Приказано - спасти...

А для Фиры это выглядело как фонтанчики земли, неожиданно заплескавшиеся вокруг человеческой фигуры, замершей в странной позе...

— Семе-еон!!! — наверное именно этот вопль заставил немецкого пулемечика дернуться и сместить прицел выше, послав последние выстрелы в глубину леса...

Санитарка схватила валяющийся рядом пулемет, не обращая внимания на бурые и серые потеки забрызгавшие вороненую сталь. Поднатужившись, перевернула так ,чтобы раструб на конце ствола глядел в нужную сторону. И вдавила спусковой крючок.

Точнее попыталась вдавить. Но, железка осталась неподвижной. А в кустах, на той стороне дороги уже запульсировал злой огонек и цепочка песчаных фонтанчиков брызнула по направлению к лежащему человеку. С отчаянием Фира сжала ладонь, пытаясь победить непослушное железо. Под ладонью что-то подалось и крючок неожиданно легко пошел назад...

Грохот выстрелов оглушил девушку, отдача мощно толкнулась прикладом в худенькое плечо. Должно быть хорошим пулеметчиком был тот, кто сейчас лежал неподалеку, глядя невидящими глазами в осеннее небо. Ухоженное оружие, работало даже несмотря на облепивший его песок, уверенно досылая патроны в патронник и выплевывая дымящиеся гильзы вниз, в звякающую и раскатывающуюся груду...

И, наверное, почуствовал что-то Семен. Белое пятно лица лежащего повернулось в сторону Фиры, подтянулась нога, нащупывая подходящий упор на земле, чтобы дать возможность человеку рывком вскочить на ноги.

Очередь, хлестнувшая над головой немецкого пулеметчика, не напугала его, но заставила отвлечься на подавление неожиданно возникшей угрозы. Быстро перекинув ствол пулемета, он ударил длинной очередью, стараясь нащупать так не вовремя оживший русский пулемет. Заворочалась и башня броневика, разворачиваясь в сторону врага.

Поэтому, немецкий пулеметчик только краем глаза успел рассмотреть силуэт фигуры метнувшийся к бронемашине с гранатой в руке. Грохнуло, выплеснуло фонтан черного дыма, хлестнуло по ушам ударной волной. Завоняло горелым тротилом и резиной.

Впрочем, все это не успело доставить неудобства пулеметчику. Шлепнувшаяся рядом, немецкая, же, граната оставила ему только пару мгновений жизни...

Наступила тишина, нарушаемая только шумом мелкого дождя, который старательно пытался вернуть чистоту природе, смывая кровь, грязь и копоть, которыми люди так неосторожно запачкали осенний лес.

Несколько минут не происходило ничего. Дождь все так же шуршал по траве. Падающие листья уже начали засыпать вывывороченные взрывом комья земли и тела в мышастых шинелях.

Потом, над гребнем высотки приподнялась фигура в рваном бушлате. Замерев на мгновение, неверными шагами двинулась к чадящей коробке бронемашины. Но не дошла. Из кустов выметнулся поджарый боец в грязной шинели. Толчком сбил на землю, рухнул сверху, придавил, не давая пошевелиться:

— Куда прешься, дура?! Смерти ищешь? — свистящим шепотом прошипел боец прямо в ухо Фире. Та рванулась, с неизвестно откуда взявшейся силой:

— Пусти!!!

— Не ори! — грязной рукой боец вжал лицо санитарки в мокрую траву. Холод частично заставил Фиру прийти в себя:

— Там... Семен!!!

— Знаю, — боец медленно выговаривал слова, — но мы ему уже не поможем...

— Нет!!! Я должна, я врач! — Фира знала, что ей необходимо быть там, у подбитого броневика. И, одновременно, боялась, страшилась, того — что могла увидеть. Но, по другому, не могла...

Снова рванулась, почти вырвавшись...

— Куда, твою мать! — тяжелое тело снова навалилось сверху, вжимая в грязь.

-Тебя Петром зовут? — неожиданно спокойно спросила Фира. Голос звучал глухо, из-за того что лицо было вжато в рукав бушлата.

— Ну, — боец приподнял голову, осторожно оглядывая поле недавнего боя.

— Я все равно туда пойду.

— Даже если здесь не осталось недобитков, сейчас сюда вся остальная сволочь подтянется... Ты хоть это понимаешь? Уходить надо!

Затянувшееся молчание было ему ответом.

— А, хрен, с тобой, малахольная, — сплюнул Петр, не выдержав тишины.

