Третий шаг. Книга 1. Магия Мериты

Факира обступило несколько почитателей. Так и сыплют вопросы, заглядывают ему в рот. Ждут, что он изволит сказать. Напрасно ждут. Молчит Факир, не до интервью ему. А потом, голубчик, поздно будет. Это ты раньше был большим авторитетом. Сейчас ты уже никто. А спустя короткое время станешь обыкновенным старым больным человеком.

Вот это да! Сам Серый пожаловал. Меня, что ли, контролировать вздумал? Или надоело в своем бункере сидеть? Решил воспользоваться удобным моментом и погулять на воле? Держится весьма вольготно. Птичек наблюдает. Видимо, и в самом деле на прогулку вышел. Редко он себе такое может позволить. Отдыхай, Серый. Ты мне не мешаешь.

Эх, Факир. Пропала твоя головушка. Жил, суетился. Себя не жалел, выкладывался на полную катушку. Отказывал в удовольствиях. Постоянно старался быть полезным. Как поступил на службу, так даже Серого затмил громадой планов. А что получилось? Стал не нужен, так тебя не только списывают в архив, а еще такого пинка напоследок дают, что до конца дней своих светлых не расхлебаешь. Иди, милый ты мой. Я жду.

Мне тебя, Факир, нисколечко не жаль. Только у незнакомых тебе людей ты можешь вызвать жалость. Те, кто сталкивался с тобой, знают, что не способен ты на простые человеческие чувства. Ни одного друга не нажил за все прошедшие годы. Врагов явных у тебя, впрочем, тоже нет. Потому как живешь ты не с живыми людьми, а с голыми абстракциями — формулами математическими, полезностью и вредом, целесообразностью и эффективностью. Ценностями не индивидуальными, близкими и понятными всем, а обезличенными, оторванными от конкретных людей.

Я давно понял твою суть. Ты не человек, ты простейший механизм, лишенный даже намека на эмоции и внятные чувства. Не помню я, например, чтобы ты когда-нибудь сказал, что голоден. Что замерз, хочешь пить или устал. Если что и говорил, так все о работе. Вот и доработался.

Прежде несколько раз, Факир, наши пути пересекались. Ты все верх надо мной пытался взять. Приказывал, торопил. Недовольство свое выпячивал — мол, больше рвения, больше огонька. А Тарудва помнишь? Это ведь я тебе насчет Лесов подсказал. Ты рад был воспользоваться. А на меня Серого напустил, чтобы уговорил он меня промолчать про свою догадку. Ладно, мне-то что? Нам лишний раз засвечиваться не стоит. Вот и прогремел ты один на все Содружество. Имя себе сделал. Другой бы хоть один на один поблагодарил, а ты известностью своей воспользовался, чтобы Мулу побольше напакостить. Да ладно, дело прошлое. Не таю на тебя зла. Иди же, иди ко мне.

Сейчас я буду делать то, чему научили меня в нашем главном заведении по психодинамике, — копошиться в твоей душе. Прости, Факир, не по своей воле делаю я это. Сам я никогда не полез бы в тебя, ибо боюсь заразиться крупицей твоей целеустремленности.

Во многих учреждениях Содружества занимаются психодинамикой, но бесспорный лидер в этой области — федеральный институт на Третьей Центральной. Много чудес собрано на этой планете. Некоторые даже предполагают, что она вся искусственного происхождения. Эдакий галактический артефакт. Куда еще меня, величайшую драгоценность Содружества, могли направить после того, как вырвали из лап Пачника? Только на Ценотри, чтобы поскорее сдать в Институт психодинамики.

Ради этого инспекторская группа пошла даже на ломку строгого порядка, требовавшего незамедлительно отчитаться о проделанной работе и сложить с себя особые полномочия. Передали меня из рук в руки сонмищу ученых мужей, а те, не теряя ни минуты, начали изучать ценный экземпляр. Я, конечно, противился, но больше для приличия — понять, что я действительно могу, входило в мои планы.

