7 дней в июне. Том Первый

Тяжелые танки противника открыли огонь с опушки леса, как только колонна наших войск оказалась для них в прямой видимости. Дистанция стрельбы составила около километра, но огонь этих монстров оказался весьма точен. На шоссе горели разбитые грузовики и несколько пушек — практически все, что оказалось в секторе обстрела этих чудовищ, было уничтожено. Лишь когда нам удалось подтянуть 105-мм гаубицы и 150-мм пушки, а во фланг тяжелым танкам русских вышли три штурмовых орудия 'Штурмгешютц', чаша весов в бою стала склоняться в нашу сторону. У одного из тяжелых танков была разбита гусеница, и он потерял подвижность. Два других танка, попав под плотный обстрел, получили повреждения, хотя и не выведшие их из строя, но заставившие ретироваться с поля боя. Однако мы потеряли все три 'Штуга' и поэтому приблизиться к подбитому танку не удалось из-за очень плотного пулеметного огня, открытого пехотным прикрытием противника.

Колонна возобновила движение и ее голова, миновав открытое пространство, втянулась в лес, прикрывший нас от крупнокалиберных пулеметов врага, которые так и не удалось привести к полному молчанию. Не успели наши грузовики проехать и двести метров по лесу, как вокруг шоссе вспухли десятки разрывов. Создавалось впечатление, что снаряды рвались даже в кронах деревьев. Как доносил один из немногих выживших унтер-офицеров, он принял бы это за короткий, но массированный минометный обстрел, если бы не знал, что в густом лесу это практически невероятно. Унтер при этом демонстрировал прискорбную для военнослужащего вермахта растерянность.

Колонна вновь была вынуждена остановиться, и опять из леса показались русские тяжелые танки. Их было всего два, и на этот раз, сделав по несколько выстрелов, они с дьявольской скоростью меняли позиции, чтобы выстрелить еще раз и снова скрыться. И все же мы нашли выход — вся имеющаяся у нас артиллерия стала давить пехотное прикрытие этих танков, и вскоре русские были принуждены к отходу, на этот раз — окончательному.

Примерно в это же время начался хотя и редкий, но регулярный и непрекращающийся обстрел из артиллерии крупного калибра двух колонн 26 пд, двигавшихся по параллельным дорогам западнее направления на Шталлупёнен. Наши потери росли. Тем не менее, это не могло остановить порыв наших солдат — передовые отряды 26 пд к 15.00 23.06.1941 уже обогнули Шталупёнен с запада, чтобы не ввязываться в уличные бои и продвигались далее в намеченном направлении. Продолжали движение и обстреливаемые колонны, выйдя в промежуток между Гумбиненом и Шталлупёненом.

К сожалению, нам так и оставались неясными численность и дислокация противостоящей группировки противника. С обоими высланными вперед самолетами-разведчиками Hs126 очень скоро была потеряна связь. Именно срыв авиаразведки привел к тому, что около 16.00 крупное соединение противника, выдвинувшись от Гумбинена по шоссе Кёнигсберг-Каунас, внезапно нанесло удар, причинивший серьезные неприятности, по левому флангу 26 пд. Используя открытое пространство, противник обстрелял нас с дистанции более трех километров, открыв убийственный по точности огонь. Полковая и дивизионная артиллерия, пытавшаяся противодействовать этому удару, понесла тяжелые потери. Противник расстреливал наши орудия, как в тире, и лишь артиллерия, стрелявшая с закрытых позиций, имела шанс уцелеть. Но ее огонь, к сожалению, почти не давал результатов, поскольку танки и самоходные орудия противника непрерывно маневрировали.

