Красный опричник

Украина встречала ясноглазую комиссию теплым весенним дождиком. Кречко подобрался уже на вокзале в Шепетовке и вполголоса сообщил Волкову, что с местными нужно держать ухо востро. Это вам не Коростень, где неподалеку Киев и Советская власть с электрификацией всей страны. Здесь же неподалеку польская граница, с которой регулярно проникают на советскую территорию почитатели творчества Степана Бандеры. Особисты здесь лютуют, так что ничему удивляться особо не нужно: жизнь в приграничной полосе имеет свои особенности. Волков при этих словах вспомнил свои детские впечатления от Гродно и решил, что украинский национализм пикантнее белорусского. Тут же вспомнилось, что нишу ОУН во время войны на гродненщине занимала польская АК.

Повторилось все то же, что и при посещении Смоленска, только Киевский особый военный округ считался как бы на более стратегическом участке, поэтому и снабжение здесь было лучше. Андрею Константиновичу все же казалось странным, что нигде не видно знакомых силуэтов "тридцатьчетверок". Ведь всего два года до войны, а новинкой танкостроения до сих считается БТ-7. Еще не выпущены танки КВ — эти пятидесятитонные неуклюжие "чебурашки" с проблемной трансмиссией, еще никто слыхом не слыхивал о истребителях Як-1, фронтовых бомбардировщиках Пе-2, штурмовиках Ил-2, реактивных установках БМ-13, самозарядных винтовках Токарева и пистолетах-пулеметах Шпагина. Не верилось, что все эти достойные (порою просто еще не разработанные) образцы вооружения пока не увидели свет. Нет, уже товарищи конструкторы получили чертежи, по которым им необходимо изучить собственные творения, но пока у Красной Армии техническое оснащение на весьма и весьма дремучем уровне.

Впрочем, Волкову тоже не чем гордиться. Ведь совсем недавно ему подсказали идею снятия фотоизображения с ноутбука, а не тупого копирования с экрана чертежей "аки под кальку". Между прочим, подсказал тот же адъютант Приходько. Малый увлекался фотографией и одним особенно грустным вечером предложил не пыхтеть над ноутбуком с чертежным прибором, а просто установить его треногу с аппаратом, установить выдержку в несколько секунд и глянуть, что получится. Размер фотопластинки с мелким зерном позволил безболезненно увеличить снимок в несколько раз — из Приходько бил триумф. Конечно, для большей детализации требовался специальный объектив с маленьким фокусным расстоянием, но дело сдвинулось с нижней мертвой точки.

— Как же мы, такие дураки, войну выигрывать собираемся! — вздохнул тогда Волков, — пацан нас обставил, как салажат. До такого простого метода не додуматься!

Тогда еще Берия выписал пареньку премию в размере пяти тысяч рублей — умников необходимо стимулировать, пока дураками не повырастали. Он же сказал, что победа в войне достигается не чьей-то одной умной головой, а результатами усилия миллионов людей. Приходько же — один из этих миллионов. С тех пор процесс пошел. Был привлечен профессиональный фотограф (из смежного ведомства), и день и ночь напролет над его снимками корпело специально созданное секретное копировальное бюро. Это был уже не копировальный аппарат "в две лошадиные силы", это был прогресс.

К сожалению, между чертежами и серийными моделями лежит целая пропасть из горы проблем. Такое вот странное определение дал Волков бесконечной череде нестыковок, препятствующим появлению образцов в металле: отсутствие сплавов металлов с необходимыми свойствами, низкий уровень квалификации персонала и высокоточных станков. Есть чертежи пушки для Т-54, но нет пока немецких токарных станков; есть чертежи перспективных истребителей и бомбардировщиков, но не хватает аллюминия для производства двигателей; есть чертежи автомата Калашникова, но сам Калашников еще семнадцатый сын из крестьянской семьи только год назад призван в РККА — Волков планировал изъять его для прохождения дальнейшей службы в конструкторском бюро Федорова-Шпагина, а затем как-то натолкнуть на идею АК-47. Четежи этого знаменитого в будущем автомата Андрей Константинович пока никому не показывал, потому как пытался соблюдать в отношении товарищей конструкторов определенную этику и лишать их заслуженной славы от собственных изобретений.

