Записки странствующей травницы

— На секунду в комнате установилась абсолютная тишина. Марне даже захотелось малодушно втянуть голову в плечи, лишь бы гнев любимого не коснулся невзначай ее самой. Но мужчина, сидящий за столом внезапно... рассмеялся. Чистым, заливистым смехом, словно только что услышал шутку, а не весть о том, что кто-то смог покинуть пределы охраняемой крепости.

— Совенна, — Глава возвел очи в потолок, — и это еще не все? Чем же прогневил я тебя?

Вытерев набежавшие слезы, темноволосый повернулся к волчице.

— Что, краса моя? Давно охотилась? Хочешь размяться?

До конца не понимая смысл сказанного, Марна недоверчиво прищурилась.

— Ты что же, разрешаешь мне...?

— Разрешаю, повелеваю, приказываю, отпускаю... — Скучающе перечислил собеседник, а затем вдруг переменился в лице и рявкнул так, что стекла в проемах отозвались тонким звоном. — Хватит! Да что ж за идиоты вокруг меня? Делайте что хотите, но если к рассвету беглеца не поймаете — обоих вздерну!

Волчица в ужасе попятилась, настолько яростной и внезапной оказалась вспышка гнева, но Глава не унимался. — Вздерну, а затем на поживу дикому зверью кину, может хоть так богов умаслю, чтобы лицом они ко мне повернулись!

Марна вдруг поняла, что не приступ внезапного веселья одолел мужчину, нет, это была банальная истерика. Вон как скулы покраснели, а шея наоборот едва не просвечивает белизной и жилка на виске бьется неугомонно. Ежели поймет, что увидела его слабость — действительно не жилец она больше.

— Мы поняли, Глава. — С этими словами девушка вытолкнула лейтенанта, закрыла дверь и привалилась спиной к косяку, восстанавливая дыхание. Разум, вопреки всем обуревающим чувствам затопила волна азарта. Настоящая охота! Боги, как долго приходилось отказываться от этого. Ночь обещает быть оч-чень занимательной.

— Веди меня к его бараку. Вещи какие-то остались?

— Н-н-не знаю госпожа... — Заикаясь, начал стражник.

— Ладно, на месте разберусь. Хотя, погоди... Жди меня на улице. Через минуту подойду.

Марна, сдерживаясь, чтобы не помчаться вприпрыжку, быстрым шагом направилась в свою комнатушку. Какими бы ни были приказы Главы — волчица не раз убеждалась, что необходимо готовиться ко всему. Заплечный мешок с вещами первой необходимости на несколько дней был всегда готов и сейчас оказался очень кстати. Сунув в него краюху хлеба да несколько луковиц, блондинка закинула ношу на спину. Лямки для человека были великоваты, из-за чего сумка болталась на уровне ягодиц. Ну ничего, это недолго.

У бараков дежурило многовато для этого времени стражников. Девушка хмыкнула и приказала впустить ее в самый дальний. По углам испугано жались искалеченные, исхудалые пленники. В чуткий нос словно насильно пробивались ароматы гнили, немытых тел, крови и плоти. Будь сейчас Марна в другой ипостаси — точно бы не успокоилась, пока не отведала свежего мяса, а так — только прикрыла лицо ладонью и направилась в дальний угол, где, как ей сказали, коротал свои ночи беглец.

Возле наспех заваленного землей лаза обнаружилась слежавшаяся подстилка и горка тряпья. Волчица поморщилась, но все же приблизила лицо к ветоши, стараясь уловить и запомнить запах жертвы. Бесполезно. Нечистоты напрочь перебивали любой человеческий дух. Покрутившись на месте, девушка припала к самим доскам и внезапно для себя обнаружила зацепившийся за сук кусок плотной ткани. Вот оно! Пахло хоть и скверно, но вполне узнаваемо, а главное — остро. Убрав трофей в сумку, волчица поспешила к опушке, презрительно отказавшись от сопровождения. Ей не нужны были помощники. Эта ночь принадлежала только ей и ее жертве. До рассвета оставалось достаточно времени для того, чтобы всласть погонять человека по лесу, запугать, вынудить поверить в свою слабость и бессилие. Охота... сколько энергии и азарта таилось в этом слове.

