— Клянусь своей жизнью! — высокопарно ответил Таривас, как только Древний закончил говорить.
— Нет, — Корвус покачал головой. — Не жизнью, ваше высочество, не жизнью. Ею поклянутся остальные, не вы.
— Тогда чем же должен поклясться я?
— Светом дня.
У Лариэса по спине пошли мурашки. Он знал эту древнюю клятву, да кто не слыхал о ней? В одной из самых мрачных и печальных легенд о Вороньем Короле говорилось, как однажды к нему пришел проситель. Этот человек желал позаимствовать волшебный посох чародея, бьющий молниями, и говорил, что вернет драгоценность в целости и сохранности. Корвус взял у него точно такую же клятву.
Естественно, проситель, получив искомое, попытался обмануть Ступившего на Путь Вечности. За это он был жестоко наказан — Корвус призвал ворон, которые нашли человека и выклевали его глаза, обрекая клятвопреступника на вечную ночь.
Судя по изменившемуся лицу принца, он тоже слышал эту легенду. Но Таривас не был бы тем, кто он являлся, если бы позволил запугать себя.
— Я не понимаю, почему вы желаете, — произнес он, — чтобы моя клятва была мягче, чем у остальных.
— Вы думаете, что клятва светом дня — легче клятвы жизнью? — в голосе чародея послышалось горькое веселье. — О-о, вы еще так молоды, юный принц.
Таривас склонил голову, по-видимому, не зная, как реагировать на эти слова. А потому он извлек из-под одежды нательный крест, усыпанный рубинами и изумрудами.
— Мне поклясться на нем?
— Как пожелаете.
Принц опустился на колени и, сняв крест с шеи, поцеловал его.
— Я, Таривас Вентис, клянусь светом дня в том, что буду до последней капли крови защищать огнерожденную Игнис Фейргебор. И да обрушится на меня неотвратимая кара, если я нарушу свое слово.
Едва он закончил, как на колени опустился Ридгар.
— Я, Ридгар Кающийся, клянусь своей жизнью...
За ним последовала Орелия.
— Я, Орелия, прозванная Целительницей...
После — Блаклинт и Вилнар. За ними — Мислия и Лариэс. Один за другим воины становились на колени и вслух клялись своими жизнями защищать и оберегать Игнис, дочь Вороньего Короля...
Когда колени Лариэса погрузились в невысокую травку, и он достал крест, на котором собирался по примеру его высочества давать слово, юноша бросил короткий взгляд на Игнис.
В глазах дочки Вороньего Короля застыл ужас — она явно не ожидала, что отец догонит их и устроит такое представление. Но она — в этом Лариэс был уверен — прекрасно понимала, насколько серьезные клятвы дают ее новые спутники.
"Ну, все могло быть гораздо хуже", — подумал Лариэс, собираясь с мыслями.
— Я, Лариэс Винаторский, своей жизнью клянусь, что буду защищать и оберегать Игнис Фейргебор от всего зла, опасностей и невзгод, что могут встретиться нам в пути. Я даю слово, что пожертвую собой, дабы спасти ее, а если не сдержу клятву и останусь в живых, то явлюсь на справедливый суд его величества, дабы понести заслуженное наказание.
Послышалось хлопанье крыльев, и Лариэс осмелился поднять глаза. Прямо перед ним стояла огромная восьмиглазая птица, чьи черные как ночь перья пушились на ветру.
— Кар, — произнес ворон и несильно ткнул его клювом в лоб, после чего проделал эту процедуру с каждым из поклявшихся.
Что это значило, оставалось лишь догадываться, наверное, таким образом Древний скреплял слово.
Последним был Таривас, и когда клюв коснулся его лба, огромная птица расправила крылья и перелетела на плечо своего хозяина.
— Поднимитесь, — властно распорядился Корвус. — Вы дали слово, помните об этом. Не забывайте и о последствиях клятвоотупничества.
— Я не забуду, — пообещал принц.
Сковывающий несколько секунд смотрел на него, затем осторожно произнес:
— Полагаю, не стоит предлагать вам безопасный путь в Восточные графства через территорию Волукрима?