В итоге были полностью уничтожены две артиллерийские батареи и потеряны четыре штурмовых орудия, не считая многочисленных потерь в пехоте. Попытка нанести авиационный удар по механизированной группе противника, состоявшей из тяжелых танков, самоходных орудий крупного калибра и большого числа легких танков с уже знакомым нам характерным силуэтом с сильно заостренным носом, провалилась. Девятка Ju88 натолкнулась на мощный и дьявольски меткий огонь автоматических зенитных пушек, и потеряла семь машин из девяти, так и не сумев нанести по противнику бомбовый удар.

Вынужденно притормозив движение и уплотнив боевые порядки, наши войска попали под короткий, но мощный артиллерийский налет противника. Больше всего это было похоже на действие новых шестиствольных минометов 'Небельверфер', только многократно усиленное. Наши суммарные потери были таковы, что дивизию уже можно было считать ослабленной на целый полк. Самое паршивое заключалось даже не в этом, а в заметной деморализации войск. Даже некоторые опытные офицеры испытывали смятение оттого, что противник смог практически безнаказанно расстреливать наши войска с дальних дистанций, а мы были не в состоянии противопоставить ему что-либо действенное.

Между тем русские и не думали останавливаться на достигнутом. Руководство корпусом было серьезно затруднено неудобным размещением штаба корпуса в некотором отдалении от полевого командного пункта 26 пд. Из-за потери при вчерашних налетах штабных радиостанций, мы были вынуждены пользоваться средствами связи штаба дивизии (вчерашние потери в которых тоже были чувствительны), и гонять связных офицеров чуть ли не за километр к дивизионному узлу связи. Безрукие дивизионные радисты почему-то все никак не могли связаться со штабом ОКХ. Однако и это продлилось недолго — вечером авиация русских накрыла командный пункт 26 пд. Я стал задумываться — а, может быть, именно неудобное расположение штаба корпуса спасло нас от русских бомб? Ведь штаб дивизии погиб почти полностью вместе со своими радиостанциями...'.

Москва. Дмитрий Медведев. Президент России.

Есть такое психическое расстройство, не признанное до сих пор медицинским сообществом, но оттого не ставшее менее опасным — интернет-зависимость. Глава государства знал, что ей покорны все — от сопливого тинэйджера, самоутверждающегося если не в реальной жизни, то хотя бы в виртуальном пространстве, до пенсионера, с восторгом осваивающего захватывающие дух просторы всемирной паутины. Самого себя, что неудивительно, он зависимым от странствий по сети не считал.

Однако к исходу второго, после внезапного и до сих пор не до конца осмысленного катаклизма с переносом, дня, отлучённость от любимого способа препровождения свободного времени дала о себе знать. Настроение, и без того дурацкое после очередного, не слишком продуктивного, общения с силовиками, прекрасно справлявшимися — "Пока!" — с возникающими проблемами самостоятельно, стремительно ухудшалось.

'Ну, подписан ещё с десяток указов, согласован вопрос с разграничением полномочий чекистов и МВД на "временно занятых" территориях... Что? Без меня не справились бы или не договорились? Это вряд ли. Каждый норовит показать, что не зря казённый паёк получает. Так пусть на деле и показывают, а не на бесконечных совещаниях. Остообрыдли все. По самую маковку..."

Вялость и апатия — резкие, необъяснимые — навалились как-то сразу. На душе стало мерзко, кондиционированный воздух в комнате отдыха показался душным, насыщенным неприятными, раздражающими обоняние запахами. Чтобы хоть как-то избавиться от наваждения, президент открыл окошко браузера на экране стоявшего на отдельном столике ноутбука.

Твиттер был недоступен, "лежали" и другие социальные сети, использовавшие хостинг и серверы за пределами бывшего СССР. Новостные ленты, похожие одна на другую, опаздывали с отражением событий минимум на восемь-десять часов. Фильтр военной цензуры начал работать если не в полную силу, то очень близко к тому. Не обнаружив ничего заслуживающего внимания, глава государства уже хотел свернуть программу и выйти из сети, благо настроение хоть чуть-чуть, но стало лучше, однако ткнул по привычке в "избранное" и открыл вкладку с крупнейшим российским видеопорталом. На его каналах иногда попадались забавные мультфильмы, новая непрофессиональная музыка, да мало ли ещё что, способное слегка отвлечь от дневных забот!