Марна предвкушающе рыкнула и начала поспешно раздеваться. Одежду сложила на дно сумки так, чтобы смягчать удары более тяжелых вещей по хребту во время бега. Накинув лямки на голое тело, девушка вздрогнула. Не от холода, звериное тело позволяло мириться даже с самыми лютыми морозами, а вот прикосновения грубой ткани к спине и ниже всегда заставляли ежиться. Связав крест-накрест несколько лямок на животе, Марна набрала в легкие воздуха, сосредоточилась и закрыла глаза. Превращение занимало четверть минуты, за которые тело поочередно содрогали волны жара от пяток до затылка, боли от выкручиваемых суставов и костей, смещающихся под диким углом, животного страха от того, что воздуха хватит всего на несколько ударов сердца, и, наконец, облегчения. Волчица мягко опустилась на передние лапы, открыла глаза и с наслаждением втянула носом воздух, наполненный ароматами хвои, влажной земли, близкого поселения и еще тьмы знает скольких составляющих... Ночь была волшебна... но всеми ее прелестями можно было насладиться и после, а сейчас Марну манил один единственный запах — запах ее жертвы. Влажно облизнув пасть, волчица сделала шаг вперед и уже мгновением спустя опушка опустела.

Поднялся легкий ветерок, загомонили ветви деревьев, передавая по цепочке скорую весть: 'Бежшиииит... Спешиииит...', где-то в чаще недовольно ухнула и снялась в полет сова, широким кругом очертив место, где охотница сосредоточенно обнюхивала ствол дикой ольхи. Заволновались во сне бельчата, зевнула в берлоге медведица, подгребая глупого детеныша ближе к брюху... Марна знала обо всем об этом и воспринимала движение леса каким-то далеким, недоступным человеку чутьем. Однако невдомек было волчице, что в это же время его слушают и за несколько десятков верст от гор. Не знала оборотниха, что из мелкого с виду ручья поднялась совсем еще маленькая девчушка, склонила голову, выжимая из длинных волос остатки воды, затем прислушалась к шепоту листьев, недовольно поморщилась и цикнула на краешек луны, любопытно высунувшийся из пелены облаков. Светило тут же спряталось обратно, забрав с собой и так слабенькие лучики, до этого хоть как-то освещавшие лес. Темная мгла окутала пространство на лиги вокруг и казалось, что даже рассветным лучам солнца не удастся разогнать мрак, установившийся над предгорной местностью. А девочка совсем по-взрослому вздохнула и босиком направилась вдоль ручья, аккуратно ступая на замшелые камни.

Всего этого Марна не ведала, а если бы и видела собственными глазами, поверила бы?

* * *

Сиргай вывалился на небольшую поляну у речушки когда вечерние сумерки только-только начали наползать на вековой лес. Облака, застлавшие небо прошлой ночью никуда не делись, даже наоборот, набухли и низко нависли над голыми ветками, едва не вспарывая отяжелевшие бока об острые сучья. Впору бегать на болото да глядя на проклюнувшиеся цветни бабкиной высыпи гадать на урожай. Ежели зацветут сразу золотым — это к поспевающим полям пшеницы. Значит погожей будет весна, а за ней и лето, забитые закрома да сытая зима. Белые бутончики — так-сяк. Не вестимо какое раздолье, но и голодать не придется. Серые да гнилые цветни — к непогоде: али засуха, али наоборот лить будет словно с прохудившегося ведра. Придется потуже затянуть пояса, да пользовать все кринки в подполе. Хуже всего, конечно, если вовсе не успеет зацвести высыпь да морозом побьется. Тогда сколько не бейся — с земли и колоса не взростишь. На Сиргаевой памяти такого ни разу не случалось, а вот старики говаривали, что раньше частенько бывало...