Его высочество кивнул.
— Вы, конечно, можете настоять, — это слово принц выделил, давая понять Древнему, что имеет в виду, — но я бы по возможности хотел придерживаться собственного маршрута. К тому же, с нами нет Мелиса и амулета, указывающего путь к логову изначальных.
— Я мог бы решить этот вопрос, — чуть прищурившись ответил Вороний Король.
— Не сомневаюсь, ваше величество. И все же, буду признателен, если вы не поступите так.
Корвус некоторое время молчал, вероятно, прикидывая: стоит ли заставить своих гостей отправиться на восток по землям Волукрима в сопровождении пары тысяч охранников, или все-таки нет. Его раздумья прервала Игнис.
— Отец! — девушка повысила голос и, уперев руки в бока, сверлила Древнего тяжелым взглядом.
Это простое, но емкое слово оказалось той самой соломинкой, что переломила хребет верблюду. Ступивший на Путь Вечности вздохнул и проговорил:
— Будь, по-вашему. Делайте то, что задумали. Последняя просьба: когда встретитесь с Мелисом, будьте так любезны — заставьте его произнести слова клятвы.
Он развернулся и подошел к дочери.
— Игнис, как бы мне не было грустно это осознавать, кажется, настал твой черед вылететь из гнезда, и я не имею права препятствовать этому. В дороге тебе может понадобиться много вещей, а потому — возьми.
Он извлек небольшой кошель.
— Здесь золото и самоцветы, используй деньги с умом.
Дочка, не говоря ни слова, приняла дар. После этого чародей отстегнул ножны от пояса и протянул их ей.
— Это, как ты знаешь, Жало. Учитель сам ковал и сковывал этот меч за много веков до моего рождения. Быть может, он выглядит древним, но я не знаю ни одного клинка острее. Бери.
— Отец...
— Не спорь!
Игнис повиновалась и тогда Корвус щелчком пальцев подозвал жеребца. Лариэс с трудом сдержал удивленный возглас — он никогда не видел, чтобы конь был вышколен так хорошо. Особенно, такой пугающий конь.
— Также тебе пригодится надежный скакун. Думаю, мой Кошмар подойдет, как считаешь? Он силен, умен и вынослив. Ни один обычный конь не сможет сравниться с ним.
— Отец... — повторила Игнис, и голос ее задрожал
— Все хорошо, дочка, — нежно произнес сковывающий. — Береги себя.
Игнис разревелась и бросилась к нему на шею.
— Спасибо, спасибо тебе!
— Не за что, девочка. Раз ты так хочешь, то иди в мир и набивай собственные шишки. Прошу лишь об одном: вернись живой.
Девушка что-то прошептала и, отпрянув от отца, поцеловала его в лоб.
— Обещаю.
После этого она кивнула Ридгару и, прицепив меч на пояс, взметнулась в седло.
Корвус же подошел к оробевшей Мислии.
— Тень, думаю, мне не нужно объяснять, что с тобой произойдет, если Звериный Амулет придет в негодность?
— Не нужно, ваше величество, — пролепетала та.
— Вот и хорошо. Дам совет: постарайся погрузиться сразу на четвертый уровень. Там найдешь корневое звено.
Девушка кивнула, а Корвус уже направился к Кающемуся.
— Друг, я рассчитываю на тебя, — обратился он к Ридгару.
— Разумеется, — коротко ответил тот, протягивая руку для пожатия. — Мы с Ори не подведем.
Затем настал черед северян, которым Корвус просто пожелал удачи, и, как ни странно, Лариэса, возле которого чародей задержался на несколько мгновений, и, ничего не сказав, прошел мимо.
Последним оказался Таривас.
— Ваше высочество, запомните: слова — это не ветер. Они — тяжелые цепи, которые опутывают нас.
— Я запомню, — улыбнулся Таривас.
— Посмотрим.
Произнеся это, Корвус подошел к коню Игнис, оставшемуся бесхозным, и аккуратно забрался в седло. Он бросил короткий прощальный взгляд на дочку, после чего пришпорил скакуна и двинулся прочь.
