Хроники Обетованного. Тени и зеркала

— Пусть твой молот не подведёт тебя, — отозвался Далавар, как было положено — видимо, не очень задумываясь о смысле слов. Он явно волновался: морщинистое лицо в полумраке почти сливалось с белоснежной бородой. Присмотревшись, Альен увидел на нём доспехи с фигурными позолоченными вставками, отороченные мехом сапоги из красной кожи — и чуть не расхохотался язвительно: ох уж эта гномья помпезность... Им лучше даже не пытаться выглядеть неприметно.

Поманив Альена к тёмному тупику между чьей-то кузницей и маленьким водяным насосом, Далавар снял с шеи тяжёлую цепь с рыжим от ржавчины ключом.

— Он только один в наших горах, — сказал он в ответ на немой вопрос Альена. — Его обычно доверяют носить старшему из вождей кланов Гха'а.

И, поднеся ключ к стене, на первый взгляд совершенно гладкой, Далавар нащупал узкую, старательно спрятанную кем-то скважину, проделанную прямо в скале. Ключ туго повернулся, из-за камня донёсся шорох цепей и шестерёнок, и кусок горы, выдвинувшись круглой плитой, почти бесшумно отъехал в сторону. Далавар покосился на Альена со сдерживаемой гордостью — так, словно соорудил это сам.

— Входи, лорд Кинбраланский.

И снова этот титул... А впрочем, это даже забавно: никто из его славных предков точно не входил сюда, да и потомкам, если уж таковые появятся (племянники, разумеется), подобное наверняка не грозит.

Но то, что Альен увидел внутри, заставило все ироничные мысли об отцовстве братьев испариться.

Протиснувшись через тесный каменный проход (тоже круглый), он попал в довольно большую, локтей сорок в длину, пещеру. И чуть не ослеп от сияния.

Ни серости, ни мха, ни паутины — никаких принадлежностей местного мира. Повсюду — только сверкающие кристаллы и драгоценные камни, усыпавшие стены и пол. Одни росли из скалы, как диковинные цветы или красные, жёлтые, крапчатые, холодно-сиреневые руки; другие, мелкие, были свалены грудами, напоминая сверкающие муравейники — их приходилось обходить, чтобы не увязнуть ногами в манящем перестуке. Блики от единственного фонаря, горящего под потолком, плясали на огранённых и природно-тусклых поверхностях, преломляясь в потоки белого, ядовито-зелёного, багряного до черноты света; попадались и совсем редкие оттенки — тёплый бархатистый отлив кезоррианских персиков, сине-звёздный в серебристых прожилках... Но в центре пещеры возвышалось то, ради чего её, по всей видимости, и закрыли когда-то от посторонних — то, что отвлекло затаившего дыхание Альена от пронзительной красоты и древности.

Дракон, выточенный из цельного камня. Статуя примерно в два человеческих роста.

Сказать, что он был сделан искусным мастером, значило ничего не сказать. Альену подумалось, что Бадвагуру с его талантом до такого далеко. Невероятная точность деталей, плавные линии, полупрозрачные переливы зелёно-золотого на чешуе — всё это было, и всё завораживало, но оказывалось не главным. Альен понял, в чём особенность статуи, лишь медленно, наступая на сверкающие крошки, обойдя её по кругу. Если статуэтка Бадвагура была гармоничной и искренней, но всё-таки плотно-старательной, ученической работой, в которой виделось умелое подражание древним рисункам и анатомическим атласам, то это чудо казалось живым драконом — дышащим, нервным, опасным, замершим на мгновение, чтобы затем снова взвиться в полёт и изрыгать пламя. Альену даже в какой-то момент померещилось, что узкие змеиные зрачки в янтарной радужке дрогнули, наблюдая за ним.

Такое мог сделать только тот, кто видел драконов. Точнее даже — тот, кто жил с ними рядом, чьи щёки каждый день обжигал их жар. Камень местами потрескался, но был тщательно отполирован, без единой пылинки — очевидно, за ним хорошо ухаживают. Альен посмотрел на Далавара, который молча и внимательно наблюдал за ним; агх кивнул, позволяя, и он осторожно коснулся гладкой поверхности. Она была холодной — по-каменному холодной, — и Альен ощутил укол разочарования.

