Зверь лютый. Книга 24. Гоньба

— Как мне там представляться? Твоим слугой? Каким-нибудь... третьим помощником младшего дворника по женской линии?

— Как ты сказал? Третьим помощником младшего... Ха-ха-ха... Ну, ловок, ну, насмешил. Тут, по землям моим — пойдёшь княжьим гонцом. Донесут, конечно. Ихние "доброхоты". Но — опосля. Там... Ни от меня, ни от себя — тебе нельзя. А то будут... негоразды. Слугой купецким...? С Торжка или с Новагорода...? Ты ж тама ничего не знаешь! Чуть спросят — сразу поймут... А! Ты ж — смоленский! Боярич. У Ростика свита — более киевские. Но смоленские есть. Глядишь — и пролезешь на этом. Поближе к разговорам. Смотри сам.

Интересно: я потому так Точильщика и Николая достаю по обеспечению наших людей на чужой земле, что мне самому вот так... дуриком... приходится? "Болезненный личный опыт" — способствует пониманию? И — предвидению.

Ещё: то, как Андрей вспомнил мою "смоленскую прыщеватость" — пребывание на княжеском дворе в Смоленске "в прыщах" — выглядит как "заготовка". Людей, способных достоверно изобразить "смолянина из вятших" у него, если и есть, то весьма немного. Насколько этот аргумент важен? — Представьте, что губернатору Костромы срочно нужно послать тайного агента на саммит бушменов и зулусов. Большой у него выбор?

Похоже, Андрей эту тему серьёзно обдумывал. Даже не зная конкретных места-времени встречи Ростика с сыновьями. А теперь разыгрывает передо мной внезапное "озарение".

— Всё? Как вторую стражу прозвонят — быть у Сухих ворот. Дам человечка. Проводит. А то ты туда-то и дороги не найдёшь.

— Я со слугой пойду. Отреконь. Кони — твои. Два — под седло, третий под вьюк. Каждому.

— Х-ха... Накладно. Коней-то вернёшь?

— Коли целы останутся... И сам — живой... Верну.

— Не маячь в городе. И здесь, и там. Пошли.

На улице уже темнело. Вот и день прошёл. В застенках.

О-ох... Так и жизнь моя здешняя пролетит-прокатится. То — в тюрьме, то — в дороге.

Дорогой ты наш Александр Сергеевич! Как же я тебя понимаю!

"Долго ль мне гулять на свете

То в коляске, то верхом,

То в кибитке, то в карете,

То в телеге, то пешком?

Не в наследственной берлоге,

Не средь отческих могил,

На большой мне, знать, дороге

Умереть господь судил,

На каменьях под копытом,

На горе под колесом,

Иль во рву, водой размытом,

Под разобранным мостом.

Иль чума меня подцепит,

Иль мороз окостенит,

Иль мне в лоб шлагбаум влепит

Непроворный инвалид.

Иль в лесу под нож злодею

Попадуся в стороне,

Иль со скуки околею

Где-нибудь в карантине.

Долго ль мне в тоске голодной

Пост невольный соблюдать

И телятиной холодной

Трюфли Яра поминать?

То ли дело быть на месте,

По Мясницкой разъезжать,

О деревне, о невесте

На досуге помышлять!

То ли дело рюмка рома,

Ночью сон, поутру чай;

То ли дело, братцы, дома!..

Ну, пошел же, погоняй!..".

Карет с колясками — нет, вместо шлагбаумов — рогатки, вместо инвалидов — мужики мордатые. Всякие мелочи, типа рома и невесты с трюфелями — не здесь. А вот помыться бы...

Напрямки от Владимира-на-Клязьме до Великих Лук — вёрст шестьсот. Прямо... Прямо над Русью даже птицы не летают. Дохнут на морозе.

Почему птицы замерзают на лету, а мышки, к примеру, нет? "Мышки" — не в смысле: "на лету", а в смысле: "на бегу". Загадка природы. Отгадка — в пёрышках.