Когда фигура Древнего скрылась, все с облегчением выдохнули.
"Пронесло, пронесло, пронесло"! — мысленно возликовал Лариэс. И тут же другая мысль пронзила его. — "А теперь что, мне что, придется заботится о трех стихийных магах вместо двух"?
Впрочем, подобная перспектива не особо расстраивала молодого человека. Одним больше, одним меньше, не принципиально, а вот лишний стихиерожденный никак не повредит их маленькому отряду. Тем более, маг огня.
— Ну что ж, — с облегчением в голосе проговорила Игнис. — Отец благословил наш поход, а значит, можем двигаться спокойно и ничего не бояться. — Куда направимся теперь?
— В Лес Гарпий, если можно, — отозвался Таривас. — Принцесса, нам нужно вернуться в Дилирис, причем как можно ближе к Седым горам, к месту встречи с Мелисом. Все-таки, без наследия Архитектора, мы не найдем изначальных.
Игнис кивнула.
— Хорошо, тогда следуйте за мной.
Отряд быстро направился вслед за ней, и Лариэс собрался уже было присоединиться к Ридгару, к которому у него накопилась масса вопросов, как вдруг его чуткий слух различил шепот на грани возможного. Это Мислия, наклонившись к самому уху принца, говорила ему нечто. Лариэс смог разобрать лишь: "Мы ошибались...слишком могущественен", но смысл этих слов ускользнул от него.
* * *
— Архонтас?
Нет реакции.
— Архонтас?
Нежная ладошка легла ему на плечо и Корвус открыл глаза.
— Прости, Эрато, я задремал.
— Как ты можешь просить прощения у меня, о великий? — Гарпия обошла кресло, в котором покоился маг, и опустилась перед ним на одно колено. — Я пришла узнать, нужно ли тебе что-нибудь.
— Спасибо, все хорошо. Встань.
Корвус понимал, что эти слова отдают лицемерием, но ему не хотелось портить настроение верной слуге. Хватит и того, что его сердце разрывается от боли.
— Архонтас... — гарпия прикусила губу, и ее зеленые глаза сверкнули в полумраке комнаты, освещенной одной лампой.
— Спрашивай, ты же знаешь, что можешь говорить мне все, что думаешь. Я — не Кэлиста.
Гарпия улыбнулась, и улыбка эта вышла жалкой.
— Архонтас, — повторила она, точно пытаясь найти в титуле успокоение. — Почему ты сделал это?
— Сделал что? — Корвус откинулся на спинку и вновь прикрыл глаза.
Он знал, о чем сейчас спросит верная гарпия, и понимал, что правдиво ответить на ее вопрос будет очень тяжело и больно.
"Но она имеет право знать, а значит, я скажу".
— Почему ты отпустил Игнис?
Корвус тяжело вздохнул, поднялся и подошел к окну. Тотчас же ему на плечо уселась Ания, до этого уютно разместившаяся на спинке кресла. Сковывающий привычным жестом погладил перья верной подруги и взглянул в тонкое прозрачное стекло венисийской работы.
Внизу — в городе — зажигались огни, горожане спешили по домам, где их ждали родные и любимые. Они будут целовать жен, играть с детьми, ухаживать за родителями...
"Проклятье, как же я устал"! — в который раз подумал сковывающий. — "Когда же, наконец, я смогу отдохнуть"?
Он повернулся и заглянул в глаза Перышку.
Все это время Эрато стояла, укрывшись своими роскошными крыльями, и не произнося ни звука. Корвуса всегда веселила эта ее манера распушать перья, из-за которой матриарх небесного народа походила на рассерженную сову.
— Вот, — одними губами прошептал Корвус, извлекая небольшой, сложенный вчетверо лист бумаги без следов сургуча или иных способов запечатывания секретных посланий.
Крылья разошлись в стороны, и узкая ладошка приняла бумагу. Эрато аккуратно развернула ее и внимательно прочла то, что было выведено на белоснежной глади листа.
— Отпусти ее? — недоверчиво произнесла она, переводя взгляд на господина. — Архонтас, я не понимаю...
Она еще раз взглянула на лист, и снова — на своего повелителя.