Волков вспомнил, как со своим "копировальным бюро" сгоряча подготовил комплект чертежей на американский бомбардировщик В-2 (будущий Ту-4), но Сталин после короткого совещания с конструкторами отложил чертежи до лучших времен. В тридцать девятом такое было не под силу. Возможно, станет под силу в сороковом.

Вернемся на Украину образца весны тридцать девятого года. По сравнению с советской армией времен молодости Волкова особенных отличий не было. Таже показуха с фронта и грязь с тыла. Те же тщательно скрываемые недостатки и старательно выпячиваемые достоинства. То же непонятное засилие строевой подготовки в ущерб тактической и боевой. То же непонятное желание политработников воспитывать бойцов в духе превосходства советского образа жизни.

— Объясните же мне, чем ваши методы отличаются от идей нацизма! — вопрошал Волков у армейского комиссара второго ранга, коллеги по званию и количеству "батонов" в петлицах.

— Немецкие нацисты кричат о превосходстве своей нации, а мы — о превосходстве коммунистического образа жизни. Мы — интернационалисты и космополиты! — снисходительно объяснял тот, — наше дело — правое.

Андрей Константинович разъярился.

— Ваше дело — труба! — заорал он на опешившего комиссара, — когда в вас начнут стрелять братья по классу, чем вы их испугаете? Интернационализмом? Так им на него начхать и растереть! Немецкий пролетариат не подозревает о том, что он пролетариат и желает стать землевладельцем с сотней гектар земли под Жмеринкой! Ты в Германии был и пролетариат тамошний видел? На Берлинском стадионе в тридцать шестом? От овации, устроенной Гитлеру, земля дрожала. А у Адольфа лозунг знаешь какой? "Пока наш дом — Германия, но вскоре им станет весь мир!" А ты тут херню порешь о человеколюбии и классовой солидарности!

— Но товарищ Сталин...

— И товарищ Барбаросса тоже! Классовое сознание существует только в вашем воспаленном мозгу, мудаки! Войска должны не ленинские чтения слушать, а учиться воевать! Тот же Владимир Ильич говорил, что "всякая революция тогда чего-нибудь стоит, когда она умеет защищаться". Это Христос проповедовал насчет ударов по лицу, так ведь он у нас вроде не в авторитете!

Обиженный политработник после ухода Волкова связался с Киевом и попросил дальнейших указаний у своего прямого начальства. Странное дело, но начальство было ни ухом ни рылом не осведомлено о каких-то генерал-инспекторах в чине комиссара госбезопасности второго ранга. Начальство сориентировалось мгновенно и доложило командующему округом Семену Константиновичу. Тому, который Тимошенко. Командующий посовещался с членом военного совета и, хотя тот вспомнил, что приходила какая-то телеграмма из Москвы, все же доложил Хрущеву. Никита Сергеевич принял близко к сердцу тот факт, что в его владениях шныряет какая-то штабная крыса, пусть и в чине комиссара госбезопасности второго ранга, и в Умани Волкова с Кречко арестовали. Добрый молодец Приходько успел прошмыгнуть из расположения части и на перекладных добраться до Кировограда, а оттуда попасть в Харьков. От Харькова до Москвы было восемь сотен километров, но доехать на поезде уже было делом техники, и на исходе второй недели изголодавшийся и пообносившийся сержант госбезопасности попросился на прием к Берии.

В это время арестованных доставили в Киев, где Хрущев лично допытывался, чье задание они выполняют. Никите Сергеевичу казалось, что он имеет дело с происками конкурентов: Маленкова и его приближенных. Волков впервые воочию увидал, какие ценные кадры управляют стратегическими регионами страны. В отведенной им камере (их даже не озаботились развести по разным камерам) Андрей Константинович смаковал "никитины пассажи".