У меня перьев нет — есть надежда не замёрзнуть. "Мороз окостенит" — вроде, не моё. Но, факеншит, тысяча вёрст дороги! Дней десять-двенадцать в седле — оптимистический минимум. Бедная моя задница! Ни одному закоренелому гею секс такой интенсивности и продолжительности... в самых голубых мечтах... даже и привидеться не может! А здесь — норма. Весь цвет "Святой Руси" неделями отбивает свои окорочка о лошадиные спины в ходе походов.

Задача... Полный маразм! Абсолютная авантюра! В духе кавалерийских атак Боголюбского.

Нужно вспомнить смоленский говор. Здесь диалектность такого уровня, что "национальная принадлежность" определяется на второй фразе. Хуже, чем у Даля в 19 в., когда он в случайной дорожной беседе отличал нелегалов — владимирских плотников от ярославских.

В Гражданскую Дмитрий Медведев (который — чекист) задержал в поезде двух польских шпионов. Вычислил по манере поведения — мимика, жесты и позы были не характерны для местных. Причём — и те, и другие только что были поданными одного государства — Российской империи.

* * *

" — Джон! Какой успех! Как вы ухитрились так быстро поймать русского шпиона?!

— Очень просто, сэр. У нас в городе десять публичных туалетов. Я поставил к каждому по полицейскому.

— И?

— Русских легко отличить. Они, выходя из туалета, застёгивают ширинку".

* * *

А уж тут-то... да ещё, не дай бог, рот раскрывши... как слива в шоколаде — чужака за версту видать.

* * *

" — Чего, сынок, в вашей Пентагоне с кормёжкой худо? Ишь как наворачиваешь-то.

— Бабушка, а откуда вы узнали, что я из Пентагона?

— Дык, у нас-то под Вологдой негров отродясь не бывало".

* * *

Если я встречусь со смоленскими...

Официально меня в розыск не объявляли — Ромочка Благочестник очень не хочет, чтобы о моих похождения в Смоленске узнала "широкая общественность". Всего несколько человек знают, что меня надо "имать".

За эти три года я сильно изменился. Вырос. В длину и ширину. Ещё чего-нибудь придумать? Паричок с бородкой...? "Здгаствуйте, Владимир Ильич. Опять в Смольный?". Эх, Хотена с его реквизитом нет!

Я рассуждаю о людях князя Романа. Его там нет. Но кто и сколько из его людей идёт с его папашкой...?

Это одна тема — как просто походить по Великим Лукам и не нарваться.

Другая тема — как попасть туда, где будут говорить "важные слова". "Клятву крестную", вернее всего, будут проводить в церкви. Что там будет озвучено?

Я знаю, что, чтобы не было договорено — оно не исполнится. Но важно понять — кто. Кто из бояр, с какой силой, с какими подробностями, будет настаивать, например, на походе Ропака для расчистки "Волжского пути". Или — на выбивании Ваньки-лысого с Усть-Юга.

Тема напрямую с примирением князя и бояр не связана. Но новгородцы её наверняка поднимут. Потому что их жмёт. Здесь их собственные интересы. Имманентные.

Пока они не созрели, чтобы ударить по мне. Пытаются свалить заботу на князя. На обоих — Новгородского и Киевского. Тянущаяся ссора с Ропаком отвлекает внимание на внутренние проблемы, оставляет надежду, что за поход против меня придётся платить не из своего личного, а из обще-городского, обще-народного кармана.

Это может быть элементом их соглашения. Такого... кулуарного. И мне надо знать — кто будет продвигать эту тему. Какие силы и сроки планируют для такой акции.

Не потому, что именно так сделают, а потому что через год-два-три, когда Ростик умрёт, Ропака выгонят, нового князя призовут, они всё равно сделают что-то похожее.

Глава 522

* * *

О состоянии текущих новгородских дел.

Святослав (Ропак) был прежде послан в Новгород отцом своим Великим Князем Киевским Ростиславом (Ростиком). Рассорившиеся с ним новгородцы вскоре его выгнали и приняли князя от Боголюбского.