— Это то, что ты ищешь, не так ли? — спросил Далавар, и гулкое эхо прокатило по драгоценностям его голос. — Я хотел проверить, не лгал ли ты — и убедился сейчас.

— Не совсем, — вздохнул Альен, не отрывая взгляда от статуи: сейчас его не тянуло на откровенность. — Но это... одно из звеньев, которые мне необходимы. Не агхи сделали его, ведь так?

— Нет, — Далавар подошёл поближе, созерцая статую со странной смесью восхищения, скорби и — страха? — Его сделали очень давно, когда первые шахты прорубались в Старых горах. На заре ваших королевств — или даже до них.

Правильно, всё всегда упирается в это... Все упоминания, и книги, и знаки, и смутные слухи. Во времена до королевств — в те, куда не заглянули историки людей или Отражений. Альен помолчал.

— Значит, не люди тоже? — это, впрочем, было ясно и так. Ни людских рук, ни людского глаза не хватило бы, чтобы сотворить такое — по крайней мере, без помощи магии. Далавар покачал головой; его борода проделала извилистый путь, живя собственной забавной жизнью.

— И не люди, верно... Это их работа, — сказал он, произнеся "их" с совершенно непередаваемым выражением. Альен ждал дальнейших разъяснений, но вместо этого Далавар вдруг сменил тему: — Я привёл тебя в сокровищницу, чтобы поговорить о войне. Не все в Гха'а согласны со мной, но я думаю, что ты имеешь право знать правду...

— Так в чём она, правда? — поторопил Альен, уже уставший от долгих предисловий. Далавар юлил; он был тонким политиком — слишком тонким, на вкус Альена. Он таких никогда не любил. — Альсунг всё-таки вторгся в Ти'арг, так?

— Не просто вторгся. Удары поведутся с суши и моря, будут резкими и изматывающими. Раньше ваш север не воевал так...

И агх рассказал ему — неожиданно просто, как на духу. Рассказал о новых кораблях Альсунга — быстрых, как чайки. Об увеличившемся войске, дисциплина в котором в разы выросла, а устройство усложнилось. О том, что уже несколько дней назад границу Ти'арга в нескольких местах пересекли, перевалы захватили, и теперь под угрозой всё королевство, включая Академию и торговые, мирные южные городки. И замки. И беззащитный, ненавистный Альену Кинбралан, где замкнулся в родовой гордыне лорд Тоури.

Интересно, достигли ли они Пустоши, Оврага Айе?.. Альен сам удивился отстранённости, с которой подумал об этом: словно ушёл оттуда не недели, а годы назад. Но за Соуша он всё-таки не тревожился — вряд ли северяне полезут в лес, да и преодолеть лесные ловушки и чары у этих дуболомов не хватит ума.

Альен потёр виски: в голове у него царил сумбур, а мелькание камней вокруг мешало сосредоточиться. Альсунгцы в Ти'арге — наверху, над его головой... Поливают кровью землю этой глупой и слабой страны.

Почему это должно касаться его? Разве хоть что-то в мире, во всех мирах, способно тронуть его? Разве в этом есть смысл?..

— Ты должен уйти, волшебник, — будто читая его мысли, вкрадчиво подытожил Далавар. — Должен защищать свой народ, как подобает мужчине. Я вижу, что ты пытался и не смог нам помочь. Но и помочь нам, думаю, ты сможешь, только если уйдёшь.

— Что Вы имеете в виду? — быстро спросил Альен, не уверенный, что агх правильно выразился по-ти'аргски. Такие мысли слишком уж часто посещали его самого — в связи с очагом, укрывшимся невесть где и словно его дразнящим.

— Тот разрыв в ткани нашего мира, о котором ты говорил, — помедлив, произнёс Далавар, грустно глядя на него из-за гребня на драконьей спине, — я, конечно, не знаю, где он, и представить не могу. Но всё зло, вся тьма в мире сейчас исходит из Альсунга — вот что и так ясно нам всем.

— Зато мне неясно, — возразил Альен. — То зло, которое ищу я, другого рода.