Поначалу я робел в присутствии маститых академиков. Потом понял, что они только вид солидный имеют, а за душой пустота. Ни теории, ни систематизированных наблюдений — ничего. Настоящая наука начинается с некоего утверждения, которое может проверить любой, где бы он ни находился. А то, что демонстрировали нуситы, почти никогда не повторялось. Как в таком случае строить какую-либо научную теорию?

Мои таланты представляли уникальную возможность проверить буквально все их гипотезы и догадки. Различные лаборатории чуть ли не дрались за право работать со мной. Я же пользовался своим положением, чтобы побыстрее постичь их знания по психодинамике. Во всех областях этой псевдонауки я достиг предела, а наибольших успехов добился в святая святых — в области чтения мыслей.

Надо признать, чрезвычайно трудное это дело — мыслечтение. Человеческий мозг по сути представляет собой электрическую машину. Воля, задор, даже эта самая неуловимая душа — все духовное в нашем мире имеет вполне осязаемый и измеряемый материальный носитель. Любая мысль существует в виде последовательности электромагнитных импульсов, хорошо видимых каждым хорошим нуситом. Что может быть проще, чем считывать их? Вроде бы потренируйся чуток, и все. Но природа не столь проста.

У каждого человека сугубо индивидуальный строй мышления. Попробуй, найди хотя бы две абсолютно одинаковые жизни. Даже у близнецов разные ощущения, оценки и подходы к одной и той же жизненной ситуации. Отсюда и отличия в обобщениях. Любая абстракция тянет за собой цепочку воспоминаний и ассоциаций, а они у всех разные. Вот почему одна и та же мысль у разных людей порождает совершенно непохожие друг на друга последовательности импульсов. Если можно так сказать, каждый человек своими переживаниями создает свой особый внутренний язык. Из года в год этот индивидуальный язык совершенствуется и усложняется. Невероятно трудно понять собрата по разуму, кем бы он ни был — пришелец с других миров, сосед твой ненаглядный или брат родной!

Трудно, но можно. Под большим секретом показали мне некоторые хитрые приемы. А я уже сам затем натренировался до такого состояния, что у любого, стоит мне над ним малость поколдовать, могу научиться читать мысли.

Но раз ты постиг внутренний язык человека, что мешает тебе не только понимать, но и управлять его мышлением? Действительно, ты можешь подправить некоторые ассоциации. А в результате подопытный начнет думать совсем по-другому. А что мешает подкорректировать связи в ячейках его памяти? Правильно, тоже ничего не мешает. А человек лишается части воспоминаний. Как раз это мне и поручил сделать Серый: Факир должен забыть свои контакты с Комитетом и какой-то Фактор-Р.

Что это за фактор, я не знаю. Чувствую, что и не надо знать, чтоб спокойнее жилось. Знания бывают не только полезными, но и опасными.

Итак, пристроился я поудобнее и стал, как говорится, присасываться к Факиру. Мне надо было ввести его в довольно специфическое состояние. Забыл, как оно называется по научному. Одним словом, в какую-то из разновидностей гипнотического, когда кора головного мозга функционирует сама по себе. Внешне это почти не заметно, никто ничего не заподозрит. Факир будет по-идиотски улыбаться и идти туда, куда его направляют. А я в это время разберусь, где в его памяти хранятся столь нежелательные с точки зрения Серого сведения.

Стоп. Почувствовал. Озирается. Вот она, тренированность. Ты настоящий профессионал, Факир.

Есть методы нападения, есть методы защиты. Люди научились проникать внутрь психики себе подобных. Высокое искусство. Люди же научились прикрываться от чужого ока. Тоже высокое искусство. Ты, Факир, надежно защитился от любого внешнего воздействия. Главное, о чем позаботился — как бы не потерять самоконтроль. Но ничего, мы обойдем твои барьеры. От меня не заслониться.

Кто-то подошел к моему литу. Обращается ко мне. Доброе утро, хорошее. Что погода? Отличная погода. Солнышко. Вон какое радостное летное поле. Ветерок. Да, хорошо. Что тебе, друг, от меня надо? Видишь, сидит человек, нежится. Проходи мимо, прохожий. Пусть ветерок обдует тебя, солнышко погреет. Иди, не мешай. Это только внешне кажется, что я дремлю. Я не сплю. Я копошусь в Факировых мозгах.

