Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Легко сказать "забудь"! А если мы и в самом деле выбрались не там, где следовало? Я содрогаюсь, но тотчас прихожу в себя: явившиеся нам Анку — самый лучший определитель моей родины.
— Ты зачем так больно пинаешься? — на край оврага вылезает Иштван.
Вернее, по струганной палке в его руке, которая уже почти достигла той степени выделки, которая у него называется "готовый лук", я догадываюсь, что это Иштван, потому что выглядит он еще хуже меня — настоящее лесное чудовище, о которых он мне рассказывал во время поездки к тетке Магде. Леший или кто там еще был? Мне становится так смешно, как не бывало даже на ярмарочных балаганных представлениях — я падаю на колени, хватаюсь за живот и долго хохочу, катаясь по земле. Тесак вываливается из рукава и несколько раз я натыкаюсь на него, набивая синяки на боках.
— Между прочим, высокая госпожа, мне было очень больно, — жалуется Сиде горемыка.
Но остроухая остается безучастна к его словам, а у меня вскоре проходит припадок веселья. Я лежу недвижимо, опять распластавшись по земле, и по щекам текут слезы. Непонятно от чего.
— Прости, дружище, я не знал, что Анку сыты и не захотят убивать людей, — говорю ему, всхлипывая.
— Да кто такие эти Анку?! — возмущенно орет Иштван. — Я только и слышу: "Анку, Анку, Анку"! И ни черта не понимаю! У меня уже было готово несколько стрел, я бы мог...
— Нам пора, человек Одон, — не замечая его воплей, заявляет Сида. — Нужно раздобыть лошадь, а лучше две или три. От земель Нуаду до владений Динт, где сейчас нас ждет Морриг, верная седьмица пути, нужно спешить. Деревня есть там, — она вытягивает свою длинную руку и тут Иштван впервые замечает ее шесть пальцев, лишние суставы, цвет волос и новые черты лица.
— Госпожа..., — он хватает себя ладонью за раскрывшийся рот, — госпожа! Что они с тобой сделали?
Я лезу в карман за оловом, высыпаю всю наличность в руку и считаю — хватит ли на завалящего лошака, не говоря уже о трех?
— Госпожа, — голосит межу тем Иштван, потрясая своим луком, — скажи мне, куда направились эти гнусные колдуны, я клянусь тебе, что заставлю этих червяков вернуть тебе твою красоту!
Я хлопаю его по плечу:
— Кажется, дружище, настала пора объяснить тебе, во что ты вляпался. А пока я буду открывать ему глаза на жизнь, веди нас, Хине, к деревне, попробуем раздобыть какую-нибудь скотинку.
До самой деревенской околицы я рассказываю Иштвану историю своего мира в том варианте, что знают все его жители. Без разделения кровососов на Туату и Анку. Ведь рассказывать ему правду нельзя — это верный способ лишиться его чудесного дара! И поэтому Хине-Тепу стала в моей легенде заколдованной алфур, расколдовать которую можно только убив злую волшебницу из Анку — фею Морриг. Чем мы и собираемся заняться в ближайшее время. Сам же я называюсь ее верным другом, единственным, кто отважился помочь несчастной Сиде в борьбе со злыми чарами ненавистной Морриг.
Иштвану сказка нравится, он уточняет детали об Анку, о здешних порядках, но не выказывает испуга или боязни и готов сражаться за возвращение "Высокой госпоже" ее прежнего прекрасного облика. Экий тупень! Хотя наш деревенский староста Кристиан, побывавший в молодости в таких далеких далеках, куда не всякий благородный заберется, говорил, что чужеземцы часто воспринимают человека, плохо знающего их язык, за дурака и тем самым совершают большую ошибку. Наверное, я тоже поддался такому неверному образу мыслей и тоже ошибаюсь, но, Святые Духи! — как же Иштван все-таки глуп, ведь его все время его тянет на подвиги!
Хине-Тепу, идущая впереди, изредка удивленно хмыкает, удивляясь полету моей лживой мысли, но сама ничего добавлять не спешит — ей безразлична судьба глупого мальчишки, и на его помощь она особо не рассчитывает. Вся ее надежда связана со мной и Эоль-Сег.