— Нет, ну кому в голову могло только... ну, это ни в какие ворота не лезет. Это ведь безграмотная сволочь, способная лишь преданно лизать ботинки хозяину! Кто этого шахтера поставил руководить богатейшей республикой?

— Зато происхождение Никиты Сергеевича безупречно, — вставил Кречко, морщась от боли в сломанном ребре — с ними особо не церемонились.

Волков промолчал, а через минуту вздохнул:

— У Дарвина происхождение еще безупречнее.

— Это — когда человек от обезьяны произошел?

— Точно. Но по-моему, обезьяна все-таки стала напоминать человека, после первого поражения электрическим током.

Кречко призадумался.

— Вы имеете в виду удар молнии?.

— Нет! — фыркнул Волков, — я имею в виду, когда обезьяна вместе с толпой таких же обезьян ворвалась в барский дом и сунула гвоздь в электрическую розетку.

— Ох, и не любите вы пролетариат! — осуждающе заметил Иван Михайлович.

— А за что его любить? Этот самый пролетариат несколько часов назад пинал нас сапогами, словно мы не инспекторы, обличенные доверием товарища Сталина, а бандиты с большой дороги.

Волков сплюнул, потрогал уже зажившие губы и встал со своих нар.

— Ох! — прокряхтел Кречко, глядя на то, как точно так же избитый (если не больше) товарищ бродит по камере и разминает затекшие члены, — скажите, а нельзя ли научиться вашим штучкам с заживлением? Такое впечатление, будто по мне проехала ломовая телега. Ох!

Волков подумал.

— Наверное, можно. Только вот острого ничего нет...

— Резать будете? Тогда не надо, наверное.

— Балда вы, старший майор! Кровью же обменяться как-то нужно! И учтите: у вас этот эффект будет наблюдаться слабее. Чтобы вы получили степень регенерации, аналогичную моей, необходима инъекция материнского препарата. А его на всей Земле не сыщешь, сколько не ищи.

Сказал Андрей Константинович и призадумался. Вроде Хранитель с него слова не брал, чтобы никому не прививал своих "талантов". Тем более, они все-таки уменьшаются в арифметической прогрессии с каждой новой прививкой. От "инфицированного симбионтом" к следующему "инфицированному". Но Кречко необходимо помочь: эти палачи в мундирах сломели ему ребра и наверняка что-то отбили. Только вот чем произвести надрез, если у них отобрано все колющее и режущее?

Случай представился на следующей неделе. Их повели на очередной допрос, но в кабинете Волков сумел отвлечь следователя и сунуть в карман своего измятого френча простую канцелярскую кнопку. Окно в кабинете было раскрыто, вот наверное ее и смахнуло со стола вместе с бумагами на пол. Бумаги следователь поднял, а вот кнопку — нет. Она осталась лежать на полу. Волков акуратно наступил на нее сапогом, а затем украдкой отделил от подошвы.

Через полчаса прибыл Хрущев. Следователь — молодой капитан госбезопасности — вытянулся в струнку.

— Ну как? — деловито спросил секретарь местного отделения ВКП(б), — не признаются, подлецы, на кого работают?

— Никак нет! Молчат!

— Не валяй дурака, Никита! — угрюмо глядя на Хрущева, произнес Волков, — позвони Сталину или Берии. Узнаешь, на кого мы работаем.

Хрущев снял свой легкий плащ, в котором прибыл, и уселся на стул рядом со следователем. Три сотрудника безопасности расположились неподалеку, готовые в любой момент приступить к активной фазе допроса.

— Может и позвоню, — с ленцой произнес он, а может, и не позвоню. Товарищ Сталин не любит, когда его отвлекают по пустякам. А вот товарищ Берия — человек у нас относительно новый, может и не вникнуть в ситуацию. Нет, ребятушки, мы уж тут с вами разберемся. На месте.

— Ох, и плачет по тебе веревка! — зло произнес Волков, — не приведи бог, перед апостолом Петром окажешься. Чем оправдываться будешь?

