Почему и нет? Часть первая.

Глеб вон до сих пор одет в поношенный кадетский мундирчик. Не дай Бог еще директору на глаза попадется, хорошо, если гауптвахтой отделается за нарушение формы одежды.

Кто еще заработать хочет? Отзовись!

Вот этого щегла одеть. А щеглу — не возражать. Сегодня — мой праздник, всем слушать меня.

Вот так в суматохе и пролетел день. Ровно в пять часов, в сопровождении Горяинова, являюсь в канцелярию. О сюрприз, и генерал здесь. Ну, Серега, держись.

Шинель скинул на руки Глеба, выполняющего роль моего ординарца, жестом Чапая, скидывающего бурку. Из фильма запомнил сей картинный жест. Ему же отдаю новую каску.

Строевым шагом подхожу к Клейнмихелю, прошу разрешения обратиться к дежурному. Кивает и сопит. Сам глядит на мои плечи.

Да, я полностью в обер-офицерском мундире, но без эполет и без офицерского шарфа. Знаю я этот фокус, им Павел баловался в свое время. Пока приказа на руки не получил, отличительные знаки одевать не смей. Исключение только одно — государево слово. Сколько торопыг разжалованы в солдаты за это дело, страсть!

Подхожу к столу, расписываюсь в приказе, получаю на руки все бумаги, уже уложенные в пакет. Читаю присягу, положив руку на Евангелие. Подошедший Глеб пристегивает эполеты. Вытягиваюсь во фрунт.

— Ваше превосходительство, подпоручик Горский. Представляюсь по случаю получения чина. Прошу вас и всех господ офицеров на скромный ужин по этому, радостному для меня поводу.

Андрей Андреевич Клейнмихель засипел и закашлялся. Нет, это он смеется так. Звук премерзкий, и в этих стенах явно не слишком частый. Все офицеры угодливо посмеиваются вслед за начальством.

— Мне с каждым офицером, коего выпустил, пить — так и помереть можно... Обойдешься. А вот господам офицерам дозволяю. Завтра воскресенье светлое, так сегодня и отдохнуть не грех. Пусть и за меня выпьют. Кхех, кхех, кхех...

И подмигнул мне незаметно. А непрост ты, дядя. По-моему, я только что сдал третий, заключительный экзамен.

Славная вышла гулянка. Вообще-то когда я сообразил что затеял, то сам слегка струхнул. Пригласил гостей, а куда — неизвестно. Оказалось — напрасно беспокоился.

В соседний большой трактир был послан вестовой и через двадцать минут нас ждали сдвинутые в глубине зала и накрытые столы.

Схема уже давно отработана. И главное было кому меня просветить, помог старый знакомый, который недавно сам вливался в коллектив преподавателей корпуса.

Борацич Степан Петрович, мой напарник по полю боя в Смоленском фехтовальном манеже переведенный в столицу две недели тому. Он тоже находился в штабе, как всегда, скромно за спинами других, но поздравил меня одним из первых. Наша встреча оказалась весьма теплой.

Глеб тихонько стоял у стены, держа в руках шинель, но Степан Петрович и со своим фехтовальным монитором тоже поздоровался с искренней радостью, что молоденькому юнкеру было весьма лестно.

— Видите, Горский, вам моя протекция не потребовалась. Поздравляю.

— Спасибо, Степан Петрович. Вот только незадача у меня с ужином...

— Пустяки. Сам в вашей шкуре был. Помогу. Тут уже все отлажено. Пойдемте, покажу.

Все получилось в высшей мере прилично. Напитки — в ассортименте, но я, выловив расторопного полового, через него предупредил хозяина об удвоении количества элитных вин. Так что офицеры и преподаватели угощались шампанским и бордо отменного качества. Конечно, все влетало мне в копеечку, но завязанные на гулянке знакомства того стоили.

Большинство присутствующие были мне незнакомы, но это мало кого смущало. Меня лично — нет. А офицерам выпить на халяву за счет провинциального простака — сам Бог велел. Моей же задачей было сделать так, чтобы присутствующие с удовольствием принимали меня в своем кругу и в будущем. Нужно было, дабы они меня запомнили, причем, как своего парня.