А еще мне очень интересно, почему Анку Нуаду даже не стали требовать от меня документов.
Глава 10. В которой Иштван обзаводится нормальным оружием и впервые встречается с кровососом Анку...
Деревенька оказалась не свободной, как наш Римон, а арендаторской, и принадлежала хозяину того самого замка, что маячил в отдалении. Почти все жители держали землю в аренде на разных условиях — кто-то пожизненно, кто-то с правом наследования, а некоторые так и всего на пяток сезонов, продляя свои отношения с нобилем, когда подходил срок. Убогое поселение из крестьян, дворов в тридцать, не могло похвастать большими доходами, близостью к торговым дорогам и поэтому здесь нет даже завалящего трактира. Сюда даже Анку редко наведываются, поджидая тех, чей срок пришел, в замке. Наш Римон выглядел бы по сравнению с этой дырой полноценным городом — делаю я напрашивающийся выход и мысленно машу рукой вслед мечте раздобыть здесь ненужного для работы коня. В таком хозяйстве даже собак иногда в плуг запрягают, а уж кони-то все при деле.
Из тех, кто не зависит от воли хозяина земли, в деревне проживают всего трое: одноногий священник, прибившийся к селу лет восемь назад и выпросивший у хозяина четвертушку десятины под жилье, ставшее одновременно храмом, и огород при нем, и кузнец с помощником, недавно выкупивший участок под дом и кузню. Да иногда приезжает лоточник с городскими товарами. Здесь даже охотников нет — потому что охотиться негде, ведь все леса принадлежат нобилю, а за браконьерство староста наказывает усекновением пальцев и рук.
Все это нам рассказывает словоохотливый рыжий мальчишка лет двенадцати, выгоняющий гусей за околицу. У него лицо перевязано грязной тряпкой и видна распухшая щека — видимо, болеет зубами. Он часто боязливо зыркает глазами в сторону закутанной в свою невообразимую хламиду Хине-Тепу, но ему так хочется поделиться знанием и последними новостями с вновьприбывшими ушами, что остановить свой язык он никак не может. Сначала он побаивается и нас с Иштваном — ведь наши морды с коркой грязи на них — мало похожи на человеческие лица, но постепенно привыкает и даже не спрашивает ни о чем — сам спешит рассказать все, что ему известно. Его шепелявую речь довольно трудно разобрать, но он не стесняется повторяться и постепенно картина становится ясна.
— А кузнец живет вон там, — он показывает направление струганной палкой, обработанной самую малость чуть хуже, чем "лук" у Иштвана. — Только он, наверное, еще не проснулся. Вчера у Винта двойня родилась, так все старшаки отмечали так, что теперь неделю никто толком работать не станет. Другие-то уже в поле пошли помаленьку, а кузнец очень уж рад был за брата. Его все Золтан зовут — как его папашу, который тоже кузнецом был, пока Эти не прибрали. А папаша его раньше Арпадом назвал. Но все привыкли, что кузнец — это Золтан, вот и этого тоже Золтаном называют. Только этот Золтан супротив старого Золтана как кот против коня — визгу много, а толку чуть. И пьет брагу как воду. Лучше бы его вместо папаши прибрали.
Такое иногда случается в наших краях. Уходит с кровососами большой мастер, а на его место садится его ближайший родственник. Часто неумеха, но других-то нет.
Я настраиваюсь на худшее. Мне дед иногда говорил, что "благородное искусство беспробудного пьянства дается не всякому, а только тому, у кого отменное здоровье и каменные мозги". И если кузнец обладатель именно таких достоинств, то убедить его поработать на меня будет непросто.
Теперь я в нашей компании за старшего, потому что никто не знает нравы деревенских обитателей лучше недавнего крестьянина. Хотя, конечно, настоящим крестьянином я стать еще не успел — меня дед больше к торговому ремеслу приучал, видя, что руки мои кривы как русло лесного ручья, а мысли далеки от репы и гороха.