Однако Андрей вскоре оценил выгоду. Или — подпал под обаяние Ростика. И своего — отозвал. Заявив новгородцам: "Нету у меня для вас иного князя, нежели Святослав".

Случай — уникальный: отдать Новгород — "вторую столицу"! — представителю враждебной ветви династии не под угрозой, не в обмен на выгоды материальные или статусные, но ради сохранения мира на "Святой Руси"...

Дятел сумел уболтать даже Бешеного Китая.

Напомню: два десятилетия перед этим они неоднократно ходили в сечи друг против друга.

Боголюбский и Ростик были людьми выдающимися, могли следовать собственным представлениям о "правильно". Боголюбский неоднократно проявлял свойство принимать новизны в самых разных областях: технической, теологической, социальной... Здесь — политической.

У них было ещё одно, не частое среди князей качество — "отвечали за базар". Оба имели странную для государей привычку исполнять обещанное.

Соловьёв о возвращении Ропака в Новгород:

"Новгородцы не любили брать князей, которые прежде были у них... такой князь доброхотствовал своим прежним приятелям и преследовал врагов, усилиями которых был изгнан. Однако принуждены были принять Святослава на всей воле его. Это выражение в первый раз упомянуто здесь летописцем... предшественники его были принимаемы на всей воле новгородской... лишение приобретенных льгот произвело сильную ненависть новгородцев к Святославу... Первым следствием перемены князя была смена посадника: Нежата был избран после изгнания Святослава вследствие торжества неприязненной последнему стороны; теперь, после вторичного принятия Святослава, Нежата был свергнут, и должность его отдана Захарии".

Соловьёв следует гипотезе, по которой смена князей в Новгороде была причиной изменений в новгородской верхушке. Между тем, внимательный анализ показывает, что то были два разных, хоть и связанных, процесса. Первопричиной было перераспределение власти внутри новгородской знати. Очередная группировка, усилившись, собирала вече, которое и меняло посадника, призывало или выгоняло князя.

Нежату не "свергли", а сняли вечем. Не за "неприязненность к Святославу", а по куда более основательному поводу: "за непогоду". Должность его отнюдь не была отдана князем своему стороннику, ибо посадник — только выборный. Вот и выбрали. Того, кто народу мил — Судилу Иванковича.

Парадокс: князей держат "на коротком поводке". Но проявлений их власти становится больше. Найденных печатей княжеских после "боярской революции" в 40 раз больше посадницких, в 30 — епископских. Новогородцы, хорошо зная своих "вятших и лучших", боятся подпасть под власть какой-нибудь одной боярской семьи.

"Мы настолько сильно любим Родину, что пусть её раздирает сотня воров в золотых поясах. Лишь бы не один".

Судьба Новгорода и, в немалой части, всей "Святой Руси" решалась в трёх-четырёх десятках боярских усадеб, в которых сидели "бОльшие бояре", возводившие свою родословную к ещё до-Рюриковым племенным князькам или к беглым шведам.

Даже блистательные победы над врагами внешними не смогли изменить нелюбовь новгородских бояр к Ропаку.

"После гибели свейского короля Эрика Святого и его противника Магнуса Датчанина, в Скандинавии явился готский король Карл Сверкерсон, первый, который носит название короля шведов и готов; он оставил по себе память короля мудрого и благонамеренного, при нем не было усобиц, вследствие чего шведы получили возможность к наступательному движению на соседей".

"У соседки наверху протекает половая щель. Когда у неё течёт — у меня капает".

В начале 12 в. один из шведских королей получает прозвище "Глупый". Объезжая своё королевство он взял заложников у одной части готов. Но не озаботился тем же в другой. Его тут же зарезали.

Наконец, два народа — свеи и готы — удалось объединить. У них — "протекло", у нас — "капнуло".

"Под 1164 годом... свеи пришли под Ладогу; ладожане пожгли свои хоромы, затворились в кремле с посадником Нежатою и послали звать князя Святослава с новгородцами на помощь. Шведы приступили к крепости, но были отражены с большим уроном и отступили к реке Воронай, а на пятый день пришел князь Святослав с новгородцами и посадником Захариею, ударил на шведов и разбил их: из 55 шнек шведы потеряли 43; мало их спаслось бегством, да и то раненые".

