Вошь на гребешке

(82) Хорм — в иерархии исподья ранг хорма довольно высок. Ему уже дозволяется командовать, думать и исполнять сложные задания.

(83) Шаас — враг очень серьёзный. Большинство зимних набегов в Нитль возглавляют именно шаасы. Уничтожить их удается редко: если проводить аналогии, они не анги своего мира, а скорее вальзы, взрослые и сильные. Им подвластны очень солидные ресурсы, накапливаемые особым образом. Кроме того, они отчасти способны работать и напрямую с силами стихий.

Глава 15. Милена. За все надо платить

Москва, гольф-клуб близ МКАД, день после памятного сытного ужина

Бурный вечер, растянувшийся далеко за полночь, обеспечил Милену сладчайшим сном и весьма приятными воспоминаниями. В полудреме она вздыхала, поглаживая ворот толстого халата. Если бы подобные ей вальзы решили захватить плоскость, мир сдался бы на их милость охотно и даже радостно. Увы, надо быть исподником, чтобы желать зрелищных побед. После ведь придется править. Неизбежно. По мнению Милены, ничего более скучного и мерзкого представить нельзя. Да, ей приятно царить — хорошее слово здешнего языка. Ей лестно ловить взоры, вздохи. Но править — это совсем иное.

Правят, погрязая в делах и склоках, как в гнилом болоте.

Царят — в умах и сердцах, не опускаясь до ничтожной обыденности.

— Милена, не хочу мешать тебе отдыхать, я ужас как боюсь выходить из дома, но Мишка голодный, уже три часа дня и... — шепотом сообщила Маришка в щель двери и запнулась, тяжко переживая собственные, уже красочно придуманные, наглость и невоспитанность. — ... и ты обещала, что мы тихо покушаем в другом месте.

— Сядь сюда, — велела Милена, открывая глаза.

Маришка прокралась мышонком и села на край широченной кровати. Бунгало строили неглупые люди, — полагала Милена. Окна велики и света много, шторы имеют приятный оттенок, невесомая вторая занавесь трепещет сиянием, шелковисто блестит вроде бы без всякой материальной основы. Уютно, и... как они тут говорят? Стильно.

— Ты не выпила ни глотка за весь вечер.

— Не люблю спиртное, — соврала Маришка, сразу выдавая себя и поспешностью, и старательно отведенным взглядом.

— Как же говорили в больнице? — нахмурилась Милена, зевнула и сладко потянулась, царапая ногтями простыню и вслушиваясь в звук. — Залетела от ушлепка? Надуло ветром, и еще...

— Почему ты вздумала учить язык в больнице, а не в... консерватории? — отчаялась Маришка, краснея до корней волос и смаргивая слезинки. — Не надо так.

— Твой мужчина хоть знает?

— Владик? Понимаешь, он и Мишку-то принял не особенно радостно... То есть не так, просто дети шумные, мешают работать, а Влад много трудится, он теперь один у нас добывает деньги. Он нас не бросает, он...

— Говнюк, слабак, ушлепок, — снова потянулась Милена и подмигнула Маришке, готовой расплакаться. — Почему бы тебе не сказать решительным тоном, чтобы я заткнулась? Было бы своевременно. Ты понимаешь, что иногда людям нравится доводить тебя, потому что ты позволяешь им это? Надо время от времени не защищать отсутствующего папашу, а заботиться о себе, своем душевном покое и своей территории. Семья — твоя территория. Скажи, что я лезу не туда и мне пора заткнуться. Давай, попробуй.

— Миленочка...

— ... ты сволочь, — часто хлопая ресницами, передразнила Милена и расхохоталась, дрыгая ногами. — Да. Я иногда сволочь. Знаю. Это ты понятия не имеешь, какая же я сволочь... опять же иногда. Продолжим обсуждать папашу? Я не против.

— Не надо так.