Пока плетемся, грязные и страшные до нужного места, никто более по дороге не встречается — должно быть, как и сказал болеющий зубом малой, все уже в полях. Не видно за кривыми заборами ни лошадей, ни ослов, ни мулов.
Двор у кузнеца непритязательный. Ворота распахнуты настежь, видна кузня под почерневшим от копоти навесом, видна кособокая печь, вокруг которой без намека на порядок разбросаны инструменты: клещи, молотки, зубила... из чего я делаю вывод, что кузнец здесь, как мне и говорили, не очень опытный и мастеровитый. В моем Римоне дядька Шорти такую кузню не счел бы достойной своих умений. И как насмешлива история в том, что, возможно, именно здешнему неумехе предстоит отковать клинок, убивающий Анку! Из того серебра, что несу я на своем пузе. Еще и в легенды попадет как великий мастер.
Дом у кузнеца под стать его цеху — вросшая в землю развалюха без окон, в которой мой дед не стал бы и свиней держать. Впрочем, мой дед по здешним меркам был бы почти ровня местному хозяину. Только что замка у деда отродясь не бывало. Зато землица имелась отличная, пасека и очень доходный мост. Если вернусь когда-нибудь, Иржи Заяц должен будет мне целую гору денег за такое хозяйство. Эта мысль-воспоминание согревает меня едва ли не больше, чем обещанная Туату гора золота и клад Карела, до которого еще нужно добраться.
Долго колотить в дверь не приходится — она лишь слегка прикрыта. После первого же удара она открывается внутрь, а в ответ мне раздается небывалой силы храп.
— Зачем мы здесь, человек Одон? — остроухая недовольно морщится.
— Кому лошади нужны были? И кто как не кузнец, подковывающий их, может знать о том, у кого они здесь есть?
Сам-то я преследую еще одну цель, но говорить о ней с Туату мне не хочется.
Иштван с Хине-Тепу остаются снаружи, а я смело вхожу внутрь.
Здесь царит Смрад. Именно так — с большой буквы. Две молодецкие глотки, источающие вонь чудовищного перегара, устойчивое зловоние вчерашней блевотины, пот, моча — здесь не хватает лишь запаха сдохшей кошки. Но зато все остальное такое густое, так режет глаза, что мне удивительно — как эти пьяницы все еще живы? Вокруг стола, на котором лежит один из героев вчерашней битвы с брагой, кружит целый сонм мух. Я будто попал в какое-то свинячье королевство, но даже не в каждом свинарнике бывает так гадостно.
Вываливаюсь из дома к спутникам, дышу как рыба на песке — открывая рот так, чтобы устроить в теле сквозняк, потому что иначе от настойчивой вони не избавиться никогда.
— Что там? — осведомляется Иштван.
— Два мертвецки пьяных урода, — отвечаю зло, словно это мой приятель виноват в том, что кузнец с подмастерьем напились до умопомрачения. — Что теперь делать?
Хине-Тепу ничего не успевает ответить, как ее сопливый рыцарь сует мне в руки свой "лук" с заготовленными "стрелами" и просит:
— Подержи-ка, — а сам ныряет в эту смрадную клоаку, где мухи поедают пьяниц.
— Хорошо быть дураком, — шепчу я себе под нос и иду осматривать окрестности.
Мне очень нужно найти воду, чтобы смыть с себя застывшую коркой грязь.
Прислоняю "лук" Иштвана к пыльной стене дома и наказываю Хине:
— Присмотри за ним? Только не убивай никого, ради Святых Духов. Мне нужно воду — умыться.
Неподалеку нахожу на удивление приличный колодец и с радостью умываюсь. Потом выливаю целое ведро воды на голову, выковыриваю мусор из волос и начинаю чувствовать себя человеком, а не лесным чудовищем.
-О-о-дон! — истошно вопит со двора кузнеца Иштван.
Или отравился в избе или же к своему несчастью разбудил кого-то из пьяниц.
