Лунный князь: Беглец (последняя редакция)

Мне бы радоваться: дед во всеуслышание признал внука, но что-то мешало радости.

— Почему же вы хотите захватить меня в плен, князь, если я ваш внук? Или это такое проявление родственных чувств?

— Ты действительно хочешь это слышать? — старик властно выпрямился в седле. — Изволь. Я не знаю, могу ли назвать тебя внуком по праву крови, хотя формально это так. Но ты — дарэйли. Ты рожден рабом. И я хотел либо освободить тебя, либо, если не получилось бы, собственноручно убить, чтобы ты не позорил имя Энеарелли. Никто из нас никогда не будет рабом! Но сейчас я вижу, что заблуждался в отношении тебя, как ошибся, прокляв несчастную Сеану...

— Если ты знал о судьбе дочери, почему ты был с ее убийцами?

— Потому и узнал. И я был неофитом, а не жрецом. И стал им, чтобы помешать изловить тебя, Райтэ. Тебе предложили стать Гончаром. Так вот, лучше быть рабом, чем одним из этих подлых убийц женщин и детей. И еще я слышал, что дарэйли не могут стать Гончарами. Тебя заманивают в западню. Знай это, когда будешь принимать решение.

Он покосился на улыбавшегося Верховного. Тот не стал возражать. И вообще, мне казалось, что происходившее мало его беспокоило. Зато его показное равнодушие заставляло меня сильно нервничать. Что у Сьента на уме?

— Я это знаю, — ответил я князю. — Где мои друзья?

— Они живы.

Князь махнул рукой в перчатке, ряды всадников расступились, и я увидел израненных, но живых Граднира и Ксантиса. Тигрище оскалился и подмигнул, шевельнув при этом хвостом так, что лошадь находившегося рядом рыцаря повалилась вместе с седоком, как подрубленная. Граднир виновато поджал хвост, подцепил когтем рыцаря, не успевшего высвободить ноги из стремян, и поднял вместе с кобылой. Ксантис задорно засмеялся.

Они неисправимы, эти дарэйли! — скрипнул я зубами. Они находят повод потешаться даже на поле боя, находясь, в сущности, в плену у врагов. 'Зачем же я понадобился князю?' — мучила меня мысль. Я спросил:

— Надеюсь, они не пленники?

— Пока нет, — старик пожал плечами. — Это зависит от тебя. Если ты примешь предложение Сферикала, то хотя бы эти двое не будут рабами.

— Вряд ли ты их удержишь. Они мои вассалы.

На непроницаемом лице старика не отразилось удивления, но он удовлетворенно кивнул.

— Хорошо. Если тебе уже сейчас доверяют свои жизни по доброй воле, ты будешь достойным наследником короны князей Энеарелли.

— А как же твой сын и мой дядя? У тебя уже есть наследник.

Только на самом дне холодных стариковских глаз плеснула застарелая боль, когда он признался:

— Увы, Единый не был к нему милосерден. Он безумен, и потому не может унаследовать титул князя. Если ты выдержишь испытание, то я назову наследником тебя, как последнего мужчину в роду Энеарелли, способного отвечать за себя и присягнувших тебе людей и... — он покосился на моих друзей, — и не совсем людей.

— Какое испытание?

Дорант поднял полуторный меч. От него веяло древностью. Украшенное золотыми рунами лезвие имело форму вытянутого ромбовидного лепестка, резко расширяясь от гарды и сужаясь к клиновидному острию. Таким можно и разрубить кольчугу в рукопашной, и проколоть на скаку тяжелые латы.

— Это меч Иллинир, хранитель династии, — сказал старик. — Он создан одним из Энеарелли и не может причинить вреда нашей крови. Смотри.

Он отдал клинок одному из своих рыцарей в синем плаще поверх лат, стянул перчатку с руки, отстегнул налокотник и, вытянув ладонь, приказал:

— Руби!

Тот махнул мечом и со всей силы опустил на беззащитную руку старика. И тут же рыцаря словно вырвала из седла невидимая рука: меч отлетел, потянув за собой воина. Тот ударился оземь, и его спасло только то, что клинок упал сверху плашмя, оставив в латах внушительную вмятину.

Дорант, пару мгновений продержав перед собой вытянутую руку, дабы все убедились, что она цела и невредима, лишь потом спешился, подобрал меч и вложил в ножны.

— Готов ли ты пройти испытание, Райтегор?

Предупреждающий рык Граднира и крик Ксантиса — 'Не соглашайся, это ловушка!' — опоздали. Я кивнул:

— Готов.

Верховный с возраставшим любопытством наблюдал за происходящим и приказал дернувшемуся было второму жрецу не вмешиваться.

Я прошел по сети, оставляя рваные дыры следов — она таяла под подошвой, как снег под утюгом, наполненным раскаленными углями.

Князь огляделся — что тут уцелело после бурной встречи трех враждебных сторон? — и, взмахом меча снеся уцелевшее деревце, показал на пенек.

— Ты мне будешь руку рубить или голову? — озаботился я.

— По правилам, рубят голову. Тот, кто претендует на корону князей Энеарелли, должен поплатиться головой, если его притязания не подтвердятся его кровью.

А солнце светило так ласково, как мамины глаза когда-то. Распуганные утренним грохотом и землетрясением птицы возвращались к насиженным гнездам, и где-то высоко-высоко пел жаворонок. Жизнь была так прекрасна, что даже воспоминание о Шойне ее не омрачало.

Вот только брат... Кто отомстит жрецам за Дьята и всех остальных, невинно убитых?

'Ты дурак, Райтэ. Сам суешь башку в западню', — ворохнулся внутренний голос, как будто без него непонятно, что дурнее меня в двух мирах точно никого не найдется.

Верховный перестал улыбаться и весь подобрался, как рысь для прыжка. Двое дарэйли опять встали за его спиной и положили ладони ему на плечи. Что он задумал? Воспользуется тем, что нам с дедом, занятым выяснением родственных отношений, не до него и захватит обоих?

Взглядом приказав Градниру и Ксантису не вмешиваться, а последить лучше за Сьентом, я положил голову на импровизированную плаху. Будь, что будет.

Ловко меня поймал князь. Знает ведь от Гончаров, что нет во мне крови Энеарелли. Откуда, если княжна Сеана умерла в первую брачную ночь, и мы с братом — неизвестно чьи дети, непонятно какой пришедшей в наш мир сущности? И пусть зачавшее нас тело было телом Сеаны, но... имел ли я право на дух династии Энеарелли? А меч — он ведь не столько материальная, сколько духовная сущность, иначе как он еще до соприкосновения с плотью почувствует, чья кровь у претендента на имя хранимой им династии?

Но я знал, что поступаю правильно — так, как должен.

— Уверен ли ты, Райтегор, взявший себе древнее имя Энеарелли, в своем праве крови? — спросил князь, занося меч. — Еще не поздно отказаться, и я пощажу тебя, хотя должен убить за такую дерзость.

— Уверен, — выдохнул я.

— Если Иллинир признает тебя, ты — мой наследник, Райтегор. Если нет, да покарает тебя, посягнувшего на чужое имя, воля Единого.

Меч опустился.

Наверное.

Я ничего не почувствовал.

Зато грянули яростные, оглушительные крики. Я вскочил с колен. Тело князя, пронзенное мечом, падало навзничь, и я едва успел подхватить деда, не дав коснуться земли. По рукам потекла кровь, смешиваясь с кровью из моих не успевших затянуться ран от осколков ледяной глыбы.

Из груди старика торчала рукоять Иллинира.

Как так? Этот меч не может посягнуть на кровь своего создателя! Я же видел!

Люди князя окружали нас, крича и потрясая оружием. Граднир пятился, скалил клыки, не подпуская их.

Старик открыл глаза, прохрипел, пуская кровавые пузыри:

— Не он. Жрецы.

Сразу оставив меня в покое, один из рыцарей развернулся, показывая мечом на Гончаров. Те уже заняли круговую оборону, и по их предусмотрительной скорости стало ясно, что они готовы были к такому повороту, а значит, сами и спровоцировали. Но как они смогли?

Оставшийся с нами воин поднял забрало и я увидел морщинистое седобородое лицо. В карих глазах вассала стояли слезы. Он снял плащ, расстелил на земле и бережно уложил на него раненого. Меч, вошедший рядом с сердцем, он трогать не стал, как и я, сразу поняв, что это только ускорит кончину.

До нас долетели слова Верховного:

— Клянусь милостью Сущего, мы не замышляли зла князю!

Эта ложь вызвала такую ярость отряда, что люди забыли о могуществе слуг Эйне и ринулись скопом, но их встретила стена огня, и атака захлебнулась. Ксантис пытался забросать пламя землей, а мой вассал и так был на грани истощения, и я приказал ему отступить. Лучше подождать, когда 'огненный' сам себя исчерпает.

— Отводи людей! — приказал я седобородому.

Рыцарь, стрельнув злыми глазами, не стал выяснять, по какому праву я тут распоряжаюсь, прокричал команду, и его люди отступили. Многие остались лежать — жрецы не подпускали атакующих, но я понимал: если бы они контратаковали всерьез, от княжеского отряда давно бы уже никого не осталось.

Почувствовав, что князь силится что-то сказать, я склонился к нему.

— Райтэ... — позвал умирающий.

— Я здесь, князь.

— Дай руку.

Твердая, заскорузлая ладонь чуть сжала мои пальцы, укладывая на окровавленную грудь.

— Я старый дурак... — прохрипел он. — Плевать, порченая у тебя кровь или нет... У тебя глаза Сеаны. Ты — Энеарелли. И я... признаю тебя. Будешь... князем... после меня. Ольхан, ты слышал.

Седобородый рыцарь кивнул:

— Слышал, ваша светлость. Я засвидетельствую перед Богом Единым и миром.

— Меч... подменен. Найди.

Седобородый кивнул. Ясно, что подменен. И даже мне понятно, что у жрецов был только один миг для подмены: когда при показательном испытании меч выпал из рук того вассала в синем плаще и оказался на минуту-две без присмотра. И все-таки ловкость и быстрота подмены удивляла: и жрецы, и их рабы были в тот миг далеко. Кто-то из дарэйли обладает даром иллюзий, или в княжеском отряде есть предатель, тайный Гончар?

Стена огня стала ниже, в ней появились проплешины: дарэйли Сьента уставал.

Я выпрямился. В ладонях, перепачканных и моей, и кровью деда, уже ощущалась знакомая тяжесть мечей — огненного, воскресшего, как будто не таял, и мглистого.

Распустив крыло силы за спиной, словно мой личный стяг, я пошел на Гончаров, приказав Градниру и Ксантису прикрывать людей. Может, сейчас я превращусь в дракона? — мелькнула надежда и погасла. Дракон решительно не хотел вылазить.

Зато зрение опять начало шалить: в глазах стояло огненное марево, в котором растворилось большинство людей на поле боя, в том числе Верховный и его духовный брат в Сущем. Сфокусировав взгляд на ясно видимой черной фигуре второго Гончара, я увидел светящиеся жгуты, тянувшиеся от его рук к двум дарэйли.

Взлетел и опустился кривой меч. Вырвалось из горла рычание:

— Ar're'nner!

Нити лопнули, и концы их хлестнули по жрецу так, что разорвали его сердце. Вскрикнув, он упал лицом в жидкую грязь. Но радоваться не пришлось: через миг я заметил, что Верховный успел перехватить разорванные нити и привязать к себе. Этот миг промедления едва не погубил меня: один из дарэйли ударил огненной стрелой, целя в мою левую руку с мечом-серпом.

Взмах крыла, и стрела погасла, отдав силу двум серым сполохам, ослепительно засиявшим в мглистых перьях. Второй взмах, и с крыла сорвались две пылающих стрелы: одна — в горло Сьента, вторая — в грудь его огненного дарэйли. Но я с ужасом увидел, как исказился их полет, и обе вошли в жреческий знак на груди врага. Верховный, чуть покачнувшись, выпрямился и торжествующе улыбнулся:

— Я тоже не по зубам тебе, Райтегор!

— Зато моему мечу ты на один зуб, — процедил я, поднимая кривое оружие, подозрительно напоминавшее косу.