Пускать пьянку на самотек я не собирался. Более того решил поломать сложившийся ритуал. Первая причина — я его, в смысле ритуал, просто не знаю, а вторая — пошухерить хотца.

Когда офицеры и преподаватели заняли места за столом, я толкнул речь об офицерском братстве. В стихах. Сразу после обязательных тостов.

Первого — за Государя, произнесенного старшим по званию седым полковником, сидевшим рядом со мной. Второй тост — за свежеиспеченного подпоручика. Его провозгласил молодой артиллерийский капитан, похоже, дежурный тамада, а уж после было мое слово.

Стихами тогда баловались все, это являлись признаком хорошего тона. Особо грешили господа кадеты и молодые офицеры.

Я взял за основу слова песни, которые всплыли в памяти. Их пели под гитару в нашем дворе крепко поддавшие десантники в свой праздник. Здорово пели, слова запомнились влет. Наверное — правильные, оттого и на душу легли.

Встав во главе стола, вздернув вверх бокал и не дожидаясь пока затихнет гам, стал декламировать. Голос умышленно не напрягал, словно неторопливо рассказывал историю ближайшим соседям.

— Офицерская служба. Почетнее нету.

Среди самых достойных профессий земли.

Не за блеск эполет, не за чин иль монеты.

Мы её полюбили, как только смогли.

Внимание я привлек, тишина волной разошлась от меня и до конца стола ... А я добавил голоса.

Полюбили за то, что слова 'честь имею'

Нам родные не только своей красотой,

Но и смыслом своим. Отличить мы умеем,

Где действительно честь, а где грохот пустой.

Теперь — внимание полное. Все лица повернуты в мою сторону, а руки одна за другой поднимают бокалы в приветственном жесте.

Мы её полюбили за прочную веру

В то, что рядом мы чувствуем друга плечо.

Ощутил ты его хоть бы раз полной мерой,

Когда горькой судьбой был всерьёз огорчён.

Полюбили за дух офицерского братства,

Дух, что силу даёт нам идти в полный рост.

Не пора ли, друзья, за шампанское браться

И поднять за союз офицерский наш тост!

( Стихи полковника Михаила Маслова )

Зал отозвался громовым 'Ура!'. Не, народ тут явно не избалован шоу. Тост имел бешеный успех.

А дальше покатилось само. Идею подхватили. Кто-то из офицеров вставал и декламировал соответствующие событию стихи, когда — в пару строк, когда — довольно длинные. Причем, стихийно, тосты шли по кругу от офицера к офицеру.

Узнавал знакомые строчки Кульнева, Батюшкова, Жуковского, а сколько неизвестных...

На французском языке стихи от подвыпившего кавалергарда, что-то о войне и ветре, не пошли. Опять перешли на русский.

Хотя кавалергард — молодец. Молод, а лицо все в шрамах, и 'георгий ' в петлице. Что-то хотел высказать, да вот видно слов не хватило. Только рукой махнул и уткнулся хмуро в бокал.

Исключение сделали для польского улана. Имелся в русской армии такой полк, состоящий исключительно из польских добровольцев. Тот декламировал на родном языке, и красиво выходило у усача. Немногие поняли слова, но что о любви солдата к прекрасной даме догадались все, настолько в лицах отображал улан свой сонет.

Естественно, что следующий тост — за дам. Со смехом поднимаем бокалы.

Так, стихов явно больше чем вина. Делаю знак половому. Тот успокаивающе кивает в двери кухни — озаботился уже, барин, и хозяин вон подключился самолично.

Вот и хорошо. Должно хватить и на дополнительных гостей. К нашему столу подходят сидящие в трактире офицеры, и чтобы узаконить это дело объявляю всех их своими гостями. Придвигаются еще столы. Вопрос с оплатой улаживаю с подошедшим хозяином. Заодно и о ночевке на двоих договорился. Статус нужно поддерживать, не в казарме же офицеру ночевать. Хм..., строевого коня сегодня прогуляли вместе с седлом и уздечкой. Но лишнего с меня не взяли, репутацией дорожат, по легкому копеечку срубить не пытаются. За честность хозяин получает неслабые чаевые.