Так и оказывается. Кузнец, совсем не старый здоровенный мужик, сидит на покосившемся крыльце, мутным взглядом шарит по двору, а в кузне за печью прячется Иштван — отчетливо виднеется фрагмент его тощего зада, не влезший в укрытие. Посреди двора стоит Хине-Тепу и делает вид, что ей безразлично все вокруг.
— Чего орешь? — негромко спрашиваю, чтобы не взбесить болезного пьяницу.
Приятель высовывает из-за печи лицо, украшенное набирающим цвет синяком.
— Я его будил-будил, — жалуется мне недотепа, — а он как проснулся, руками махать начал, а потом как треснет мне в морду!
— А чего ж ты его стрелами не утыкал?
— Дак..., — Иштван настороженно выбирается из кузни, — нам же, вроде, он живой нужен? А у меня каждый выстрел — насмерть. Ну, ты же меня знаешь.
И добавляет, после тяжелого вздоха:
— Ну и лук он сломал сразу. Еще раньше, чем меня огрел.
Постепенно картина легендарного пробуждения железных дел мастера из мира мертвых становится ясна.
И долго мы занимаемся тем, что приводим его в чувство. Хине предлагает сделать из него послушного Анку, но я отвергаю ее идею, и кажется мне, что она этого ждала и чрезвычайно довольна моим отказом.
Осмысленность во взгляде Арпада-Золтана появляется спустя два часа. Иштван за это время успевает сделать себе новый лук. Третий за последний день. В Хармане у мастера-лучника на изготовление только одного лука уходило подчас до полугода, но Иштвану искания харманского "бездаря" безразличны и мне кажется, что он скоро поставит изготовление луков на поток, делая их чаще, чем курицы несут яйца.
И первым делом я обстоятельно выспрашиваю о месте, в котором мы находимся.
— До Вайтры далеко?
Кузнец беспомощно пожимает плечами в ответ:
— Не знаю. Никогда туда не ездил. И оттуда никого здесь не видел. Может быть, неделя, а может быть и две?
— Но близкий-то город рядом есть?
— Город-то? — медленно соображает детина. — Есть. Конечно, есть. Там, — он показывает пальцем, — Зама, а вон там, — тыкает рукой в противоположном направлении, — Нума! День ехать. До каждого.
Наверное, я плохо учил науку о городах нашего королевства, потому что ни о том, ни о другом никогда не слышал.
— Большие города?
— Больши-и-и-е, — тянет Золтан. — Очень большие. На ярмарке летом в Зуме под тысячу человек каждый день собирается!
Я быстро соображаю: в нашем городе, отнюдь не столичном Хармане на ярмарке и по десять тысяч собирается и, значит, место, в которое мы попали, настоящая дыра! Не мудрено, что я никогда не слышал ни о Заме, ни о Нуме.
— А эта деревня как называется?
— Наша-то? Наша — Ровнохолмье.
— И как выбраться нам из Ровнохолмья к людям? Коней здесь купить у кого-нибудь можно?
— Коней? — мотает волосатой башкой Золтан. — Кони только в замке. Но мне их не дают, боятся, испорчу. И знаешь что?
— Что?
— Они очень правильно думают! Как есть: дай мне коня — я его непременно испорчу! Потому что кузнец из меня говяный! Я вообще ничего не умею, только гвозди делаю. Еще наконечники для стрел, но не люблю этого — возни много, а толку чуть. Вот папаша мой — тот умел, а я ничего не умею — только гвозди. Но зато гвозди — загляденье! Один к одному, не отличишь! Любого размера. Ко мне за гвоздями даже из Кло приезжают. А лоточник... знаешь лоточника Балаша? — дожидается моего кивка. — Вот, Балаш всегда распродавшись у тутошних, моих гвоздей набирает! Ты сколько возьмешь? У меня сейчас где-то дюжины четыре найдется, но если больше нужно — подожди до вечера, мы с...
— Подожди ты с гвоздями, — останавливаю говорливого кузнеца. — Мне, Золтан, кони нужны. Или мулы. Осел бы тоже подошел, все не пешком плестись, но за осла много денег не дам. За ослов, — поправляюсь.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |