Было столь же странно сознавать, что и Бэстифар принимает участие в этой игре, потому что на деле укрытие в подземелье было весьма условным — никто не запрещал аркалу спуститься сюда, но отчего-то он этого не делал.
— Эй? — вновь окликнул Грэг, не услышав ответа.
— Мы ведь договаривались, что не будем вести никаких разговоров в это время, — Мальстен явно старался сохранить голос ровным, однако легкая дрожь все же безошибочно угадывалась в нем.
Грэг вздохнул.
— Да, я помню. Просто иногда это нелегко.
— Нелегко сидеть молча? — усмехнулся Мальстен, все еще не попадая в поле видимости пленника. Грэг закатил глаза, сложив руки на груди и привалившись к стене рядом с решеткой.
— Нелегко осознавать, что ты совершенно беспомощен, когда рядом кто-то мучается. Даже если этот кто-то — данталли.
— Лестно слышать такое от охотника, — саркастически отозвался Мальстен.
— Ты все еще не ответил на мой вопрос, кстати.
— Мне… я в порядке, — помедлив, сказал данталли.
— Трудно вообразить, что можно быть в порядке, испытывая нечто подобное. Аркал единожды мне это продемонстрировал, и мне хватило на всю жизнь. Не представляю, какой выдержкой нужно обладать, чтобы раз от раза это переносить.
Послышалось шуршание одежды — данталли поднялся со своего места и, наконец, показался пленнику, став напротив его камеры. Вид у него был усталый и осунувшийся, однако, легкий румянец постепенно возвращался на лицо, что свидетельствовало о том, что расплата и впрямь отступает. Грэг облегченно вздохнул.
— Не забывай, ты ведь человек. У нас с тобой порог чувствительности к боли существенно различается. Физически данталли может выдержать куда больше, чем любой, даже самый стойкий представитель вашего вида — да и не только вашего.
Охотник хмыкнул, предпочтя не заметить легкой бравады, мелькнувшей в голосе собеседника.
— И ты с рождения так стоически переносил расплату? Или это тебе привил тот твой учитель, о котором ты пару раз обмолвился?
— Его звали Сезар Линьи, — мрачно опустив глаза, кивнул Мальстен. — Да, он занимался моим обучением и по этому вопросу тоже.
Грэг поджал губы, поняв, что о своем наставнике данталли разговаривать явно не настроен, посему предпочел более о нем не спрашивать.
— Что ж, сейчас эти уроки, пожалуй, особенно на пользу — ведь после воздействия аркала расплата становится сильнее. Интересно, пожиратель боли рассчитывает на привитую тебе выдержку и надеется, что ты сможешь выносить усиление своих мучений бесконечно, или попросту ждет, когда ты сломаешься и не сможешь жить без его способностей?
Мальстен устало вздохнул, покачав головой.
— Грэг, — серьезно обратился он, — брось уже попытки настроить меня против Бэстифара. У тебя не получится.
— Просто мысли вслух, — невинно развел руками охотник. — И, к слову сказать, мне действительно интересно узнать твое мнение на этот счет. Как думаешь, чего он добивается?
— Тебе трудно будет это понять, — помедлив, отозвался данталли. — Иные существа мыслят не теми же категориями, что люди. Бэс просто не может действовать по-другому, он ведь аркал. Предлагать избавление от боли — его инстинкт.
— Как и передавать ее, — прищурился Грэг.
— Точно так же, как у данталли есть неконтролируемый инстинкт использовать нити. Ни один из нас никогда не мог этому инстинкту противостоять. Возможно, были те, кто длительное время воздерживался от применения своих способностей, но всю жизнь этого не делать невозможно, такова наша природа.
— Ты прав, мне трудно это понять, — усмехнулся охотник.
— Сравни это с потребностью в еде. Да, человек способен довольно долгое время обходиться без пищи, однако не употреблять ее вовсе — не может. Для нас использовать нити — такая же неотъемлемая потребность.
— И все же трудно сравнить жизненную необходимость с желанием контролировать других живых существ.
— Можно подумать, люди не пытаются манипулировать другими людьми в угоду своим интересам, — хмыкнул Мальстен. — У вас просто нет возможности делать это на нашем уровне, но в целом вы можете идти на обман, лесть, шантаж и многое другое, лишь бы добиться своих целей и подстроить поведение себе подобных под свои желания. Нам эти ухищрения не требуются — природа наделила нас соответствующей способностью.
— Способностью лишать воли, — закатил глаза Грэг. — Люди не лишают друг друга воли, они могут лишь убедить.
— Дознавателям Красного Культа это скажи, пока они выпытывают любые сведения из тех, кого сочли нашими пособниками, — прищурился данталли, на что его собеседнику оказалось нечего возразить. Спустя несколько мгновений он вздохнул, приподняв руки.
— Я не разделяю идеологию Культа, Мальстен, особенно в отношении тех, кого они называют пособниками, и не хочу говорить в их оправдание что-либо. Я лишь хочу пояснить, что нити данталли невозможно увидеть. Человек даже может не знать, что находился под контролем кукловода, которому, как ты выразился, просто потребовалось применить свой дар. У людей нет подобных способов манипуляции. Об этом лишении воли я говорил.
