Разнотравье склонило макушки:
Скончался садовник.
Но весной в ожидании гостя
Там пробьются ростки хризантемы.
Глава правящего дома, в отличие от своих подчиненных, архаичным слогом владеет превосходно. Публика в восторге. Слаженный общий выдох, тихие аплодисменты и стуки сложенных вееров. Высокие стороны с честью отыграли первую часть спектакля, однако я веду по очкам: хозяева цитировали классиков, в то время как я выдал стих собственного сочинения.
Я снова склоняю голову: точное, выверенное до градуса движение. Поза в сочетании с цветами одежды открыто, если не сказать — нагло, демонстрирует социальное положение: если и не император в своей стране, то уж точно не ниже наследного принца. Министры, чуть замешкавшись, кланяются под тем же углом, король благосклонно щурится. От шока все трое уже отошли..."
Я снова торможу запись и внимательно оглядываю лица присутствующих. Некоторые явно удивлены, кто-то в восторге, но многие задумчивы — видимо, прикидывают варианты новых политических раскладов. Я откладываю их изображения в личный архив: нужно как можно быстрее навести справки и установить контакты. Десятка полтора архив распознает сразу — данные на них имелись в базе Станции до Удара. Но еще столько же не опознаны, и широченные рукава их носи покрыты узорами разной степени сложности. Не рядовые чиновники, отнюдь не рядовые, и у троих явно военная выправка. По всей видимости, за восемь с половиной местных планетарных лет обстановка при ценганьском дворе изменилась довольно серьезно, и полагаться на устаревшие данные нельзя. Займусь обновлением прямо сегодня же.
"...одним плавным слитным движением я извлекаю из широкого рукава свиток верительной грамоты и протягиваю ее Правому министру, опускаясь на одно колено. Тот, развернув, бегло просматривает документ и передает Левому министру над королевскими коленями. Левый окидывает его таким же быстрым взглядом и передает королю. Монарх, однако, не торопится. Отложив веер на подлокотник трона, он тщательно читает текст.
— Паладар Камилл, посланник Хёнкона! — провозглашает он наконец. — Мы принимаем тебя при нашем дворе и жалуем долей риса и вина. Отныне ты говоришь голосом своей страны, а мы отвечаем голосом своей.
Он передает грамоту обратно Левому министру, и тот, дохнув на Большую Печать, ставит на свитке оттиск. То же самое проделывает с Малой Печатью и Правый министр. Таким же слитным движением я принимаю у него грамоту, сворачиваю, убираю в рукав и поднимаюсь с колена.
Дружный одобрительный стук вееров. Если строго следовать процедуре, то цирк закончен. Однако у меня в запасе остался последний штрих, ритуалом не предусмотренный. Вместо того, чтобы развернуться и отправиться восвояси, я снова раскрываю веер с сосной и делаю шаг вперед.
— Прошу вас принять в знак добрых намерений, ваше величество, — я склоняюсь, протягивая веер обеими руками. — Великий художник из иного мира украсил его своим мастерством, и мое сердце радуется, что я могу усладить ваш взор.
Поколебавшись, король принимает подарок, игнорируя недовольные взгляды министров, и пристально смотрит на рисунок. Государственный муж из него никудышный, как и положено в Ценгане, но его двор — настоящее средоточие художников, артистов, музыкантов и поэтов. В искусстве правитель толк понимает, и его глаза расширяются, оценив красоту изображения. Теперь главное, чтобы Палек не явился в Тасиэ самолично и не заржал в голос при виде своей мазни в королевской сокровищнице, с нашего безалаберного шута станется. Впрочем, даже и такое событие я сумею обратить к своей пользе. Я уже отступаю назад, когда король внезапным движением протягивает свой веер.
— Негоже оставлять гостя без свежести в жаркую погоду, — светским тоном произносит он. — Надеюсь, сия безделушка сумеет охладить разгоряченное лицо, пусть и не настолько красива, как твое подношение.