— Скажи, что я перешла границу и должна извиниться. Давай, я почти начинаю злиться. Сколько можно всех прощать и прятаться в дупле? Иногда я ненавижу вас, среброточивых. Вы всемогущи и полны гнили недеяния. Увы, одно неотделимо от другого, закон мира. Вы умеете создавать серебро, поскольку сострадаете. Вы сострадаете, поскольку способны понимать и принимать то, что нельзя нормальным людям ни понять, ни тем более принять. Другие под вас... как же это будет? Косят, да? Вот, они косят под вас, не имея в душе сострадания. Получается у них куда ловчее. Им верят и их уважают, а вас полагают дурами.

— Что получается у... них?

— Загонять вас в дупла, гасить и уродовать, — сухо пояснила Милена. — Кажется, таких называют циниками, если я верно уловила оттенки смысла. Хорошо, что у того старого профессора приключилось обострение язвы, я усвоила не только грязные слова. Цинизм. Запомни, этому не надо сострадать, за это надо давать в морду. Резко и больно. Они тебя не пожалеют, они не умеют... Ладно, не плачь. Я извиняюсь просто так, без твоих упреков. Прости, папашу больше не обсуждаем, обещаю. — Милена покосилась на приятельницу, красиво вздернула губку и шепотом добавила, наклоняясь ближе: — И давно ты не рассказываешь ему о втором ребенке?

— Месяц с лишним знаю без сомнений и вот... и не получилось пока, — убито признала Маришка. Она снова всхлипнула. — Боже мой! Это вообще случайно вышло, он у нас гостил, Мишке как раз отметили годик, и я... не важно. Мы и так еле тянем по деньгам, а тут еще эта история с квартирой и злодеями. Вроде и без них было нездорово: я теперь не смогу устроиться на работу, Мишку не с кем оставлять, бабушка — моя мама — в больнице... Понимаешь, я обычно не жалуюсь, да и некому. Но мне правда страшно.

— Было бы страшно, ты бы избавилась от обузы, — Милена наконец соскользнула с кровати и встала, сочувственно и грустно глядя на приятельницу. — Да, детей у вас слишком уж многие называют обузой. Тем более нерожденных и без надежного отца. Выпрями спину и прекрати так уродовать себя, нос распух, фи... Мне полночи нравилась ваша плоскость, но я уже протрезвела. Что за гадость, всю жизнь запугивать себя и зависеть от слабаков. Нет, я не про твоего, я вообще, — Милена сделала округлый жест правой рукой и неодобрительно осмотрела ногти. — У вас нет укорота на слабаков. Они лезут вверх и норовят отравить сильных. Или перерастёте, или свернетесь в безнадежное гнилое болотце, мирок изоляции. Изоляты(84) кормят исподников, это я знаю точно.

— Ничего не понимаю.

— Зато у вас есть миленький шампунь для душки Милены, — пропела бывшая первая ученица, перебираясь в ванную комнату. — И пилочки лучше точильного камня, пусть и мягковаты для моих ногтей.

Маришка не отозвалась и не пошла следом, помня о вежливости даже теперь, когда её донимало любопытство. Разве допустимо лезть с расспросами к человеку, когда тот чистит зубы или умывается? Наконец Милена вернулась, помахивая расческой и внимательно изучая в полированных створках шкафа себя с головы до пят.

— Мне нужна библиотека. Кажется, так оно называется. Место. Или назначение места? Я тянула из книг в больнице, но там мало книг и они — не те. Не в нашем смысле книги, просто тупые тексты без многослойности.

— Видимо, я понимаю меньше, чем ничего, — глубокомысленно предположила Маришка. — Нельзя не знать подобного из-за незнания языка. Акцента у тебя нет, хотя сначала был. Что получается? Ты убиваешь этих... чертей. Ты даже братков успокаиваешь. Ты мой ангел, да? Немного странный, но так даже интереснее.

— Я человек, но не отсюда. Меня... меня выбросили из боя, как помеху и обузу, — провоцируя приятельницу на жалость, выдохнула Милена, моргая и запинаясь. — Я не знаю, как попасть домой и где, а вернее того, как и когда искать более сильную из нас двоих — Черну. Я не знаю, как выжить. Понятия не имею, чья привязанность еще жива и держит меня на плаву. Я дома извела всех, меня там не должны ждать. Меня изгнали из замка и никто не вступился.