В "топе дня" на первой позиции оказался ролик со странным названием "Новые освободители Европы?", размещённый буквально пару часов назад каналом радиостанции "Эхо Москвы" и уже успевший набрать несколько тысяч просмотров. — "Интересно, — подумал президент, — их же должны были закрыть, согласно сегодняшнему Указу? Или руки пока не дошли?" — Два клика "мышью", и ролик развернулся в полный экран. А на нём...

Краснолицый, явно находящийся в состоянии сильного алкогольного опьянения, человек в криво застёгнутой камуфляжной куртке с погонами полковника, — камера как бы ненароком задержалась на больших звёздах защитного цвета, — громким голосом рассказывал, поминутно поправляя спадающую форменную кепи, о том, что он лично сделает с прибалтами, поляками и разными прочими шведами. Речь его, малосвязная и обильно уснащённая неизобретательной нецензурной бранью, сводилась к ожидаемым продолжительным половым актам с представителями указанных национальностей, их правительствами, многочисленными родственниками и домашними животными. Ряд обещаемых действий однозначно мог быть отнесён к сексуальным извращениям, а некоторые могли повлечь за собой последствия в виде телесных повреждений различной степени тяжести...

Досмотреть до конца такую похабщину сил не хватило. Сделав глубокий вдох, и медленно выдохнув, президент свернул окно браузера и нажал клавишу селектора внутренней связи.

— Владислав Юрьевич, вы ещё не спите? Не до шуток. Срочно зайдите ко мне. Да, и прихватите, что у вас есть по "Газпром-Медиа". Похоже, они таки доигрались...

День третий. 28.10.2010/23.06.41

Москва. Президент России Дмитрий Медведев.

— Как это случилось? Сергей Алексеевич, я вас спрашиваю! Как вы смогли это допустить?

— Никто не ожидал такого от неё. Началось всё хорошо, разговор строился в соответствии с рекомендациями психологов. Футурошок и прочее. Ну, вы сами понимаете... Мы-то в себя третий день приходим, а она поверила нам практически сразу же. Вся предоставленная ей информация была проверена ещё в Москве и могла быть сопоставлена с существующими у посольства в Стокгольме источниками. Беседовали почти весь вчерашний день — никаких признаков изменённого состояния, на мой взгляд.

— Но причина должна была быть? — нетерпение, звучавшее в голосе президента, граничило с раздражением.

— Я думаю, всё дело в визите Гюнтера. Кристиана Гюнтера. Это...

— Я знаю, кто это. Ваши коллеги и другие ответственные товарищи снабдили меня практически полной информацией. Справками на весь здешний политический зоопарк. Дальше!

— Беседа с министром проходила в моём присутствии, благо в предоставленных мне полномочиях Александра Михайловна не усомнилась ни на йоту. Он сразу же взял быка за рога — сказал, что в его автомобиле встречи с советскими и российскими дипломатами ожидает некий господин из Берлина. Слово "российскими" он особо выделил. С очень важными сообщениями и предложениями от рейхсминистра Риббентропа и не только. Причём это "и не только" он повторил дважды.

— "Господин из Берлина" — Томпсон?

— Не факт. Полных данных на "немецкого гостя" мы пока не получили. Ни по своим, ни по эсвээровским каналам. Миссия Томпсона, как вы знаете, провалилась в сорок третьем. Так что это мог быть кто-то ещё из тогдашней номенклатуры Вильгельмштрассе. Лично я его не видел, не успел... — на последних словах голос заместителя министра иностранных дел внезапно сел. Он невидяще взял стоявшую на столике бутылку с минералкой и, чуть не промахнувшись мимо, наполнил стакан. Лоб его покрылся мелкими бисеринками пота.