С тоской вспоминал парень родную деревню, обнесенную низеньким частоколом — не от людей лихих защита, а от зверья дикого. Хлесинку вспоминал. Ради ж нее окаянной бросил отца и мать да подался на этот проклятущий заработок. Думал скопит пару златых да отгуляют свадьбу на зависть всем окрестным селам. Как там его краса чернобровая? Скучает ли, сидя у окна долгими предвесенними вечерами? Тяжко становилось на душе при мыслях о том, что не сдюжает такого расстояния сердце девичье. Найдет кого попригоже да поближе и не вспомнит о преданном сыне гончара...

Из-за этих невеселых дум едва не проворонил Сиргай единственную живую душу на несколько верст окрест. И то, даже услышав вдалеке плескание да звонкую незатейливую песенку, долго стоял и прислушивался беглец, разбирая не померещилось ли. А затем как рванул на просвет, словно и не человек по людскому истосковался, а зверь дикий добычу желанную учуял.

Вывалился из лесочка — аккурат возле длинных мостков, на краю которых полоскала гору тряпья девчушка, лет двенадцати от роду. Заметила его, да как завизжит! Сиргай едва не оглох от учуянного.

— Тихо-тихо, не бойся. — Выставил вперед руки и даже попятился чуть-чуть. — Человек я, заплутал вот, дорогу ищу.

— А не тать ты какой часом? — Девочка вмиг посерьезнела, кажется, даже сама устыдилась своего визга.

— Да побойся Совенны. — Парень возмущенно смотрел на серьезно сдвинутые брови да горстку буро-зеленой ветоши, которую дитя безотчетно прижимало к себе. — Заплутал, говорю ж. — Развел руками в подтверждение своих слов. — Даже вещей при себе никаких нет. Сиргаем кличут. Не подскажешь, где здесь деревню найти поблизости можно?

Ребенок задумчиво прикусил губу, а затем кивнул на противоположный берег.

— Тамыча через несколько верст Видмачи есть. Вон, брод в десяти шагах. Если поторопишься — к потемкам и успеешь.

— А ты как же? — Сиргай подозрительно прищурился, уличая девку в утаивании.

— А я с папкой в заимке живу, — ответила на то дитя, и поспешно добавила, — он охотник и не любит чужих. Может и палкой приласкать.

— Не собираюсь я к вам напрашиваться. — Угрюмо заверил парень, глазами нашаривая тот самый брод. — Ладно, спасибо тебе, девица. Выйду к людям — Совенне за тебя молиться буду.

— Меня Касей зовут. — Неожиданно расплылась лукавой улыбкой та, пока парень закатывал штанины чтобы не замочить ненароком в воде.

— Ну бывай тогда, Кася. — Не зная, что еще ответить, Сиргай неловко помахал рукой, развернулся и принялся аккуратно переходить речушку, опасно поскальзываясь на мокрых камнях.

Оказавшись на другом берегу, парень снова прощально кивнул нечаянной знакомой, затем отыскал в зарослях еле видимую змеящуюся тропку и, не оглядываясь, зашагал в направлении неизвестных Видмачей.

Девочка проводила сына гончара задумчивым взглядом, поворошила рукой тряпки, которые на самом деле оказались пучком старых водорослей, затем махнула упругим хвостом по воде да негромко промолвила:

— Расползайтесь уже, хватит каменьями слепыми прикидываться.

Дно речушки в том месте, где еще пару минут назад ступали ноги Сиргая заворочалось, взбурлило да раскаталось десятком серых толстотелов. Один за одним водяные расплылись в разные стороны, неизменно отвешивая прощальные учтивые поклоны русалке. Минута — и о броде не напоминало ровным счетом ничего. Речка словно облегченно вздохнула, успокоилась и ровным потоком понесла свои воды дальше на юг. Поляна опустела.

* * *

Марна всегда считала, что удача с самого детства болтается у нее за плечами. Благоговеть или благодарить судьбу за счастливый случай никогда не было нужды — ведь это все равно, что кланяться солнцу за то, что взошло в очередной раз. Увидит оно твое челобитье? Конечно нет. Продолжит ли свой путь по небосводу? Естественно да, ведь так заведено богами, ведь это обычный уклад нашего мира.