— Ты так уверен? — Далавар приподнял седую бровь, и Альен снова напрягся, пытаясь проникнуть в его намёки. Опустил голову, чтобы не смотреть противнику в глаза, — и наткнулся взглядом на что-то необычное...

Точнее, слишком обычное в таком великолепном окружении. Недалеко от когтистой драконьей лапы — проработанной до каждой мышцы, каждого сухожилия под бронёй чешуи — лежала кучка неприметных, мелких мутно-голубых кристаллов с ромбовидными гранями. Альен знал, как их называют — "альсунгские льдинки". Только в северном королевстве они ходили наравне с золотыми и серебряными деньгами. И вот — лежат здесь, в пещере агхов, глубоко под Старыми горами.

До Альена медленно стало доходить — и так же медленно его охватывало отвращение. Какое-то усталое отвращение: вопрос о чести, достоинстве, твёрдости агхов отпал сам собой.

— Сколько вам заплатили? — спокойно спросил он. — Сколько альсунгцы заплатили за союз с вами, чтобы вы пропустили их через свои горы?

— Не в этом дело, — так же спокойно проговорил Далавар — без малейшего стыда или замешательства. — Ты просто не понимаешь.

— О, конечно, — ядовито протянул Альен. — Где уж мне, неразумному...

— Дело не в деньгах — неужели ты не видишь, как мало стоят для нас их кристаллы и золото? — Далавар обвёл пещеру жестом опытного оратора. — Это главная, но одна из десятков наших сокровищниц — не считая тех, что вне Гха'а.

— Другими словами, вы просто их боитесь?

— Да. Точнее — боимся того, что за ними, — и Далавар положил ладонь на статую, словно прося разрешения не объяснять дальше. Альен лихорадочно сопоставлял факты.

— Вы хотите сказать... Что Альсунгу помогает... некто ещё?

— Некто, куда более могущественный, — нараспев подтвердил агх. — Некто, жаждущий мести людям. Некто, кого твои предки, волшебник, считали господами и полубогами — до того, как стали владеть Обетованным сами и изгнали отсюда почти всю магию. И вообще всё, что на них не похоже, — включая нас.

Господа, полубоги... Уж не за этими ли "некто" улетели из Обетованного драконы, оставив людям только сказания да глупые рыцарские баллады?..

Уж не их ли искал Фиенни?

— Но это нелогично, — заметил Альен, подумав ещё немного. — В Альсунге ненавидят магию. Они казнят и изгоняют волшебников, не щадят даже детей с Даром. Так почему же...

— Не весь Альсунг идёт по этому пути, — перебил Далавар. — Почти все там думают, что это обычный поход северян за наживой и землями. Почти все, кроме нескольких.

— Нескольких кого? — подхватил Альен, чуя, что здесь — разгадка сразу всех загадок. Почему-то его бросило в неприятный, липкий жар. — Наверху много говорили о смерти короля Хордаго. Говорили, что его отравили. Это так?

Далавар снова кивнул. Альен поражённо выдохнул: на его глазах рушились все устоявшиеся представления о том, что агхи не вмешиваются в людские дела. Вождь клана Эшинских копей знал о ситуации в Альсунге куда лучше, чем он... Ему стало не то чтобы стыдно, но как-то не по себе. И вправду, как говорят старики, "новые времена настают".

— Его сыну, Конгвару, тоже грозит беда, я уверен... Если он уже не погиб. У него нет законного наследника — наследует ему та, что несёт главную угрозу. Та, что вышла на переговоры с нами.

— Та? — Альен, не выдержав, расхохотался, и его смех поглотила жуткая тишина. Далавар нахмурился — и правда, могла услышать стража снаружи... — Женщина на альсунгском троне?.. При всём уважении, вождь, это же просто бред. Они считают женщин самками, которые пригодны только вынашивать детей.

— Да, но это не просто женщина. Это колдунья, и очень опасная.

— Ещё и колдунья, — протянул Альен. — Мир просто с ума сошёл, если так... Какая-нибудь знахарка-самоучка?

— Нет. Ученица твоих учителей, — Далавар усмехнулся в бороду — как показалось Альену, даже с долей какой-то гордости от того, что удивил заносчивого чужеземца. — Её зовут Хелтингра — и, увы, она стоит десятка мужчин. Мужчин вашего народа, конечно.

