, скорее всего, ничего и не приобретем от этих визитов, но отказав точно потеряем. Очень много потеряем, Норрис.
— Господин Сугис, вы меня без ножа режете, — сопротивлялся Сомов, — Может мне сразу к начальнику стражи пойти с визитом? Чтобы не мучиться. Вы же прекрасно знаете, в каком непростом положении я нахожусь. И потом, я вообще изначально был против вашей идеи "Фантомас снимает плавки".
— Какой Фантомас? О чем ты? А-а-а, — Сугис бешено затряс головой, как от головной боли, — Перестань сбивать меня своими непонятными словами.
Сомов поднялся, намекая, что разговор окончен, и что менять своего мнения он не станет.
— Сядь, Норрис! Мы еще не договорили. Ну, в общем, так — или ты делаешь, что я говорю или проваливай ко всем чертям!
— Значит ко всем чертям, — зло согласился Виктор и пошел в свой фургон, слыша за собой рычание владельца цирка.
В фургоне Сомов пересчитал имеющуюся наличность и стал не торопясь собирать свои пожитки. Но в душе он уже пожалел о своей горячности. Покидать цирк ему вовсе не хотелось. Куда теперь идти в незнакомом городе, да еще и без документов он совершенно не представлял. Может все-таки согласиться на эти визиты, запоздало подумал он, будь они неладны. Перспектива остаться одному и начинать все с нуля его пугала.
За неспешными сборами его застала Мона и сразу все поняла без слов.
— Уходишь? — укоризненно и со слезами на глазах она посмотрела на Виктора.
Сомов беспомощно развел руками — ну как ей объяснить? Мона круто развернулась и пулей вылетела из фургона. Не прошло и минуты, как он услышал отдаленную ругань между отцом и дочерью. Слов отсюда разобрать было нельзя, но орали они оба будь здоров. Виктор даже забеспокоился о девушке, зная тяжелый характер Сугиса.
Вскоре дверь распахнулась, и появился сам владелец цирка, злой с багровым лицом и плеткой в руке. Он обвел взглядом сложенные вещи Сомова и смерил его самого свирепым взглядом.
— Ты почему еще здесь? — прорычал Сугис, — Ты почему не на арене, Норрис? Скоро твой выход.
— Так вы же сами сказали, — растерялся Виктор и торопливо добавил во избежание недопонимания: — С визитами я все равно не пойду.
— Марш на арену, мерзавец! — владелец цирка угрожающе затряс поднятой плетью, словно намереваясь ударить.
— Уже бегу, господин Сугис, — улыбнулся Виктор и ужом проскользнул мимо хозяина цирка.
Ночью, обнимая Мону, Сомов обнаружил у нее на ягодицах свежий шрам, и сердце обдало жалостью.
— Девочка моя, — прошептал он, покрывая ее тело поцелуями, — заступница ты моя маленькая.
Счастливая девушка обвила его руками и ногами и изо всех сил сдавила в объятьях.
— Ты меня любишь, Чак? — прошептала она.
На этом конфликт между Сугисом и Сомов был практически исчерпан. К теме визитов они больше не возвращались, но владелец цирка стал заметнее прохладнее относиться к Виктору. В советах Сомова он больше не нуждался и ограничивался лишь короткими распоряжениями в адрес своего работника. На неделю Сомов был отстранен от борьбы и занимался в основном музыкальным сопровождением представлений, а также как и многие другие цирковые артисты был, что называется на подхвате. На арене в это время блистал Мясник из Харбатана. Первых двух цирковых борцов он победил, потом были несколько ничьих и повторы схваток, отложенные на следующие дни, где Мясник окончательно расправился с цирковыми борцами и стал новым кумиром толпы. Правда одну схватку Мясник все же проиграл, но тут же потребовал реванш и еще дважды после этого убедительно уложил своего обидчика спиной на опилки. Виктор смотрел на это с грустью и считал оставшиеся дни до того момента когда ему суждены будет выйти на арену против Мясника. Слабых сторон у противника он не замечал, и как будет бороться, не представлял.
На прощальное вечернее представление и схватку Мясника с Чаком Норрисом пришло такое количество народу, что балаган готов был лопнуть по швам. Сегодня вся знать города была здесь, скамеек не хватало, и многие благородные теснились вперемешку с горожанами на стоячих местах. Около кассы цирка волновалось целое море народа, которое не смогло попасть на представление, но имело доступ к тотализатору. Пока шла первая часть программы, в балагане стоял изрядный шум и его не мог заглушить даже надрывающийся оркестр. Многие уже видели представление, а некоторые так и не по одному разу, поэтому не столько смотрели на арену, сколько вслух обсуждали предстоящую схватку борцов и шансы на победу обоих претендентов. Все зрители находились в предвкушении, и даже среди цирковых артистов стало проявляться нарастающее напряжение. Виктор чувствовал накаляющуюся вокруг себя атмосферу, но неожиданно понял, что сам он спокоен и не боится ни Мясника, ни неминуемого поражения в схватке. Буду сопротивляться, сколько смогу, трезво оценивал он свои силы. Надеюсь Сугис сделает правильные соотношения ставок на тотализаторе и все будут в выигрыше.