— Зависит от того, как и когда эту силу применить, — Мальстен почти снисходительно заглянул в глаза пленнику и едва заметно улыбнулся. — Впрочем, это напрасный разговор, мы его уже вели с тобой. Вряд ли когда-либо нам удастся прийти к единому мнению в этом вопросе.
Охотник решительно качнул головой.
— Не согласен. Не подумай, что я расспрашиваю тебя, чтобы обвинить в чем-то. На деле я действительно хочу понять.
— Я вижу, — кивнул анкордский кукловод. — И я это ценю.
— Надеюсь, когда-нибудь мне это удастся.
Мальстен пожал плечами.
— Как знать, — он напряженно поглядел на лестницу, ведущую из подземелья на верхние этажи дворца, и тяжело вздохнул, — возможно, следующая наша беседа этому лучше поспособствует.
— Это отрадно слышать, — едва заметно улыбнулся охотник. Данталли непонимающе прищурился, и его собеседник, кивнув, предпочел пояснить. — Стало быть, ты предполагаешь, что следующая беседа состоится.
— Если тебя тяготит мое общество… — нахмурившись, заговорил Мальстен, и Грэг поспешил его перебить, выставив руки перед собой.
— Нет, — твердо возразил он. Затем качнул головой и повторил уже чуть тише. — Нет, не тяготит, Мальстен. Наоборот, мне кажется, что это тебя тяготит мое. Каждый раз, когда ты приходишь сюда после представления и следуешь моему совету относительно расплаты, я… не знаю, отчего так, но я этому рад. Рад тому, что пожиратель боли в очередной раз не получает нового уровня власти над тобой, не привязывает тебя крепче к той тюрьме, которую ты пока склонен именовать своим пристанищем.
— Я уже говорил и повторюсь: я не узник здесь. И я до сих пор не понимаю, какое тебе до этого дело, даже если все обстоит, как ты говоришь.
Охотник пожал плечами.
— Не знаю, — честно ответил он. — Сам многократно задавался этим вопросом, но ответа так и не нашел. Я много раз прорабатывал в своих мыслях вариант, что это твои нити коснулись моего сознания, иначе с чего бы мне беспокоиться об анкордском кукловоде, который воевал при дэ’Вере.
Мальстен невесело усмехнулся, однако ничего говорить не стал. Грэг продолжил:
— Но я не могу найти логичной причины, по которой тебе было бы нужно от меня подобное отношение.
— Понятно, почему не можешь — ее нет.
— Возможно, причина в том, что мою пытку ты оборвал на допросе, несмотря на то, что несколькими минутами ранее я пытался убить тебя. Быть может, я попросту в ответ хочу оборвать твою пытку?
Мальстен устало вздохнул.
— Пытку, которой нет.
— Возможно, нет. Пока что. Но она начнется, если аркал будет получать от тебя новые порции твоей расплаты. Посему я надеюсь, что ты все же как можно чаще будешь лишать его этой возможности и тем самым не позволишь ему обрести власть над тобой, потому что, видят боги, он ее жаждет.
Данталли поджал губы и предпочел не продолжать этот бессмысленный спор: практика показывала, что переменить мнение Грэга Дэвери в этом вопросе совершенно невозможно.
— Я должен идти, — кивнул Мальстен.
— Держи ухо востро с аркалом, — серьезно бросил охотник вслед удаляющемуся кукловоду. Тот на секунду замедлил шаг, однако тут же возобновил взятый темп и, не удостоив пленника ответом, направился прочь. По пути он подал стражнику сигнал возвращаться на свой пост, и тот беспрекословно послушался приказа гостя принца.
Выйдя из подземелья, Мальстен глубоко вздохнул и устало потер руками лицо: очередной разговор с Грэгом Дэвери вымотал его, казалось, куда как сильнее пережитой расплаты. В глубине души Мальстен признавался себе, что во многих словах Грэга присутствует истина в отношении Бэстифара и его стремлений, однако были в этих измышлениях и коренные заблуждения, которые так хотелось изменить.
«Возможно, это и заставляет меня приходить к нему за этими разговорами раз от раза? Желание переубедить охотника в том, что все иные — монстры?»