Ого! Если он понимает, что делает — а он наверняка понимает, несмотря на относительную молодость — он только что ввел меня в круг приближенных. То ли парень устал от традиционного соперничества между министрами и хочет натравить их на общую цель, то есть на меня, то ли я просто заинтересовал его сверх меры. Превосходно. Отличный задел в первый же день. Я с глубоким поклоном, куда ниже, чем положено, принимаю ответный подарок и отступаю на три шага. Резким движением распрямив подаренный веер, король скрывает лицо. Я поворачиваюсь и неторопливо шествую к выходу, скромно устремив взгляд в пол..."
Еще раз осмотреть лица собравшихся. Четыре опознанных дайнагона Левого министра — главы управлений иностранных дел, науки и образования, промышленности и финансов — явно в восторге. Все возлагают на общение с Хёнконом и со мной лично большие надежды, в первую очередь на личное обогащение, и все кровно заинтересованы в моем успехе. Тюнагоны Правого министра в замешательстве: еще не поняли, как новая фигура повлияет на политический расклад при дворе, а также как относится к ситуации сам Правый министр. Надежды откусить кусок послаще от инопланетного пирога у них почти нет, так что личные амбиции выступают на первый план. Или, возможно, они уже прикидывают, нельзя ли как-то свалить Левого министра при моей помощи, чтобы Правый занял его пост. Тогда они почти автоматически сами станут дайнагонами и смогут пристроиться к корыту с вкусными отрубями.
Тихо мерцает напоминание: две минуты до встречи. Разумеется, можно ускорить несущую на пару порядков и досмотреть запись до конца, но там уже не осталось ничего важного: люди во вторых-третьих рядах зала, выстроившиеся вдоль стен в галереях дамы, скрывающие лица рукавами и веерами, мельтешащие доверенные чиновники и служительницы рангом пониже... Успеется. Тем более что мне еще предстоит тщательно обработать аналогичную запись из Кайнаня. Некуда торопиться. Неторопливое течение времени при дворе не располагает к спешке здешних обитателей, и в ближайшие несколько декад они будут лишь приглядываться к поразительному чужаку, разбирающемуся в тонкостях этикета едва ли не лучше, чем Правый министр.
Я оставляю кабинет и подключаюсь к кукле в Тасиэ. Она сидит на пятках в выделенной мне комнате в позе, явно свидетельствующей о глубокой медитации, и изредка заглядывающие в покой слуги не рискуют "меня" отвлекать. Из-за бумажных перегородок-сёдзи доносятся шаркающие шаги, мужские и женские голоса, чей-то смех... Плохо, что встреча проводится в таких условиях. Я заранее спланировал, чем она кончится, но публичный скандал мне ни к чему. Разумеется, дрон содержит средства обеспечения конфиденциальности, но его система шумоподавления оставляет желать лучшего. Что же, выбора все равно нет.
"Я" раскрываю глаза и кручу шеей, "разминая" ее. За приоткрытой сёдзи мелькает лицо слуги, и несколькими мгновениями спустя чей-то палец тихо скребет бумагу.
— Войди, атара, — холодно откликаюсь я. — Доброго дня.
Толстый невысокий мужчина, переваливаясь, торопливо семенит мимо отодвинутой перегородки, сразу же задвигающейся за ним: Сируко бдит на посту наружи. В очередной раз делаю зарубку на память — выяснить, почему координатор упорно называет "Сируко" всех своих дронов в женской форме. Впрочем, все равно руки не дойдут. Да и какая разница? Если у искинов есть психика, почему бы не иметься и собственным тараканам? Видимо, что-то отражается на лице, потому что человечек встревоженно заглядывает мне в глаза.
— Присаживайся, атара, — я указываю беглому королю Хёнкона на простую соломенную циновку. Я использую подчеркнуто-нейтральный стиль, далекий от почтительности, проявленной к королю Ценганя. Нужно сразу поставить Тадаосия Фумиоку на надлежащее место. — Приношу извинения за убогую обстановку, но дворцовые службы еще не успели обставить комнату.