Поток тостов начал иссякать. Выпито немало, но сильно пьяных не видно. Что значат качественный алкоголь и хорошее здоровье.

Обойдя круг, очередь опять вернулась ко мне. Ожидающие взгляды, подвыпившие лица и среди них — белый мундир с эмалевым крестиком.

Кавалергарды, век не долог,

и потому так сладок он.

Поет труба, откинут полог,

и где-то слышен сабель звон.

Еще рокочет голос трубный,

но командир уже в седле...

Не обещайте деве юной

любови вечной на земле!

Кавалергарда здесь видимо уважали, все лица как по команде повернулись к нему, а он аж вздрогнул от стихотворных строчек. Никогда не думал, что песенка из фильма может звучать страшным стихом.

Словно устыдившись всеобщего внимания кавалергард, схватив кружку, спрятал за ней иссеченное лицо.

Течет шампанское рекою,

и взгляд туманится слегка,

и все как будто под рукою,

и все как будто на века.

Но как ни сладок мир подлунный —

лежит тревога на челе...

Не обещайте деве юной

любови вечной на земле!

Кружка в пальцах кавалергарда разлетелась мелкими осколками, раздавленная судорожным движением задубевшей от палаша и поводьев ладони. На стол капнула кровь из порезов.

Напрасно мирные забавы

продлить пытаетесь, смеясь.

Не раздобыть надежной славы,

покуда кровь не пролилась...

Крест деревянный иль чугунный

назначен нам в грядущей мгле...

Не обещайте деве юной

любови вечной на земле!

Кавалергард поднялся, тяжело держась за спинку стула. Рука скользнула по крестику. — Это, Фриндланд...— тихо проговорил он.

Я, подняв бокал вверх в салюте, выкрикнул:

— Героям, павшим и живым...! — Несколько капель вина проливаю на пол в извечном языческом жесте, выпиваю остальное, и разбиваю бокал вдребезги.

Сегодня больше не пьем... Сегодня больше не говорим... Лишь звук бьющихся об пол бокалов...

Наутро голова все же слегка гудела хоть обновленный организм и неплохо справился со слоновьей дозой выпитого. Но перебор чувствовался.

Вот бедолаге Глебу пришлось туго. Ввиду молодого возраста и неопытности крепко перепил. Теперь страдает на полную катушку. Ну и пусть отлеживается. Перепоручив заботу о юнкере хозяину заведения и получив от него заверения — что, мол, не впервой и все будет в лучшем виде, отправляюсь по своим делам.

Вчера между тостами напросился через капитана-тамаду на партию в карты к артиллеристам. Сегодня вечером должен быть там обязательно. Разумеется, в заведении не одни офицеры крепостной артиллерии собирались, но именно этот офицерский клуб посещался ими чаще всего.

Очень рассчитываю встретить там одного барона, который портит жизнь моему братишке.

Что? Какому братишке?

А вот обзавелся я родственничком. Рассказываю.

Когда гулянка еще не набрала обороты мой сосед по столу, полковник, сделал мне замечание:

— Подпоручик, а не рановато ли юнкер садится за офицерский стол? — На что я ответил:

— Исключение для моего младшего брата, я думаю, можно сделать. Тем более что он уже ожидает чин, только в бумагах проволочка. Вы же знаете наших крючкотворов, господин полковник... С вашего позволения, пусть братишка привыкает к офицерской семье.

Полковник величественно кивнул, тем более что все офицеры выразили свое согласие, и попойка потекла своим чередом. Вот только Глеб в лице изменился совершенно. Напряженно глядя мне в глаза, он шепотом заявил, что таким шутить не принято. Ёй, да ведь это он всерьез... Вот незадача ...