Сейчас я функционирую, если можно так сказать, в режиме компьютера — последовательно вытаскиваю из Факира одну образ-цепочку импульсов за другой и пытаюсь понять, чему они соответствуют на обычном общечеловеческом языке. Неимоверно трудная и кропотливая работа. У каждого человека в голове великое множество воспоминаний-образов, ассоциаций и понятий. Может быть, за всю жизнь никто ни разу еще не воспользовался в полной мере этим богатством. Матушка-природа, как никогда, оказалась избыточно щедрой. Но мне-то приходится все это перелопачивать....

Может, и прав был Серый, когда предлагал обработать Факира в гостинице. Обстановка более спокойная, меньше свидетелей и случайных лиц. Я чувствую, что обилие народа мешает, заслоняет своими мыслями слабенькие и искусно запутанные Факировы импульсы. Да еще какой-то паразитный фон, словно мои посылы приобрели своеобразное эхо. Так, кстати, бывает в тех случаях, когда работает специальная установка, записывающая электромагнитные излучения нусита. Мне такие устройства, занимающие несколько многоэтажных зданий, показывали в Институте психодинамики. Но здесь-то меня некому записывать.

Если б Серый мог, то наверняка обошелся бы без меня. Он вынужден прибегать к моим услугам. Кто виноват, что с каждым часом совершенствуются методы психологической подготовки? Вырастают настоящие асы. Один другого искуснее. Чтобы обороть одного, приходится обращаться ко второму. Чтоб обломать второго — к третьему, и так далее. На самой верхушке — я, Кот. Меня еще никто не смог согнуть. Потому-то Серый и терпит меня. Я его джокер. Факир против меня гроша ломаного не стоит.

Все, сделал я тебя, голубок. Прочувствовал и боль твою, и радость. Узнал, где и как ты хранишь воспоминания о товарищах своих прошлых по Комитету. И об этом факторе разузнал все, что требуется для искоренения его следов из твоей памяти.

Все же не оригинален ты, Факир. Комитет ты ассоциируешь с диснейдскими пауками. Ты эти создания, оказывается, изучал еще на институтской скамье. Диссертацию по ним написал. Нетривиальное поведение демонстрируют эти милые создания, а их мозги, сваренные в щелоке, являют собой изысканное лакомство. А фактор тот ты уложил рядышком со своими знаниями о мире летающих насекомых. В несмышленом детстве ты был покусан осами в наказание за чрезмерное любопытство.

Ты прости меня. Я, Факир, и имени-то твоего настоящего не помню. Знал когда-то, да забыл. Плохо тебе, Факир, ой как плохо. Опять ты напакостил. Да так, что сам это понимаешь. И мучился бы ты до конца дней своих, стыдился бы понапрасну, кабы не я.

Молодец, Серый. Одним ударом накрыл две цели. Первая — обезопасил себя от Факира на тот случай, если тот вдруг задумает покаяться в совершенных грехах. Не сможет он, забудет все важное. Кстати, и тебя, Серый, забудет. Вторая твоя цель, серенький ты мой, — помочь Факиру. Чтоб не страдал человек, не маялся от мук совести. Ничего нет страшнее этих мук. Это у тебя, Серый, совесть чиста потому, что мозги не туда повернуты.

Я тоже чист, потому что научился забывать содеянное да тешить себя глупыми оправданиями. Сейчас вот начну думать, что накрываю тебя, Факир, из сострадания к тебе. Забудешь ты свое прошлое. Не о чем будет сожалеть-печалиться.