Человечек усаживается на корточки и мнется. Видно, что он не понимает, как начать разговор. Он не может подобрать даже первую фразу. Формально я как посол Хёнкона являюсь его подданным или, по крайней мере, подчиненным. Однако же ему ясно дали понять, что отныне он марионетка, и слово его значит не больше лая уличной собаки. Он получил золото в обмен на право первородства, отданное совершенно добровольно и даже с радостью. Действительно, какой прок от титула короля огромной пустоши, занятой лишь кучкой нищих рыбаков и отчаянных пиратов? По крайней мере, раньше он думал именно так. Однако сейчас, когда из его бывшего королевства начали приходить обнадеживающие новости, он задумался — а не продешевил ли? А нельзя ли урвать что-то еще?
Вандабань.
Мне нравятся местные ругательства. "Черепашье яйцо" — почему-то черепаха здесь символ не только долголетия, но и сексуальной распущенности, плодящая массу детишек от неизвестных папаш (я специально поинтересовался — в исходных спецификациях площадки ничего похожего не заложено). Хотя сидящий передо мной человек может похвастаться длиннейшей родословной, тесно переплетенной с родословными королевских семей Ценганя и Кайнаня, мне он почему-то кажется типичным воплощением вонючего безродного вандабаня. В глаза я его, разумеется, так не назову, но от ярлыка он не отмоется никогда. В Игре я могу пощадить врага — полководца или императора, доставившего мне массу головной боли, отправить его в почетную отставку и ссылку, даже зная, что он станет мстить и интриговать. Однако таких вот ублюдков, бросающих свой народ на произвол судьбы при первых признаках опасности, я казню без долгих разговоров. Улыбаюсь, кланяюсь, с благодарностью принимаю ключи от города или государства — и сразу же отправляю на виселицу. Большинство из них трусливые предатели, которые побоятся даже ударить в спину, но все равно от одного вида их угодливых рож тянет блевать.
Однако же Тадаосия убивать нельзя. Его смерть создаст массу мелких неинтересных осложнений, от решения которых я никакого удовольствия не получу. Пусть живет себе в изгнании и жрет в три горла, отращивая пузо, лишь бы под ногами не путался. А почему у меня не стоит путаться под ногами, сейчас и продемонстрируем.
— Сторас Медведь просил передать тебе нижайшие поклоны, — говорю я, так и не дождавшись реплики. Король вздрагивает, хотя я не вкладывал во фразу особого значения. Сторас так и не показал запись общения с королем, но, судя по всему, Тадаосий до сих пор просыпается в холодном поту от привидевшейся рожи своего якобы регента. Вот, кстати, тоже многообещающий юноша. Палека я уже отчаялся затащить в игру более серьезную, чем шахматы, про его серьезных до зевоты сестричек и вовсе молчу, а упрямый Семен вряд ли когда-то простит мне противостояние на средневековой Текире. Но Сторас — совсем иной коленкор. Бывший директор Службы внешней разведки Четырех Княжеств, он привык командовать и интриговать. С большим удовольствием я бы посмотрел, каков из него Игрок. Вот развяжемся с Паллой, и я сделаю предложение, от которого он отказаться просто не сможет: он Стратег, я Тактик. Правда, статуса Демиурга у него пока нет, ну да не беда. За старшего Медведя я проголосую с большим удовольствием.
Тем временем король Тадаосий справляется с шоком и мелко кивает.
— Спасибо, Камилл-атара, — отвечает он в том же нейтрально-вежливом стиле. — Надеюсь, здоровье Стораса-атары...
— Кто пытался меня подставить? — бесцеремонно-резким тоном перебиваю я.
— Не понимаю... — дрожащим голосом начинает король, но я обрываю его снова.