Ропак спасает своего врага — посадника Нежату. Но спасённый вовсе не считают нужным избавиться от "неприязни" к спасителю.

"Чувство благодарности... В Новгороде? — А что это?".

"... в самый год смерти Ростислава недовольные уже начали собирать тайные веча по домам на сына его. Приятели последнего приехали к нему на городище и сказали: "Князь! Народ сбирается на веча по ночам, хотят тебя схватить; промышляй о себе". Святослав объявил об этом дружине; та отвечала: "Только что теперь целовали все они тебе крест после отцовской смерти; но что же с ними делать? Кому из князей были они верны? Станем промышлять о себе, не то начнут об нас другие промышлять".

Святослав выехал из города, засел в Великих Луках и послал оттуда сказать новгородцам, что не хочет у них княжить. Те в ответ поцеловали образ богородицы с клятвою не хотеть Святослава и пошли прогонять его из Лук; Святослав выехал в Торопец, оттуда отправился на Волгу и, получив помощь от Андрея суздальского, пожег Новый Торг; братья его, Роман и Мстислав, пожгли Луки, из лучан — одни заперлись в крепости, другие ушли во Псков; собрался на Новгород Андрей суздальский с смольнянами и полочанами, пути все заняли, послов перехватали, не дали им послать вести в Киев, к тамошнему князю Мстиславу Изяславичу, чтоб отпустил к ним сына; Андрей с Ростиславичами хотели силою поместить опять Святослава в Новгороде: "Нет вам другого князя, кроме Святослава", — говорили они.

...упорство Андрея пуще ожесточило новгородцев: они убили приятелей Святославовых: Захарию посадника, Неревина, знатного боярина, Незду бирича, обвинивши всех троих в перевете к Святославу; наконец, отыскали путь на юг чрез владения полоцких князей, Глебовичей, враждебных Ростиславичам смоленским, и Данислав Лазутинич с дружиною отправился в Киев к Мстиславу за сыном его, а другой воевода Якун (вероятно, Мирославич...) отправился навстречу к Святославу, шедшему к Русе с братьями, смольнянами и полочанами. Неприятели не дошли до Русы, возвратились назад, ничего не сделавши, а новгородцы выбрали Якуна в посадники и стали с ним дожидаться прихода Романа Мстиславича с юга. В 1168 году Роман пришел, и рады были новгородцы своему хотению".

Стоп. Как же так? А недавний прекрасный поход на половцев? Когда все князья русские, дружно и весело, громят поганых и обогащаются за их счёт? Все ж довольны и радостны! Включая и смоленских Ростиславичей. Они полностью поддерживают Жиздора.

Именно об их брате "промышляет" Якун.

Тема, наверняка, обсуждалась в "ожидании гречников" у Канева. Всё было хорошо, все — в согласии. Новый Великий Князь (Жиздор) подтвердил приверженность обязательствам Великого Князя предшествующего (Ростика). "Как при дяде моём было". И тут же Жиздор изменяет. Не только словам дяди, но и своим — посылает сына Романа княжить в Новгород. Что автоматом означает немедленную войну с вчерашними соратниками.

"Получив желанного князя, новгородцы пошли с ним мстить за свои обиды: пошли сперва с псковичами к Полоцку, опустошили всю волость и возвратились, не дойдя тридцати верст до города; потом Роман ходил на Смоленскую волость, к Торопцу, пожег домы, взял множество пленников".

Хорошенькое дельце! Новгородские торгаши отблагодарили презлым за предоброе, за спасение своё от иноземцев — заговором об убийстве спасителя своего. Изменили договору, преступили крёстную клятву. А Великий Князь, которому мы честно послужили, в битвах рядом с ним храбро бились — он ведь прибыль и от наших мечей получил! — на стороне этих иуд новгородских!