Волчице везло всегда и везде даже, казалось бы, в самых безнадежных случаях. Взять хотя бы ее первое превращение. Родители, едва не окочурившиеся от страха, не посмели пристрелить или пришибить на месте вертлявого щенка, всего лишь отнесли в глухую чащу, где через несколько часов Марна отыскала небольшую волчью стаю, принявшую оборотня в свои ряды. Или вот побег от слишком прыткого охотника. Кто мог предположить, что лапник вперемешку с ельником, которым замаскировали ловчую яму задубеет настолько, что без труда выдержит вес поджарого тела? А вот вес мужчины во всеоружии оказался критичным. Разглядывая через земляной край человечье тело, нанизанное на острые колья, волчица даже не удивлялась, ведь по-другому и быть-то не могло. А вот еще из последнего: девушка сама не понимала, как смогла прорваться на выход из пещер, уворачиваясь от летящих сверху каменных глыб, да еще и с тяжеленькой шкатулкой в зубах.

Удача, удача и еще раз удача сопровождала волчицу вот уже двадцать лет. Именно поэтому загноившуюся, дурно пахнущую рану на лапе Марна восприняла не иначе как личное оскорбление. Да еще и эта непонятная погода... вечно пропадающий след беглеца... кончившиеся запасы еды в конце концов! Издевательство в чистом виде!

Все началось еще той самой ночью, когда непроницаемая темнота окутала пространство вязким коконом. Лес бросался на оборотниху стволами деревьев, царапал жесткими прутьями, заставлял спотыкаться о выступающие корни и все это под ехидное угуканье, насмешливый скрип сухих веток да протяжное завывание ветра в пустых кронах. Давненько Марна не чувствовала себя беспомощнее деревенского котенка. Даже хваленное оборотничье чутье вкупе с острым зрением не спасали ситуацию. Пришлось отоспаться прямо на звериной тропе, а утром с тройным усердием продолжать поиски. Однако запахи за ночь каким-то непостижимым образом улетучились, обрывками встречаясь то здесь, то там, словно парень не шел, проламываясь через чащу, а прыгал зигзагами как молодая лань.

Волчица путалась, злилась, но не сдавалась, упрямо продвигаясь все дальше. Погоня давно вышла за рамки задания. Теперь это была личная заинтересованность, подстегивающая азарт не хуже кнута. Еще ни одна добыча не ускользала от зубов Марны. И этот парень тоже не будет исключением.

На свежий след девушка напала только после полудня. Три раза обошла поляну, покружилась, чтобы рассмотреть детальнее место отдыха беглеца, даже нашла стоптанный пятачок у ручья, где парень, очевидно утолял жажду. Ликование заполнило разум зверя. Ее добыча была здесь не далее часа назад. Марна даже примерно представляла как жертва сидит, прислоняясь к шершавому стволу, вытянув поудобнее гудящие ноги. Как засовывает руку в низенькое дупло в надежде отыскать забытые беличьи запасы. Как устало трет рукой лицо, стараясь приободриться и наскрести сил на дальнейшую дорогу. Человек был на износе. Отчаяние медленно, но верно вытесняло все прочие ощущения. Волчица чуяла это, ощущала скорую победу, предвкушала как будет наблюдать за гаснущим огоньком в его глазах... даже порычала от избытка чувств прежде чем снова броситься в погоню.

Просчиталась... След внезапно оборвался у пологого берега глубокой полноводной реки, не менее пятнадцати саженей в ширину. Долго бегала Марна вдоль кромки воды, вертелась на длинных мостках да жалобно скулила, жалуясь невесть кому на очередную неудачу. Все впустую. Беглец словно крылья отрастил да поверху перемахнул на другой берег. В то, что парень рискнул переплыть безымянную речку, волчица не верила. На той стороне местность казалась дикой, кустистой и даже без намека на тропинку. Смысл было раздеваться да мокнуть ради невесть какого шанса напасть на жилье, когда здесь, на этом берегу, возможность была ровно такой же? Не понимала оборотниха такого поступка, но все же решилась и полезла в студеную воду.