Хелтингра... Альен точно слышал где-то это имя. Уж на имена у него всегда была отличная память. Только вот где?..

И он вспомнил. Он правда о ней слышал — в Долине, и не один раз. Отражения говорили о ней как о талантливой, знатной ученице с севера, что закончила обучение за пару лет до его приезда, совсем юной девушкой, и потом несколько раз зачем-то возвращалась к Отражениям. Но никогда не упоминали, что она из Альсунга — и тем более, что она как-то связана с королевской семьёй... Что ж, это можно понять. Отражения умеют хранить чужие тайны. Особенно такие опасные...

Только вот слышал он о ней от Фиенни. И тот звал её просто Хелт.

ГЛАВА XX

Северное море (Ти'арг, Хаэдранская гавань) — королевский дворец (Дорелия, Энтор)

Дорвиг стоял на носу "Непобедимого" и всматривался в горизонт, привычно приложив ладонь ко лбу. На море поднимался ветер — кидался резкими, пронзительными порывами, не давал покоя парусам и заставлял отряд Дорвига сквозь зубы ругаться — особенно тех, кто сидел за вёслами. Даже у самого Дорвига, который провёл в море больше дней жизни, чем на суше, глаза слезились от этого ветра — что уж говорить о совсем молодых пареньках, которых на борту было немало. Впрочем, впервые шедших на битву или, тем более, не знавших моря среди них не оказалось: Дорвиг давно зарёкся брать их под свою команду. Не такая теперь молодёжь...

Дорвиг вздохнул; почему-то это случалось каждый раз, когда ему вспоминалась юность — славная юность, полная надежд и крови. Поднял лёгкий шлем, который держал в руках, и надел его, поглубже надвинув на седую голову. Подтянул пояс на кольчуге, отозвавшейся приветливым звяком. Всё как всегда, как нужно, — и всё же что-то не так...

Осеннее ненастное море тревожило Дорвига. До поры до времени тихое, оно пока не отвечало завываниям ветра и шло ровными, небольшими волнами цвета стали. Но небо темнело, а душный воздух отдавал на вкус солью; Дорвиг знал такие моменты — море напоминало волка, затаившегося перед прыжком, и его покой был обманчивым. Немало таких волков Дорвиг затравил за свою жизнь — хотя битвы с людьми увлекали его куда сильнее охоты.

Дорвиг ещё раз бегло осмотрел паруса и канаты, мысленно прощупал сваленные в трюме мечи со щитами. Что ж, вроде бы всё в порядке — да и в отряде не так уж много угрюмых или усталых лиц: у большинства глаза блестят именно тем жадным блеском, каким положено. Вот кто-то из молодых нерешительно затянул песню под равномерный плеск вёсел — и скоро ему вторили все, перевирая слова и мотив. Дорвиг снова отвернулся к морю, пряча в бороде довольную усмешку. Ещё пара минут — и песню подхватили на других кораблях, шедших поодаль; справа, с "Награды", донеслись приветственные крики.

Да, к вечеру разразится буря. У них совсем мало времени... Но к вечеру они достигнут Хаэдрана.

Уже совсем скоро.

Дорвиг весь был в предвкушении боя — это было тем немногим, что заставляло его, столько испытавшего, чувствовать хоть какой-то интерес к жизни. Он довольно давно понял страшную и простую истину, которой обычно не верили его ученики. Размахивая мечом или секирой, сидя за греблей на боевой ладье, стреляя из лука, они обычно свято верили, что исполняют долг перед Альсунгом — или перед королём (в случае самых восторженных и наивных). И Дорвиг не спешил открывать им правду — правду о битвах. О том, что в них, самих по себе — единственное настоящее упоение. Что острая сладость кроется во власти над чужой жизнью и в близости смерти, во вражеской крови на лезвии, в смеси горячки и холодного расчёта. Что бывают мгновения, когда забываешь себя, и короля с королевством, и золото, и славу, и клятвы в верности — остаётся одно всемогущее, пробирающее до дрожи сейчас. И вот это сейчас, единственное, наполнено смыслом.