Целый осколок

-Собирай свои вещи, Ученица. Утром мы покинем этот город. Нас ждут и не дождутся Теплые берега и герцог Локкский.

-Я быстро-быстро, дядя... Да, Учитель. К утру я буду готова.

-Чуд... Гм-м! Прекрасно, Ученица. Младшие?

-Да, Владыка.

-А где тут самый лучший бордель? Необходимо продолжить ваше обучение, Себастьян и Заря, как вам казаться людьми. Простецами. Низшими.

-Владыка?

-Вот же валенки боевые. Урфин Джюса деревянные бойцы. Себастьян, узнай.

-Да, ваша милость. Я мигом!

-Заря, а ты не лыбься кисло, как преподаватель нравов и доктор морали — ты идешь с нами.

-Ох, Владыка!

Он заинтересованно посмотрел на своего ангела эфирного, не способного взлететь к небесам из-за тяжести стали острой, что под лифом и в лифе, под корсетом, платьем, нижними юбками, кружевами, в волосах и даже неудобно предположить где, спрятано.

-Я не могу понять, Слуга, чего в твоем восклицании больше — удивления или предвкушения?

-Мой господин, больше всего в моем ответе вам — скромности.

Засранка.

Дижонский бордель произвел впечатление. Себастьян даже не рассматривал варианты "подешевле" и "попроще", да и в средствах он его непредусмотрительно не ограничил. Велели ему найти, они нашел — самый лучший, самый дорогой бордель, грандбордель.

Трёхэтажный, мать его, почти дворец, с широким пространством перед входом. Суровые охранники на дверях. Множество светильников — на масле никто не экономит — гонят тьму и тени прочь. Брусчатка подметена и вымыта, пара мальчишек с холщовыми мешками в полной готовности прибрать конские "яблоки". Напротив борделя трактир, выше среднего уровня. У входа в него и рядом трутся, кучкуются в группы суровые усатые и бородатые мужчины с ног до головы обвешанные оружием. Охрана решивших отдохнуть благородных, владетельных и прочих господ. Правильно он решил не брать с собой младших. Смотрелись бы они здесь как линкор "Ямато" в полной боевой готовности, среди юрких миноносцев и стремительных эсминцев. Мрачно, сурово и вызывающе. К ним бы прицепились, они бы всех убили. Не нужный ему шум и проблемы с их нанимателями. И это однозначно, пусть эти усачи хоть пушками вооружаться.

Толку то от размера твоего тела, будь ты хоть трижды матерый и опытный телохран, если рядом с тобой режет океанскую волну нещадно тяжелым форштевнем прирожденный убийца. Монстр с двумя сердцами и бешеной регенерацией. Продержишься на половину секунды больше и все. А приказывать "младшим" никак не реагировать на откровенные наезды, это ломать об колено их нежную и ранимую психику. Дети же, сущие дети. Такие же бездумно жестокие и делящие мир на своего Владыку и просто "мясо". Цвет на белый и черный. А мир они не делят, они в нем живут. Просто живут.

Что-то он излишне задумался. Прочь, прочь мысли! Он ведь пришел сюда развлекаться, отдыхать, набираться новых впечатлений и ощущений. Да, Леонардо был в разных борделях и жаркий опыт его стучался в его сердце огнем воспоминаний об испытанном, но это был он, а сейчас это... Гм, это он. Что-то все-таки необходимо предпринимать со соей звуковой и смысловой идентификацией, господин баронет Дарт Серенус. Тьфу!

Он вошел в услужливо распахнутые перед ним двери — низшие "на дверях" умеют каким-то взращенным долгими годами работы чувством определять, КТО перед ними. И пусть на нем скромная кожаная куртка, прикрытая плащом, серебряная цепь баронета, ножны шпаги просты и не изукрашены драгметаллами и драгоценными камнями, двери распахнулись как перед герцогом. Стремительно быстро, широко, с глубокими поклонами и опущенными глазами. Чуют, директора "вертушек", верно чуют.

