Гарри Поттер и проклятье солнца и луны

Макгонагалл улыбнулась.

— Даже наличие такого таланта не освобождает от необходимости постигать азы и учиться, чем вы, мистер Поттер, все эти годы не занимались.

Поттер слегка смутился, но виду не подал.

— Получается, если бы на первом курсе я уделил чуть больше внимания трансфигурации, то...

— То вы бы могли быть одним из лучших студентов по моему предмету, — подтвердила Макгонагалл. — И тогда мы не упустили бы столько времени... Как я понимаю, вы хотите получить звание мастера по трансфигурации?

Гарри кивнул.

— Это будет очень непросто... я, разумеется, постараюсь вас подготовить, но ничего не могу обещать. Чтобы стать мастером, вы должны не только понимать науку на высоком уровне, но и привнести в нее что-то свое, новое... — Макгонагалл слегка скривилась. — Возможно, поэтому последний экзамен на мастерство, на моей памяти, сдавали ваш отец и один итальянский маг, Дарайно Лиочинелле... — У декана было на лице написано, что она думает об уровне подготовки современных магов.

— А что привнес мой отец? — с волнением спросил Гарри.

Макгонагалл тепло улыбнулась и, взяв со стола потрепанную тетрадку, протянула Поттеру.

— Здесь все исследования вашего отца по трансфигурации, которые у меня сохранились. Здесь достаточно подробно описана тема его экзамена на мастерство, почитайте на досуге.

— Спасибо, профессор! — обрадованно воскликнул Гарри, словно получив частичку своих родителей. У него уже были мантия и карта Мародеров, предметы, которые раньше принадлежали отцу...

— Не за что, мистер Поттер, — улыбнулась декан, — однако теперь стоит приступить к нашим занятиям, ваше задание состоит в том, чтобы превратить вот этого замечательного фазана в не менее замечательный сосуд для жидкости...

Поздно вечером Гарри никак не мог успокоиться. Он даже немного устал от занятий, потому решил прочесть заметки отца позже. Гибрид просто лежал на кровати, а рядом, свернувшись калачиком, лежал Феликс. Он лениво мурчал, когда Гарри перебирал ему шерсть на голове и фыркал, стоило тому задеть уши или нос; но парень обращал мало внимания на животное. Он был погружен в воспоминания — не свои, чужие — рассказы, истории, фотографии... Все, что у него осталось от родителей. Теперь он был еще на капельку ближе к тому миру, в котором жил отец — первые минуты, когда он осознал, что получил, были наполнены эйфорией. Он просто зачарованно смотрел на тетрадку, изучая ее — как небрежно она была подписана, как замялся уголок, смешная маленькая рожица с рожками...Но радость скоро приобрела легкий оттенок грусти. Гарри думал о том, как они с отцом могли бы ставить эксперименты, работать над заклятиями, придумывать что-то новое. Да что там, просто заниматься тем, что было интересно обоим. Лили и Джеймс оба были не обделены талантами и, возможно, что будь они рядом, он учился бы прилежнее...Не просто для того, чтобы принести хорошие оценки, а потому что было бы интересно, они бы учили его сами.

Глупо было рассуждать о том, что уже невозможно; да и Гарри сам прекрасно понимал, что история не имеет сослагательного наклонения. Но разве не для этого придумано время ночью, между сном и реальностью, чтобы унестись в мир грез и фантазий?