Самодовольная улыбочка слетела с губ Сьента, когда разошедшиеся от взмаха меча черные молнии начали срезать струны, тянувшиеся от рук жреца к его рабам. На этот раз я не забыл о заклинании освобождения.

Воздух завибрировал тяжелым, нутряным гулом. Дарэйли, вскрикнув, замерли. Когда прошел шок, двое освобожденных побежали в сторону, и к ним метнулся Граднир: еще натворят чего бывшие рабы, ошалевшие от свободы.

Но концы оборванных струн не причинили никакого вреда Верховному. Никакого!

И через миг я оторопело наблюдал, как от двух его бывших рабов протянулись светящиеся жгуты к запястьям жреца и сами обвили их. Они добровольно отдавали себя ему. Только сейчас я понял, что имел в виду Ринхорт, когда говорил, что дарэйли сами могут не принять свободу.

Стало так горько, что я закричал:

— Вы же свободны! Что заставляет вас быть рабами?

Огненный покачал головой и крикнул в ответ:

— Потом поймешь, маленький глупец! На том свете.

Он обрушил на меня поток пламени, и я едва успел обернуться крылом и отскочить от линии атаки. Какое там отвести удар! Я скорее почуял нутром, нежели осознал: такую силу моему жалкому крылышку не проглотить целиком и сразу. Вот по частям бы...

Как по заказу, пламя расщепилось на несколько щупалец, и в следующую минуту было очень весело. Огненные пальцы пытались ухватить меня, как пятернёй букашку. А если к огненному присоединится второй дарэйли? Или ему не до меня, сдерживает остальных? Краем глаза я видел, что лучники тщетно посылают в жреца стрелы, сгоравшие на полпути к цели.

Когда мне надоело прыгать зайчиком и уворачиваться, я завопил:

— Граднир, Ксантис! Хватит глазеть, не цирк!

Землю, наконец, тряхнуло. Сьент ухнул в образовавшуюся ямину вместе с дарэйли.

— Окружай! — донесся голос Ольхана. — Готовь копья! Лучники, стреляй!

Мы не успели. Из ямы взвился огненный частокол, сожравший пущенные стрелы и копья. Пыхнуло жаром, и обезумевшие кони подскакавших слишком близко всадников взвились на дыбы, скидывая седоков прямо в огненное марево. Раздались крики боли.

Отряд снова отступил на безопасное расстояние.

— Да завали ты его, Ксантис! — рыкнул Граднир.

— Не могу, дарэйли форм не дает, зараза!

На мой вопросительный взгляд 'земляной' пояснил коротко:

— Парк — светлый, он воссоздает форму поверхности, не успеваю разрушать.

Если вспомнить световой решетчатый купол, то напрашивался вывод что, дарэйли форм способен воздействовать на все стихии. Над этой загадкой потом подумаю, — решил я. О сфере Логоса надо узнать как можно больше. Жаль, что я упустил время, когда рядом был Тион.

Я бросился к телу деда. Он был еще жив, хотя любой человек по всем моим представлениям о таких ранах, давно должен был умереть: меч вошел рядом с сердцем. Не любой, значит. Едва вздымалась его грудь, пузырилась розовая пена у рта, но кровь почти перестала сочиться. Вокруг меча она почему-то запеклась. Может быть, причина такой живучести в том, что дед был неофитом десять лет, и его тело подверглось воздействию дарэйли? Жрецы живучи.

— Мы можем помочь князю, еще не поздно! — крикнул Верховный. — Я призову дарэйли жизни, он будет спасен!

Седобородый рыцарь Ольхан не выдержал, выпрямился и зычно спросил:

— На каких условиях, Гончар?

— Принц Райтегор станет моим... учеником. Если он поклянется, мы освободим и его вассалов.

— Согласен! — не раздумывая, крикнул я. Потому что, задумайся на миг, то не решусь. Не смогу.

Старик захрипел:

— Нет, Райтэ! Не верь!

Ольхан, вскинув на меня изумленный взгляд, тоже вмешался:

— Где гарантия, что он не приведет сюда весь Сферикал?

Сьент услышал и ответил:

— Я останусь у вас заложником. А за Мариэт отправятся дарэйли Арр и Парк.