— Кто прислал письмо? — в голосе канцлера слышалось напряжение.
— Катержина.
Гарпия охнула и побледнела.
— Нет, только не это!
— Увы.
Гарпия уткнула лицо в ладошки и разрыдалась, как маленькая девочка.
— О Архонтас, — сквозь всхлипывания причитала она. — Прости меня, прости свою недостойную рабу! Как я могла! Я не должна была...
— Кар! — Ания слетела с плеча Сковывающего и, хлопая крыльями, поднялась к потолку комнаты. — Кар! — повторила она с явным неодобрением.
Корвус заключил Эрато в отеческие объятья и провел рукой по крыльям, успокаивая и утешая.
— Ну-ну, это же не конец света. Не нужно так расстраиваться.
— Но оракул... Оракул...
Неудержимые рыдания сотрясали миниатюрную птицеженщину, и она никак не могла успокоиться.
— Эрато, ты же мой канцлер, будь спокойнее.
— Как я могу быть спокойной, когда над бедняжкой Игнис навис Рок!
Корвус и сам не раз задавал себе этот вопрос. С того самого дня, как он получил послание, Вороний Король места себе не находил, пытаясь понять, о ком идет речь. Он догадывался, что в виду имелась именно Игнис, но гнал эту мысль прочь как можно дальше.
Ясновидение оракулов — этот великий дар — имел ряд серьезнейших недостатков, главным из которых была туманность. Все знали, что, если провидец говорит тебе сделать что-то, ты обязан повиноваться, иначе произойдет нечто страшное. Вот только следование пути, указанному оракулом, отнюдь не гарантирует долгую жизнь, достаток и покой.
Человек, на которого указал перст Рока, будет вынужден, хочет он того, или нет, совершить предначертанное, а все попытки отказаться от своей судьбы приведут к кошмарным последствиям. Вот только очень даже может статься, что свершение предначертания окажется последним деянием в его жизни.
"Нет, не будет! С Игнис все будет хорошо"! — яростно подумал Корвус. — "Я запрещаю тебе, думать о плохом, Корв! Плохого не случится! Не случится"!
Он механически поглаживал Эрато, одновременно с этим, не давая себе раскисать. Наконец, верная подруга пришла в себя, и, отстранившись от господина, вытерла слезы с мокрых щек.
— Архонтас, умоляю о прощении, — она вновь упала на одно колено. — Я не имела права давать волю чувствам.
— Все хорошо, — мягко ответил ей Корвус. — Мне тоже тяжело, но мы с тобой понимаем, что идти против судьбы невозможно.
— Да, Энофтер. Рок неумолим и жесток, но мы — смертные, делаем лишь то, что должно. Ты не раз говорил так, и я тебя слышала.
— Если слышала, то поднимись.
Гарпия исполнила приказ и замерла, ожидая дальнейших распоряжений. Это Корвус и любил в своей помощнице — несмотря на излишнюю эмоциональность, свойственную народу неба, Эрато, стоило ей только взять себя в руки, превращалась в умнейшую женщину, деятельную и бесстрашную. И даже лицо, на котором не могла спрятаться ни одна эмоция, никогда не мешало ей выполнять сложные и ответственные функции канцлера и, как сказали бы дилириссцы, первой Тени.
— У тебя есть план? — спросила она.
— Есть.
— Я слушаю, Архонтас.
— Я не мог удерживать Игнис, но в предсказании ни слова не говорится о том, что нельзя отправить несколько гарпий, чтобы следить за их путешествием.
Лицо Эрато просветлело.
— Я лично возглавлю отряд!
— Нет. Ты нужна мне здесь. Хватит и той самовольной отлучки для встречи гостей. Отлучки, не согласованной со мною, кстати говоря.
Перышко застенчиво улыбнулась и покраснела.
— Я хотела посмотреть на них лично.
"Как дитя", — улыбнулся Корвус. — "Столько живу на свете, а никак не могу перестать поражаться этим странным существам. Они так не похожи на людей". — И тут же ему в голову пришла другая — мрачная — мысль. — "А я сам сильно похож на них"?