— Миленочка, ты не огорчайся так, — предсказуемо запереживала Маришка, вскочила и попробовала поймать за руку, пожалеть. В глазах уже блестели живым серебром слезы. — Мы справимся. Ты сама сказала, я что-то там могу, я буду стараться...

Сочтя момент удобным, Милена бережно поймала приятельницу за плечи, развернула к себе и добыла целых две слезинки, впитала их серебро и счастливо вздохнула: так гораздо лучше. Можно снова проверить связи со здешним миром и накормить, пусть и скудно, корни собственной сущности. Это важно: они пока не достигли слоя знаний и энергии, но ползут с должным упрямством и нуждаются в стимулировании.

— Чер, так недолго сверзиться к исподникам, — пробормотала Милена, ощущая на спине холодный пот. — Я использую тебя. Еще немного, и начну тебя раскачивать и доводить, чувство вины дает больший всплеск, чем тихая радость... ты ведь не умеешь ярко радоваться. Да и повода нет.

Скинув халат, Милена прошла через комнату, немного постояла у окна, глядя в пропитанный тоскою осени облачный день. Хмыкнула, спиной ощущая, как Маришка норовит тихо сбежать: здесь не принято ходить без одежды. А что остается? Пусть смотрит: человек как человек, коленки в ту же сторону и никаких хвостов, перьев и крыльев. Мало ли, что она себе вообразила за ночь?

— Ты точно не отсюда, — шепнула Маришка от двери. — Мышцы особенные. Я когда еще училась, пробовала заняться собой, ну — комплексы, понимаешь? Я не умею красиво ходить и вообще слабая. Ничего из занятий не вышло, но я успела много просмотреть по теории. Так нельзя накачать в зале или даже гимнастикой. Потому что это не накачка, они у тебя все мелкие, длинные. Как у пловцов. Но не совсем. Впрочем, много ли я понимаю.

— Три часа постоишь против Черны — будешь и без воды мокрее мокрого, — польщенно хмыкнула Милена, подбирая с кресла штаны. Натянула их и нырнула в рубаху.

— Библиотека тут есть, я посмотрела рекламную брошюру их клуба. Немного помпезная, и вся она только для оформления бара. Пошли, там пообедаем. Ты не будешь сегодня никого бить и "на слабо" заставлять пить водку?

— Нет. Скучно повторять то, что уже исчерпало себя.

Маришка вышла, зашушукалась с сыном, очень тихим и неназойливым, даже слишком. Милена припомнила ночную историю: мальчику ведь сделали укол, и вовсе не для пользы. Испугавшись своих догадок, Милена быстро прошла в коридор, присела рядом с ребенком и деловито ему кивнула, здороваясь. Провела рукой вдоль спины, по позвоночнику от макушки вниз, и все ниже и медленнее, почти до пяток.

— Чисто. Ни пробоев, ни "капельниц". — Насторожившись, Милена поднялась и повторила движение вдоль спины приятельницы. — Нечисто. Тут скрутка, тут старый след большой зависти, а это вот, жаль ты не видишь — это ты сама себя чуть не зарезала. Страхи пожирают нас, поняла? Хуже внешних врагов. Опаснее. Страхи и сомнения. В моем мире среброточивые не умнее тебя. Они цедят через себя беды, как водоносный слой. Цедят-цедят, устают и однажды уходят в лес, неуловимыми ланями прыгать... Думаешь, это правильно и умно: стать разлитым в мире серебром? Думаешь, твоему пацану оно нужно? Ты, умная дура, хоть о нем подумай, а?

— Не кричи.

— Не прячься!

Милена резко выдохнула, с сожалением тратя остатки добытого утром серебра на саму Маришку, на выправление её изрядно пошатнувшегося здоровья. Пребывание в больнице позволяло усвоить, как назывались бы болезни и как плох был бы по ним прогноз. Шипя от внезапного прилива злости, Милена развернулась и выскочила на улицу, подхватив на руки мальчика.

— Тебе не холодно? — уточнила Маришка, догоняя и пристраиваясь рядом.