— Успокойтесь, Сергей Алексеевич! И продолжайте, пожалуйста.

Рябков залпом выпил воду, на мгновение взгляд его стал каким-то рассеянным, а губы прошептали: "Стакан воды..." Но, взяв себя в руки, он продолжил.

— Похоже, это моя вина. Только моя. Не стоило спрашивать Гюнтера, в чём, по его мнению, может быть смысл визита германского эмиссара и насколько серьёзны намерения и позиции тех, кто договаривался с ним об организации встречи. Когда он начал отвечать, Александра Михайловна несколько изменилась в лице и, извинившись, покинула комнату. Я тогда ещё подумал: "Неудивительно. Странно, что она вообще в семьдесят лет так хорошо выглядит и может исполнять свои обязанности". А через минуту мы услышали выстрел. Негромкий, как воздушный шарик лопнул. В сердце...

— То есть она решила, что мы пойдём на переговоры?

— Вероятно, да. А что она ещё могла ожидать от представителей буржуазного государства? От нас с вами. Они страну на дыбы подняли, против половины мира выстояли, а мы... — Глаза человека, ещё недавно считавшегося одним из самых успешных представителей России на международной арене, холодные и расчётливые по определению, — а какими ещё могут быть глаза карьерного дипломата? — затянулись влагой.

— Плохо. Очень плохо. Нет, не то, что случилось — здесь вашей вины нет. Мы слишком... другие, старикам нас не понять. — Лицо главы государства закаменело, скрывая рвавшиеся наружу эмоции. Лишь повышенный тон голоса выдавал его чувства. — Отвратительно то, что нас считают способными договориться с нацистами. Это мнение нужно переломить. Любой ценой.

Алексей Шкодин. Финансист.

Война.

По радио обсуждают только её. Даже тема переноса отошла на второй план, мол, мистика — мистикой, а фашисты — вот они. Новости самые разные — кто говорит, что немцы чуть ли не до Киева прорвались, кто наоборот, что "бравый вермахт" поставлен в коленно-локтевую позу, а доблестная Российская Армия проводит операцию "Надругательство". Официальные же сводки говорят, что "фронт стабилизирован". Подозреваю — врут все, если не умышленно, то по незнанию. Ночью, вообще, кошмар был — передавали, что на Берлин сброшена атомная бомба... Я даже немного поседел, пока перепроверял на других частотах. Слава Богу, утка оказалась. Ядрён батон, это... в общем, игравшие в Фоллаут меня поймут.

И что интересно, народ даже сплотился... на нас, вон, косо поглядывают, "галактеко опасносте", то есть Родина в беде, а они на восток едут... Ну-ну. Патриотизм — это штука заразная, конечно, но вот суровые реалии жизни показывают, что правы чаще циники, а не патриоты. И, как законченный циник, я везу свою семью подальше от доброго дяди Путина и страны победившего тоталитаризма. Впрочем, я буду счастлив, если окажусь не прав насчёт перспектив СНГ. А пока, вперёд в Таиланд.

Волгоград нас встретил неприветливо. Иришкину семью мы не нашли — давно как переехали, а на ночной заправке нарвались на группу патриотически настроенных скинов, которым не понравились латвийские номера нашей Тойоты. Правда, обошлось без приключений — Макс объяснил им, что их энергию лучше направить на фашистов, а не на братьев-славян. Бритоголовые молодцы нам даже поаплодировали за угон транспортного средства у "фашистских прихвостней". Ночевать мы не стали и, затарившись бензином по уши, устроили ночной бросок. И вовремя — в Волгограде сегодня утром объявлен комендантский час. А мы хитрые — ночью проскочили Уральск. Сейчас же, я веду свой японский джип по трассе М32, неуклонно приближаясь к границе Казахстана... Ещё часа полтора и сменюсь с Максом.

* * *

— Ну что?