— Так, Глеб, говорю только один раз. Считаю тебя своим младшим братом, которого никогда у меня не было, но которого всегда хотел иметь. Это первое. И второе. Горские и Горяиновы вышли из Литвы, в родстве хоть и очень дальнем состоят... Ну, там вся шляхта в родстве... Ты — наверняка мой семиюродный кузен, или еще какой внук или дядька. Чтобы это не выяснять, как старший по возрасту объявляю себя старшим братом, а тебя младшим. А ты что — против?

— Нн-ет. А ты всерьез? Сергей, ведь так не бывает...

— Бывает, братишка, еще и не так бывает. Все, сегодня гуляем, а об этом поговорим завтра.

Вот так у меня и появился, младший брат. Спонтанно, но вот ни грамма не жалею за свой порыв. А за братишку я кое-кому и пасть порвать могу.

Трепещите, барон. Будет вам и суд, будет вам и приговор и кофе с какавой. Пришибу урода...!

Морозный ветер потрепал полы шинели и плюмаж из конского волоса на каске. Идущие навстречу солдаты молодцевато подтянулись, отдавая мне честь по воинскому ритуалу, введенному два года тому графом Аракчеевым. Машинально отвечаю.

Во как, привыкай, Серега, теперь ты — благородие, а не абы кто. Надо соответствовать. По статусу вам, ваше благородие, положен конь строевых статей. Это — ваша визитная карточка всегда везде и всюду. Значит, пойдем приобретать транспорт.

Опять траты...

Ну да чего уж там, переживем. И кстати, нужно бахмата вернуть хозяевам. Еще три дня тому нужно было. Послужил он мне славно. Закрутился ты, благородие, напрочь позабыл. Нехорошо.

Шагаю в Кадетский корпус и первым делом захожу в штаб. Пустынно тут сегодня. Воскресенье, выходной день. Кроме дежурного офицера и пары нижних чинов — никого.

Штабс-капитан, находившийся в приемной, явно страдал после вчерашнего. Вот представлялся же мне ...

Что я тогда подумал о нем, ассоциация какая-то? Ага, вспомнил, в уме всплыл старый телевизионный фильм про 'Знатоков'. Во, точно, так главного следователя звали — Пал Палыч.

— Доброе утро, господин штабс-капитан. Скучаете?

— Здорово, Горский. Ох, Сергей Александрович, добрым вчера был вечер, а сегодня утро..., ну скажем так, трудное. Послал вестового за водкой. Запропастился где-то, шельма... Надеюсь, директора сегодня не принесет нелегкая. В воскресенье он уезжает к родственникам в Гатчину. Ух, как башка трещит...

— Вот и я подумал, что тем, кто дома — полегче, а вам на службе будет тяжко. Вот и захватил на всякий случай. Хозяин заведения рекомендовал настоечку, сам делает. На травах. Вот сейчас и проверим, как она на нас, грешных, подействует.

— Да вы — мой спаситель, Сергей Александрович. Средство — проверенное... За четверть часа будем с вами в полном порядке.

Уединившись в дежурной комнате, слегка поправились по-быстрому.

Все же — служба, ее никто не отменял. Пал Палыч стал заедать самопальную ерофеевку какими-то орешками отбивая запах. Тут с этим — весьма строго, попадешься на службе хмельной, головомойка будет знатная.

— Но, однако, как вы вчера... — Штабс-капитан сделал рукой восходящий жест. — Так эполеты в нашем кабачке еще не обмывали, заявлю я вам.

Превратили вы, Сергей Александрович, офицерский кабак прям в литературный салон. Но душевно вышло.

Меня аж на слезу прошибло как вы 'Кавалергардов' читали. Наш-то барон Корф после ранения вовсе нелюдим был. Прежде — красавец, кавалергард, душа компании да заводила, а теперь — весь в шрамах. Кому такое понравится? Замкнулся. Все больше с армейцами сиживал да молча пил. А вы расшевелили его. Дар у вас к поэзии...

— Да так..., получилось все случайно. Право, не стоит об этом. А я ведь к вам по делу, Павел Павлович. Тут у меня — вещички, которые еще с унтеровских времен остались. Я солдатика возьму, пусть отнесет на фатеру ко мне?