Разобрался я в тебе, а сейчас последнее — буду создавать в тебе, Факир, подсознательное желание забыть то, что сейчас укажу. Ты сам себя вычистишь. До блеска. Странное все же существо, человек: пока борется, почти непобедим. И сам же себе первый губитель. Начни я тупо что-либо исправлять в твоем мозгу, ты почуял бы, не поддался. Снял бы я одну-две цепочки импульсов — ты их тут же восстановил бы из соседних, благо дублирование в человеческих мозгах предусмотрено невесть сколько раз. А вот ежели ты сам, при своих-то навыках начнешь подсознательно уничтожать то, что причислено мною к разряду лишнего и вредного, то очищение памяти будет надежным и бесповоротным.

Ну, вот и все. Ты уже другой человек, Факир. Скоро, очень скоро ты не будешь помнить Серого. Меня, кстати, тоже не вспомнишь. И вообще пятен белых многовато у тебя в мозгах появится. Вроде бы жил, чувствовал, маялся. Когда понадобятся вдруг тебе прежние воспоминания, и ты начнешь вспоминать — нет ничего. Некоторое время понедоумеваешь, потом спохватишься — а в чем, собственно, дело-то? Нет же ничего. Пустота. А логика и здравый смысл за свое: как это нет? Было же. Опять начнешь вспоминать — а нечего. Мыслишки твои побегут в панике, завертятся. Еще бы, они начало должны иметь. И конец тоже. А если начала нет, то куда конец-то прикреплять? Это уже болезнь. Срыв, припадки, галлюцинации. Станут тебя лечить. В хорошую клинику определят. Заодно и проверят, хорошо ли Кот сработал, нет ли брака. Убедятся, что все чисто, а тем временем и лечение твое закончится. Станешь ты новым человеком, не помнящим прошлого. Опасается тебя Серый. Вот и делает сладкий подарок, спасает от переживаний.

Послушать Серого, нет больших радетелей человечества, нежели его команда. Идее вселенского счастья служат, себя не жалея. И товарищество для них не пустой звук. Своих в обиду не дают. Факиру добра желают, муки его облегчить стремятся. Вот и подставили мне. Только не пойму я никак, почему у них концы с концами не сходятся: мечтают о добре, а выковывают зло. Может, все дело в средствах? Насильно, как известно, мил не будешь.

Но хватит философии. Прощай, Факир.

Рывком отключаюсь. Тяжелы все-таки подобные мероприятия. Усталость берет свое. Отпиваю глоток из своего пакета. Со стороны мое поведение не должно было вызывать внимания. Так, просто вздремнул немного человек или крепко задумался на несколько минут о чем-то своем. На встречающих посмотрел. Парой слов с одним прохожим-недотепой перекинулся. Где, кстати, он? Ба, да это же Тень!

Появился этот юноша, помнится мне, вместе с ненаглядным учителем своим, Толстяком. Походил-походил рядышком, послушал шизофренических речей, мудрых советов и всего такого прочего, да пропал. Вроде бы в каком-то местном лицее заканчивал свое образование, экзамены сдавал. А на днях, как Брайан поведал, вновь видели его рядом с любимым учителем. Ну и куда ты своего Толстяка подевал?

Его наставник, конечно, пробрался в самую толчею. Стоял рядом с Посланником-попечителем во время церемонии встречи. Разумеется, Тени не хватило места. Обрадовавшись, что я обратил на него внимание, юноша подбежал и попросил сводить к Брайану. Извиняется, что помешал моим раздумьям.

Ладно, извинения мы принимаем. А вот насчет Брайана ты промахнулся. Сейчас раннее утро, его заведение откроется только через несколько часов. Брайан спит — должен же он хоть немного отдыхать после ночных бдений? Ах, у него назначена игра? Интересно.

Я не знаю ни одного человека, у которого не было бы ни одного изъяна, ни одного слабого места. Такой слабинкой у Брайана была страсть к играм на везение. И чем проще, чем незамысловатее, тем больше азарта в нем просыпалось. Особенно он любил играть "в кости". Занятие, тупее которого придумать невозможно. Бросаешь два кубика, на гранях которых нанесено разное количество пятнышек. Сколько их оказалось на верхних гранях — столько выпало очков. У кого их больше, тот и выиграл. Брайану везло просто фантастически. Случай был, как правило, на его стороне.