Мальстен соглашался, что эти споры несли в себе определенный интерес. Однако несли они и опасность — в первую очередь для пленника: столь частые беседы с Мальстеном могли привлечь внимание Бэстифара, который (данталли был уверен) не станет вечно терпеть тот факт, что его гость старается скрыться от него с расплатой. Рано или поздно принц пресечет эти встречи, ничто не ограничивало ему доступ в подземелье, и то, что он пока не выказал своего недовольства, не значило, что он не сделает этого вовсе. В любой момент Бэстифар может напомнить, в чьих руках власть в этом городе и в этом дворце, резко сократить список вольностей, которые позволяет своему гостю — хоть бы и в отношении отдачи приказов стражникам. И тогда беглому анкордскому кукловоду будет нечего противопоставить ему, кроме гордости и угрозы, что малагорский цирк может потерять своего художника, что будет явно потерей не смертельной…
«А ведь, выходит, свобода моя здесь — понятие и впрямь весьма относительное», — усмехнулся про себя Мальстен, и эта мысль заставила волну холода пробежаться по его спине. Нет! Все не так. Похоже, беседа с охотником может вызвать некоторое помутнение рассудка. У Грэга Дэвери, выходит, талант к манипуляции сознанием. И он еще смеет говорить, что люди не лишают других воли! Нужно быть осторожнее с этим…
Голос, прозвучавший чуть поодаль, заставил Мальстена вздрогнуть:
— Как прошло твое представление? — на первый взгляд могло показаться, что пожиратель боли, прислонившийся к стене со сложенными на груди руками у самого выхода из подземелья, говорил совершенно спокойно, однако внимательный слушатель, коим Мальстен являлся, без труда мог уловить нотки скрытой угрозы в его словах.
Данталли обернулся и взглянул в темные глаза аркала. Тот буквально буравил его взглядом, и Мальстену трудно было понять, чего ждать от малагорского принца в эту минуту.
— Представление прошло хорошо, я полагаю. Во всяком случае, зрительный зал реагировал ничуть не хуже, чем обычно. В остальном — судить не мне. Есть замечания по моей работе?
Бэстифар заложил руки за спину и сделал несколько неторопливых шагов в сторону своего друга.
— Ты о том представлении, что было на арене цирка? — усмехнулся он. — О, оно, разумеется, прошло блестяще. Видят боги, тот день, когда у меня появятся замечания по твоей работе художника, будет поистине знаменательным — не в хорошем смысле, разумеется. Нет, мой друг, я о другом представлении спрашиваю: о том, которое ты устроил персонально для своего любимого артиста.
Мальстен нахмурился. Несколько мгновений он не знал, что может на это ответить.
— Проклятье, Бэс, выражайся яснее, — отозвался он, наконец.
— Не думал, что здесь требуется пояснение, — хмыкнул Бэстифар. — Ты уходишь с одной арены и приходишь на другую, где становишься единственным артистом перед единственным зрителем. У тебя такое новое развлечение? Хочешь вызвать сострадание человека, посвятившего жизнь охоте на таких, как ты и я?
Данталли нахмурился и едва удержался от того, чтобы сжать руки в кулаки.
— Мне кажется, ты слишком отождествляешь мою жизнь с деятельностью в цирке. Арена для меня существует только в моменты выступлений малагорской труппы, Бэс, все остальное время я представлениями не занимаюсь. И мне уж точно не нужно сочувствие.
— Пусть так, пусть так, — примирительно развел руками аркал. — Я лишь хочу знать, сколько продлится это твое развлечение. Надо полагать, довольно долго, раз ты уже не в первый раз спускаешься в подземелье к своей марионетке и остаешься там на все время расплаты.
Мальстен отвел взгляд и качнул головой.
— Послушай, хватит пространных реплик. Если хочешь высказать какие-то претензии, выскажи их прямо. А если нет….
— Вот оно, значит, как, — с не покидающей лицо улыбкой протянул Бэстифар и прищурился. — Этот охотник для тебя стал ценным, не так ли? Чем, интересно мне знать, он тебя зацепил, что ты успел так быстро с ним подружиться? Видят боги, мне потребовалось больше времени, чтобы вызвать твое доверие.
Аркал говорил с усмешкой, и Мальстен никак не мог разобрать за нею, что за чувства движут малагорским принцем на самом деле. Подозрительность? Страх перед опасностью, которую представляет пленный охотник? Товарищеская ревность?
— Этот человек мне не друг, — устало качнул головой данталли.
— Стало быть, просто благодарный зритель, — с заметным облегчением кивнул Бэстифар.
— Зрители — в цирке, Бэс, я ведь уже говорил.
Аркал развел руками.
— Жизнь — это цирк и есть, Мальстен. И для пленного охотника — для своего благодарного зрителя — ты тоже устраиваешь представление, когда пережидаешь расплату у его камеры. А я в этом представлении участвую одним тем, что не вмешиваюсь в этот процесс.
Мальстен напряженно выдохнул, глядя в темные глаза пожирателя боли, однако в ответ ничего не сказал. Бэстифар хмыкнул и снисходительно улыбнулся другу, заговорщицким взглядом показывая, будто собирается раскрыть ему одну из важнейших тайн мироздания, и, видят боги, именно так прозвучали его слова.
— Все повторяется, мой друг. Зрелища. Зрители. Одни и те же трюки в разных вариациях вызывают одни и те же эмоции разной интенсивности. Чем выше и красивее прыгнешь, тем больше последует оваций. Чем сильнее расшибешься при неудачном падении, тем громче ахнет от ужаса твоя публика. Сходство лишь в том, что в обоих случаях зрители захотят еще.