Хаос круглых столиков, кресел, диванов, диванчиков, банкеток, соф и изогнутых в спинках невесомых стульев. Свет приглушенный, шум оживленный, звенит хрусталь, злится на него и громко брякает стекло. Смех, смех, смех. Заигрывающий, сытый, мурлыкающий, обещающий, натужный, вынужденный. Разные голоса. В основном звонкие или бархатные женские. Девушки, женщины, дамы, девчушки на вид и на вес вьются малыми роями, перемещаются, порхают. Теплом своего тела греют сидя на коленях иззябших в одиночестве мужчин. Мелкими глотками пьют легкое вино, машут на себя или едва касаемо бьют по шаловливым ручонкам веерами. Смеются, закидывая далеко назад голову, удлиняя и обнажая красивую беззащитную шеи — кто как хочет это видеть. Встряхивают локонами, буйными гривами, красуются строгими прическами. Смеются широко открывая рот, хвалясь жемчугом зубов и розовыми невероятно чистыми — однозначно лезвиями налет соскребали, язычками. Буйство красок, буйство плоти. Кто-то так уже говорил? Ну пусть предъявит за свои авторские права.

Он ледоколом пронзил, расколол смесь горячего дыхания и ароматов, сел, сразу откинувшись на широкий дива. Подтянул носком сапога банкетку, выложил на нее ноги, безнадежно портя бархат обивки шпорами. Встретил лучиками долгожданного веселья взгляд дернувшегося неприметного человечка у стены, громила-горилла рядом с ним был умнее, стоял недвижимой статуей. Соображает человек.

Он щелкнул пальцами в никуда, не сомневающийся, что тут же появятся исполнители его желаний.

Он отдавал себе отчет, что его несет, он ведет себя вызывающе, на грани, но... Но ему было наплевать. Тесные оковы вдруг разжались, душный воротник расстегнут, пуговицы вырваны с мясом, ремень ослаблен.

-Владетельный господин желает вина, сладостей... И сладостей?

-Для начала вина. Фринийского. Много. Виноград, сыр. И пусть девочки, словно невзначай проходят мимо меня. Все девочки — он не посмотрел, не повернул голову, просто выделил тоном, но он уверен — перед ним пройдут все, даже те, что сейчас "работают" в комнатах на верху — Нет, не все. Только те, что сегодня еще ни с кем не были.

-Есть невинные, владетельный господин. Очень юные.

-Не интересует. Я не собираюсь проводить обучение начальным азам за собственное золото.

-Владетельный мудр.

-Ты даже не представляешь насколько я умудрен. Да, и пусть пройдутся мальчики. Так, чтобы они не мне мозолили глаза, а ей — он кивнул на Зарю — Или пусть будут и мужчины, Заря?

-Простите мою дерзость, мой господин, но — нет! Только мальчики. Ну или нежные, еще пахнущие молоком, юноши. Для меня существует только один мужчина в мире — это вы, мой господин.

И головку склонила и румянец на щеках и ресницы так трепещут, так трепещут! А взгляд буквально плещет смехом. Но необходим подзатыльник:

-Ты почти рядом с границами, Слуга.

-Прости меня, мой господин!

-Все. Запомни. Не забывай. Веселись. Себастьян?

-Мне бы в возрасте, ваша милость. Ну и чтобы побольше сверху... Снизу тоже можно побольше.

Бровь в удивлении ползет сонной мухой вверх — такого скорее ожидаешь от Бруно, но не от юного Себастьяна. М-да, о вкусах не спорят, душа — потемки.

-Ты меня слышал. Их тоже. Исполняй.

Неслишимо появившийся, неслышимо исче. Тут же на столике материализовался хрустальный графин с вином и фужеры. Виноград, плачущий прозрачной слезой сыр. А перед ним запорхали яркие бабочки — махаоны, кометы, парусники. Только блеклых "капустниц" не было.

Он улыбался, пил вино, брызгал соком виноградин, смотрел наслаждаясь или наслаждаясь смотрел. Он отдыхал.

Заря как-то быстро определилась с выбором и уже, вдруг лизнув юношу в щеку, кормила его виноградом с рук. Себастьян же еще мучился муками выбора. Хмурился, вздергивал голову, пару раз невольно развел руки в сторону, задумчиво сравнивая параметры демонстрируемого с массогабаритными характеристиками своего идеала. Наконец выбрал и он.