— Это тебе холодно. Зуб на зуб не попадает. Пройдет, всего лишь отдача от резкой выправки второго слоя тела, третий завтра пойдет в изменение, вот тогда тебя скрутит по полной, — безжалостно пообещала Милена. — У вас это называется депрессия. Истерик тоже не исключаю. Поняла? Вот помни и старательно не порть себе настроение, оно у тебя хрупкое. Временно.

В знакомом холле главного здания было тихо и светло, плотно прикрытые двери ресторана и отсутствие вкусных запахов исключали сомнения: обеда тут не получить. Маришка смущенно подала свое пальто вышколенному портье и указала на широкую лестницу, шепотом уточнила про библиотеку и бар, названия Милена не разобрала. Она и не пыталась, вслушиваясь в иное и с подозрением поглядывала на дверь в глубине холла.

— Иди, я скоро, — велела она Маришке.

— Что-то случилось?

— Сейчас случится.

Конечно, Маришка никуда не пошла, но Мишку подтолкнула к первой ступеньке, и он восторженно засопел, хватаясь за узорные перила и норовя взобраться повыше. Портье унес пальто в недра своих владений и вернулся, очень по-человечески улыбнулся и протянул мальчику руку, предлагая помощь. Мишка замер ненадолго, потрясенный тем, что сегодня с ним играют все взрослые, даже такие важные. Руку малыш принял и целеустремленно изучил далекий, как вершина Эвереста, пол второго этажа — цель своего восхождения...

Без скрипа открылась опасная дверь, за которой воображение Маришки, вероятно, разместило дюжину кэччи с удостоверениями полиции в лапах. Первым кабинет покинул администратор, следом, с неподражаемым безразличием к гольф-клубу и всем его служащим, явилась Рита.

— ... и не обязана помнить номер, это вы должны были сразу уточнить, я все внятно пояснила, — говорила она, взглядом уничтожая управляющего. — Можно подумать, в этой провинциальной дыре — аншлаг.

— Наши посетители вправе решать, кого им принимать, я пока не могу сообщить вам, готовы ли гостьи...

Рита собралась резко возразить, но заметила самих 'гостий' у лестницы и усмехнулась, отворачиваясь от собеседника. Следом за ней из кабинета вышел еще один человек, неловко поклонился — словно клюнул себя же подбородком по груди. Человек был худ, несколько всклокочен и до смешного несуразен. Протискиваясь в широкую дверь, он умудрился уронить ключи, которые крутил на пальце. Резко за ними нагнувшись, потерял сумку с плеча — она хлопнула по полу и заскользила в угол, прощально махнув недотепе длинным ремнем.

— Вы Милена, — Рита с ходу принялась за дело. — Хорошо, что не пришлось искать. Хочу сразу исключить недоразумения: моя подруга, она врач, всегда говорила, что 'после того — не значит вследствие того'. Мы провели комплексную терапию, вложили в дело связи и огромные средства, мы неизбежно получили бы результат, раньше или позже. Нелепое совпадение не повод к опрометчивым выводам... Но я решила дать вам шанс. Моему старому приятелю, возможно, будет полезна ваша консультация, пусть и исполненная в деревенски-фольклерном стиле. Антураж не важен, а результат он опл...

Рита смолкла на полуслове, встретившись взглядом с Миленой. Бывшая первая ученица замка Файен двинулась через зал текучей походкой, словно по примеру Черны прямо теперь готова ломать дикого буга и пока что — подкрадывается. Стойка нарушенного, чуть покачивающегося баланса мешала несуществующим здесь врагам уловить точное направление движения и отследить само движение...

— Миленочка, — шепотом испугалась Маришка.

— Ты, — зашипела Милена, отмахнувшись от подруги. Все же серебро свое дело сделало. Она замерла на полушаге, в немыслимой и неустойчивой позе. Тихонько вздохнула и пристроила на губах улыбку. — Ладно, без жертв и унижений. Ты везучая сука, вот ты кто: Маришке вредно переживать. Но запомни, еще раз увижу — так поправлю личико, что самый толстый конверт и комплексная терапия не соберут из ошметков ничего, кроме морды. Ни после того, ни вследствие того.