Стоило вспомнить владельца цирка, он оказался тут как тут. Виктор в нем не ошибся — Сугис хотя и был слегка озабочен, но в целом держался уверенно, а значит, денежный вопрос был под полным контролем. И тем неожиданней для Сомова прозвучали слова владельца цирка:
— Норрис, ставки двадцать к одному, что ты проиграешь. Но на тебя почти никто не ставит, поэтому ты должен победить.
Виктор поперхнулся. Победить? Как?! Словно отвечая на его немой вопрос Сугис ответил:
— Ну, в общем-то, я договорился с Мясником об изменении правил. Он настолько уверен в своей победе, что готов пойти на допущение в борьбе бросков, подножек и подсечек.
Сомов возмущенно замотал головой:
— Нет, это не дает никакой гарантии на мою победу. Я наблюдал за Мясником...
Владелец цирка поднял кулак к носу Виктора.
— Только попробуй проиграть!
Сомов раздраженно отодвинул пахнувший навозом кулак из под носа. Он был чертовски зол.
— Господин Сугис, а вы головой думали, прежде чем принимать такие ставки?
Владелец цирка в ответ только угрожающе засопел, а усы его затопорщились.
— Чак!
— Нет. Это невозможно! — вплеснул руками Виктор, — Это полное безумие.
— Чак!
— Никакой гарантии, — отрезал Сомов и повторил по слогам, — Ни-ка-кой!
— Чак, двадцать к одному! У меня больше трех килограмм золота в тотализаторе лежит. Ты представляешь? Больше трех килограмм! Ну, в общем, завтра мы будем купаться в золоте или разоримся подчистую.
Сомов набрал побольше в легкие воздуха, чтобы от души выругаться, но вместо этого осознав всю полноту происходящего обреченно сдулся.
— Хорошо, я попробую, — безнадежным голосом произнес он, — но если я проиграю, это будет целиком ваша вина, господин Сугис. А я проиграю.
— Вот и славно, вот и славно, — засуетился владелец цирка вокруг Виктора и скороговоркой загудел ему в уши: — Но ты не проиграешь. Ты обязательно победишь. Ты ведь не позволишь нам всем разориться. Приложи все свои силы и умения. Главное не подпускай Мясника вплотную, не давай себя обхватить. Лови на подсечках, как только начнет приближаться. А если он прорвется вплотную, бросай через себя. Через спину. Я знаю, что ты умеешь это делать очень ловко. Запомнил? Бросай через спину.
Сомов уже не слышал Сугиса, у него голова шла кругом от такого поворота событий и свалившейся на него ответственности. Надо собраться, твердил он про себя, надо собраться и настроиться на победу. Но настроится никак не получалось и пораженческие мысли все равно просачивались в голову нагоняя ужас и тоску. Сомов понимал, что с таким настроением не выигрывают, и упорно твердил — надо настроиться на победу, надо настроиться. Он пытался отрешиться от окружающего мира, сосредоточившись внутри себя, но достигнуть нужного состояния никак не получалось.
Оркестр, лишенный дирижера, ужасно фальшивя, заиграл марш выхода гладиаторов. На арене началось представление Мясника из Харбатана под усиливающиеся крики толпы, которая встречала местного, а значит своего героя. Виктор поднялся. Подходило и его время выхода на арену. Вокруг него вплотную держались цирковые борцы, а чуть дальше толпились остальные артисты, пытаясь оказать хотя бы моральную поддержку своим присутствием. Обеспокоенная Мона заглядывала в глаза, тараторила что-то неслышное в общем шуме и поглаживала ему грудь. А сам Сугис лично массировал Виктору плечи и продолжал гудеть в ухо:
— Через спину его бросай, Чак. Не забудь — через спину.
— Уважаемая публика, поприветствуем на арене знаменитого борца, абсолютного победителя всех предыдущих схваток непобедимого Чака Норриса! — услышал Сомов объявление шпрехшталмейстера, форганг перед ним раздвинулся, и он деланно уверенным шагом двинулся на манеж. Оркестр с новой силой грянул марш, и Сомов профессионально подняв руки вверх, пошел по кругу, приветствуя зрителей. Притихшая было публика, взорвалась криками, аплодисментами и топаньем ног. Для немногих Чак Норрис тоже был героем и те кто сделал на него ставки сейчас не жалели ни ладоней ни ног ни глоток встречая своего фаворита.