Ему же приглянулась чернявая, вертлявая, вся какая-то порывистая. Да и она сама крутилась перед ним, отталкивала других девушек, словно бы неосторожно плеснула вином на платья пары товарок, устраняя конкуренток. Ужом проскальзывала вперед, жгла взглядом, сыпала улыбками, расточала себя, не обращая внимания на все более хмурый взгляд — кто он тут? — распорядителя, смотрителя, сутенера. Распорядитель даже сделал ей пару знаков, но чернявая игнорировала всех и все, кроме господина баронета.

-Мне вон ту, черненькую. Заря, Себастьян вы закончили выбор?

-Я выбрала, мой господин. Я выбрал, господин — с секундной задержкой, но почти одними словами.

-Веди нас, Вергилий. В лучшие комнаты.

Тонкие ловки пальчики быстро пробежали невесомыми мотыльками по его телу, избавляя от перевязи со шпагой, оружейного пояса, куртки, взлетевшей облаком сорочки. Стащили сапоги, развязали тесьму штанов, расстегнули поясные пуговицы. Жаркие мягкие губы приняли в себя его восставшую плоть, обхватили, втянули в себя. Язычок чернявой нежно щекотнул, страстно облизал, крепко обвил ствол не дерева.

Снизу-вверх поцелуи торили дорогу вверх. Бесстрашными альпинистами покорили пики сосков, обогнули долины ключиц, рискнули "провесить" путь к ушной раковине. Ее губы коснулись его губ. Руки ее вились вымпелами на ветру. Ощупывали, оглаживали, вцеплялись жадно в ягодицы. Ее руки не находили себе места, в отличие от его рук, твердо возлежащей на груди левой и по-хозяйски обхватившей ягодицу чернявой правой.

Шаг в сторону постели и на нем повисает двурукий и двуногий питон, старающийся задушить его в своих объятиях. Только жало змеи жаркое и не раздвоенное. Он нежно развел ее ноги, скользнул ладонью — мокро, можно, нужно, да заждались его уже! Вошел, вдвинулся-выдвинулся, чувствуя, как его там, внутри, пытаются удержать стенками, не выпустить из себя. Нарастил темп, амплитуду, пытаясь отследить нужную скорость и глубину проникновения. Еще, еще, еще. Так, так, сильнее, быстрее, глубже! Водопад страсти, стремнина чувств уносила, возносила его. Роняя и поднимая. К бесконечным небесам и в бездонную пропасть. На штампы хотелось злобно оскалиться в перерывах между непроизвольным рычанием и жаркими долгими выдохами. Дыхание горело огнем и одновременно затихало, успокаиваясь. Семя давно изверглось, но не эта позорная преждевременная эякуляция, а им самим определенная, бурная. Но он все двигался, он все еще ощущал себя "каменным", не закончившим.

Что-то не то. Что-то не так.

Сила внутри него взбурлила гневным потоком, расплавленное золото глаз диким зверем рванулось из глазниц. Только каким-то чудом не разрывая в клочья оскалившуюся чернявую с выпущенным иглами белоснежных клыкчков. Бушующая внутри него Сила в пыль разнесла одуряющую вязь плетений. Кто-то внутри него скучным голосом прокомментировал: "Магия крови. Так себе, ниже среднего". Внутри метрономом бухнуло ярящееся сердце. Его хотели... Его приняли за пищу?! Что-то клейкое, липкое коснулось его. В голове многоголосием зазвучало, забило каждым звуком, ломая все, что пыталось цепкими лианами связать его. Связать его?!

...Через мощь я познаю победу. Через победу мои оковы рвутся. И великая Сила освободит меня!

Рухнуло осыпаясь. Просочилось сквозь щели половиц измельченным и насильно просеянным прахом, пеплом. Чернявая забилась в угол, крупно дрожа, скаля клычки и метаясь взглядом. Так беспомощный котенок вздувает шерсть, трубит хвостом, скалится и обреченно шипит, встретив на пути крысомордого подслеповатого бультерьера. Бежать некуда, да и не убежать, а так может и полениться связываться с ним это чудовище.

-Все чудесатее и чудесатее, говорила девочка Алиса, выпивая пятую рюмку. Только познакомишься с пудингом, а он на тебя с ножом. С зубами то есть. Ты кто, чудо? Кровосос вульгарис? Или что-то еще из рода пиявочных?