Вместо ответа, Никита Сергеевич кивнул одному из конвойных. Тот шагнул к сидящему Волкову и с размаху ударил его по губам. В голове у Андрея Константиновича взорвался заряд неконтролируемой ярости. Взревев по-звериному, он схватил мерзавца сотрудника за кисть обеими руками и с размаху сломал ее о спинку стула. Конвойный заорал благим матом и скрючился на полу, лелея поврежденную конечность. Демонстрируя невиданную в таком возрасте скорость и впечатляющую растяжку, Волков ударом обутой в сапог ноги выключил второго конвойного, а затем схватил в охапку третьего и бросил его за стол, где сидели следователь и Хрущев. На полу образовалась куча мала. Волков в тигрином прыжке метнулся к массивной дубовой двери, повернул неосмотрительно оставленный в замке ключ, а также сунул ножку стула между ручкой двери и дверным косяком, блокируя ее на открытие.

С пола уже поднимались конвойный и следователь, только Хрущев что-то кряхтел, сидя задницей на паркете. Кречко схватил стоящий на столе бюстик Ленина, и со всего размаху опустил его на голову поднимавшегося конвойного. Подоспевший Волков ударом по сонной артерии вырубил следователя.

— Не дергаться, падла! — рявкнул он на Хрущева, — тьфу, кажись, убил?

Удар, расчитанный для погружения следователя вв сладкий анабиоз, получился чуть сильнее, чем следует. Но Кречко только буркнул:

— У короля — много!

Никита Сергеевич перетрусил, точно инквизитор на аутодафе.

— Товарищи, в чем дело? — голос его не выдержал и пустил петуха.

— Гусь свинье — не товарищ! — оборвал его Волков, — сиди и не хрюкай. Что будем делать, майн либер комрад Иван Михайлович?

— Вы — немцы? — ужаснулся Хрущев.

— Ya, Ya! — сказал Андрей Константинович, — особенно, вот он. Хайнц Михаэль фон Кречко. Любимый друг фюрера и куратор "гитлерюгенд". Михалыч, кто этого дурня на работу в госаппарат взял? Как он медкомиссию прошел? Я хочу посмотреть на записи его лечащего врача!

На следовательском столе деловито зазвонил телефон. Волков задумчево потер подбородок.

— Слышь ты, дитё времени! Ну-ка возьми трубку и поговори с абонентом правильно!

— Это как? — потянулся нерешительно к аппарату Хрущев.

— Чтобы не убило! Идиот! Только ляпни кому, что тебя в заложники захватили — вмиг остынешь навсегда.

Никита Сергеевич поморщился от командно-матерного тона Волкова. Он не причвык, чтобы с ним разговаривали в таком ключе. Сам он — сколько угодно, но с ним? Боже упаси! Теперь Андрей Константинович жалел, что не прочел книгу "Воспоминания" вот этого вот партаппаратчика, что стоит перед ним в позе "одинокого бедуина, собирающего трюфеля". Хотя бы знал — "где у него кнопка".

— Да? — сварливо осведомился тем временем Хрущев. Он почти не играл. Раздражение на себя самого, на бестолкового следователя, на странного инспектора (а он все более убеждался, что это — человек из Москвы) вылилось в резкое начальственное "да?".

Затем он резко подскочил и бросил трубку на рычаги аппарата.

— Сюда поднимаются Берия с Мехлисом, — сообщил он стенам.

Волков удивился.

— Ладно, Берия! Но при чем здесь Мехлис... кем он у нас пока числится?

— Заместитель начальника ГПУ и наркома обороны! — столь же удивленно ответил Кречко, — а может, уважаемый Никита Сергеевич блефует? Чтобы мы открыли дверь?

— Хорошо! Держите этих в поле зрения, а я выгляну в коридор.

Сняв импровизированный запор с двери, Андрей Константинович осторожно приоткрыл дверь. Слава богу! Приглушенные войлочным ковровым покрытием, шаги наркома внутренних дел были еще не слышны, но знакомый силуэт уже выделялся на фоне широкого окна в торце здания. "Система коридорная",— пел Владимир Семенович и был прав. Волков не знал, какое количество уборных приходится на один коридор здесь, в центре Киева, но думал, что засранцев хватает везде.