— Я сразу предупредил всех, что играю роли посла одновременно в Ценгане и Кайнане. Позавчера днем я согласовал с Правым министром кайнаньского двора дату и время вручения верительных грамот: сегодняшнее число, полдень. Вчера ранним утром я получил от Правого министра Ценганя уведомление о той же церемонии: тот же день, точно то же время. Я не верю в такого рода совпадения, Тадаосий-атара. Меня пытались подставить. Кто?
Я хлещу его голосом, одновременно резко наклоняясь вперед. Король отшатывается, теряет равновесие и неуклюже падает на спину. Я делаю быстрый подшаг вперед: левая нога опирается на колено, правая уже встала на пятку, правая рука на поясе слева. В драке я бы сейчас выхватил меч и полоснул его от подмышки к шее, рассекая артерии и трахею. Меча у меня нет, но Тадаосий, очевидно, распознает движение, потому что вскидывает руки и в панике закрывает голову, тихо скуля. И это — король, пусть даже бывший? Слизняком назвать и то много чести.
— Я говорил, говорил ему, что так нельзя! — причитает гость из-под ладоней. — Ши Бейта, он все задумал! Он сам время назначил, я не хотел...
Значит, все-таки самолично Правый министр. Не новость, в общем-то — координатор под маской Сируко собрал достаточно информации, чтобы аналитики Стораса сделали тот же вывод. Теперь нужно понять, что именно управитель королевской администрации имеет против паладаров. Скорее всего, обычная для Могерата вражда между Правым и Левым министрами: поскольку в контакт я вошел с Левым, Правый просто обязан подсидеть его или меня. По логике вещей, обычному человеку пришлось бы отказаться от сегодняшней церемонии в Ценгане — и дать Правому министру повод порассуждать на ухо королю о предпочтении, оказанном Кайнаню. Или же я отказался бы от кайнаньского приема, уязвив гордость конкурентов. Любой вариант для Правого выигрышный. Он забыл лишь маленькую деталь: паладары — не люди, и у нас полные карманы козырей, о которых паллийцы даже не подозревают.
Мне очень нравится новое окружение. Две страны, когда-то произошедшие от единого корня, ныне почти идентичные, говорящие на одном языке, управляемые родственными кланами аристократов — никто не способен ненавидеть друг друга настолько же сильно, как ближайшие родственники. Вполне ожидаемо, можно даже не читать спецификации площадки. Какое поле для маневра! Сколько возможностей для открытых союзов, тайных альянсов и внезапных предательств!..
А еще выяснилось, что врать мой король не рискует. Слова лишнего по своей инициативе не скажет, но и не обманет, если вынудишь говорить. И за то спасибо.
Я неторопливо возвращаюсь к прежней позе на пятках.
— На место! — холодно говорю я, переходя на грубый приказной стиль. — И слушай. Ши Бейта идиот. Он пытается играть с огнем, в котором понимает не больше тебя. Я не человек, а паладар. Для меня не проблема управлять одновременно двумя куклами. И тремя. И даже пятью...
На самом деле я могу одновременно поддерживать шестнадцать параллельных проекций, о чем нашему корольку знать не обязательно. Пусть он, а через него и другие, недооценивает меня. Мало ли, вдруг чужая глупость еще пригодится.
— ...а потому я провел одновременно церемонии и здесь, в Ценгане, и в Кайнане. Наверняка Правый министр уже кусает рукава, читая отчеты шпионов. Я случившимся расстроен, но отнюдь не в ярости. За провокацию на сей раз я никого не накажу. Но лишь на сей. Вернись на место, я сказал!
Король суетливо копошится на циновках, словно жирный жук, переворачивается на живот, на четвереньках подползает ко мне и преданно смотрит снизу вверх, словно собака.
— Тадаосий-атара, ты ведь зачем-то хотел меня видеть? — осведомляюсь я прежним нейтральным тоном. — Какие-то государственные дела, требующие внимания паладаров?