Чернявая молчала. Он пожал плечами, нашел Силой "искры" Зари и Себастьяна, вгляделся. У Себастьяна оттенок искры ровный, сильный, периодически вспыхивающий мощными всполохами — работает человек, трудится в поте лица. А вот у Зари какой-то странный, двоящийся и мерцающий... Гневом? Яростью? Злостью на себя или кого-то еще. Досадой. Надо бы посмотреть, что со Слугой.

-Сиди тут, кусака.

Сила распяла чернявую на стене, вздергивая вверх к балкам перекрытий и невольно раздвигая ей ноги. Он непроизвольно засмотрелся, поймав уже отворачиваемым взглядом притягательное зрелище. Вначале-то не до разглядывания было. Красиво. Хмыкнул:

-Думаю, надо повторить — и погрозил пальцем чернявой — Попортишь себе что ни будь, исцарапаешься — накажу. Виси тихо!

Вышел из комнаты, не обращая внимания на свою наготу, надавил рукой на полотно двери в комнату Зари. Дверь рухнула внутрь, грохоча и выбивая пыль из ковра, но Заря не отвлеклась на шум. Узы Силы позволяют чувствовать своего Владыку. Она оседлала выбранного ей юношу и яростно скакала на нем, держа над его ртом левую руку с которой медленно капала кровь в клыкастый рот мальчика. Еще один любитель гематогена.

Заря стонала, рычала, прикусывала губу, закидывала голову, сжимала свободной рукой грудь, терла промежность. Но она никак не могла кончить. Бедная девочка. Наконец Заря взлетела с вампиреныша, упала перед ним на колени, захлебнулась торопливыми словами:

-Владыка, Владыка! Возьмите меня! Прошу вас! Я... Я не могу...

-Я понимаю тебя, Слуга. Я дам тебе просимое, я дам тебе твою награду — ты порадовала меня зрелищем.

Он подхватил Зарю под мышки, вскинул на себя, резко "насадил". Несколько быстрых и сильных качков и Заря громко вскрикнула-застонала, всхлипнула и обмякла на нем, сотрясаемая крупной дрожью. Что же они так все дрожат? Слуга выскользнула из его рук, откинулась на спину, благодарно и счастливо улыбаясь. Когда ты знаешь, за что "потянуть", где "потянуть", как сыграть на "струнах", то довести до оргазма дело несложное. Нечестно? Вы нормальны? Подарить счастье и наслаждение желающему этого — нечестно? М-да...

Заря через пару секунд подхватилась, вскочила пантеро-ящеркой на кровать, обхватило ладонью все так и стоящий член вампиреныша:

-Владыка, можно я заберу с собой эту игрушку?

Вампиреныш где-то блуждал разумом, белки его глаз метались под закрытыми веками, грудная клетка бурно вздымалась, а клыкастый рот еле слышно страстно шептал:

-Светозарная госпожа... Светозарная...

-Ты хочешь его целиком или только ту часть, что держишь рукой?

-Целиком, Владыка. Я приму от вас любое наказание за свою наглую просьбу, но пусть он живет. Он такой милый, Повелитель! И он может усыплять, он может прятаться в тенях, он очень быстрый. И не боится солнца! Пусть он будет мои щеночком, Владыка!

-Я доволен тобой. Ты научилась хоть немного думать и продумывать последствия своих поступков. Твой "поводок" крепок? Не сорвется "собачка"?

-Да, Владыка. Он не лгал, когда говорил, что выпивший крови светозарного не может больше пить другую кровь и иссыхает. Так говорили ему его Старшие. Я чувствую — это правда.

Все мужчины в постели болтуны. Он мысленно хмыкнул. Этот мир не перестает его удивлять — эльдары, потомки космодесантников Империума Человечества, святая магия. Просто маги. Место Силы и Могущества за океаном, а теперь вампиры и их магия крови. Мешок с подарками, просто праздник какой-то! А если праздник, то не "привязать" ли ему к себе смуглянку? Порадовать себя. Хороша чертовка и "встает" у него на нее.

-Приведи себя в порядок, Слуга. Затем ко мне в комнату со своей новой игрушкой. Перед этим "сними" с тела Себастьяна, а то он низшую затрахает до смерти.