— Пойдем, но — по-умному пойдем, поняла?!

Фира молча закивала.

Красноармеец Семен Чекунов

Сознание возвращалось медленно. В голове звенело, саднило под ребрами, остро кололо в сердце. Семен открыл глаза, но тутже пожалел об этом, перед глазами качалась неясная муть, от которой желудок сжимался в комок. В висках острыми ударами отдавался пульс...

Собравшись с силами, Чекунов снова открыл глаза. Неясная, серая картинка постепенно фокусировалась ,приобретала четкость и объемность. Вертикальные линии стоек, дуга руля, уходящая в сумрак линия капота...

"Вот так вот... Все возвращается... Все по кругу..." — мысли медленно ворочались в голове красноармейца. "Что теперь? Снова откроется дверь, и появится Андрей Шилин в немецкой каске? Или же, сейчас рядом окажется Женька? Как тогда, во сне...И спросит, чего я добился, взявшись вывозить раненых?"

По телу пробежал озноб. "Холодно... Тогда, хоть мотор работал... А, ведь действительно, что я добился? Женьку я не вернул... Сиваков погиб, да и не он один... Вот Андрей — не погиб. Хотя, кто знает, удастся ли ему проскочить мимо фрицев и довести машину до своих? Может, их расстреляли на том перекрестке всех... И Фира... Неужели и она погибла?" как то незаметно, пока тягач двигался к линии фронта, Семен начал замечать, что иногда он думает об этой девушке. Да, стариковское сознание не позволяло ему слишком задумываться — слишком молода была санитарка для него, уже прошедшего эту войну один раз. Да и обстановка не способствовала долгим размышлениям.

Семен неловко повернулся, тело прострелило болью. Рукой схватился за грудь... Прижал колотящееся сердце... Шевельнул ладонью, ощущая ворсинки, цепляющиеся за кожу, и с ужасом понял, что на нем вовсе не шинель Семки Чекунова, а пиджак. Тот пиджак, который по праздникам надевал Лексеич.

Ручка двери подалась под локтем, и Чекунов мешком вывалился из кабины ЗиСа. Больно ударился спиной об землю, рядом что-то лязгнуло и стукнуло по ноге. В сумраке не было видно, что такое упало на Чекунова. Трясущейся рукой Семен пытался нащупать этот предмет, как будто это было сейчас самым важным. Наконец пальцы что-то нащупали, и ладонь легла на отполированный руками Лексеича набалдашник трости...

Еще не веря, Семен водил пальцами по хорошо знакомой поверхности рукояти, и пытался осознать происходящее. Почему это происходит с ним? Он снова старик? Рванулся, пытаясь встать, но тело отказалось подчиняться. Рука, которой он пытался опереться, подломилась, и Чекунов ткнулся лицом в мокрую траву. Заскрипел зубами, и еще раз попытался встать. Но сил хватило только чтобы привалиться боком к колесу машины. Железо колесного диска уперлось в голову острыми гранями гаек, однако это было не главным...

В груди сипело как в старой гармони, каждый вздох давался с трудом, но Семен постарался успокоиться и постараться понять, что, же все-таки произошло. И результаты были не радостные.

После молодого и здорового тела Семки, организм Лексеича ощущался как тяжелый и инертный груз. Или, может быть, возвращение в юность просто приснилось Лексеичу? И в полудреме мозг попытался представить то, что всю жизнь не давало покоя Чекунову?

Но уж слишком яркими были ощущения и воспоминания, слишком много новых людей, которых Семен не встречал в первой жизни. Приезд в госпиталь, Сиваков, Фира, Анастасия Ивановна, пересечение реки и ночной бой... И этот последний бросок гранаты. Мышцы хорошо запомнили тяжесть увесистой болванки РПГ-41, которую Семен метнул под днище чужой бронемашины, уже не надеясь выжить самому, а лишь только желая поразить врага... Самого взрыва он уже не ощутил. Так было это, или нет? И, неужели он действительно, на несколько дней вернулся в свое прошлое, и что-то изменил? Могло ли такое случиться на самом деле?

Лексеич устало прикрыл глаза. Организм просил, да что там просил — откровенно требовал отдыха. Но, он понимал, что опасно расслабляться. Хотелось понять, что же все таки произошло...

Где-то в деревне залаяла собака, на ее голос откликнулась другая... Деревня дремала в предутреннем сне. Предутреннем? Лексеич приоткрыл глаза и глянул вверх, неудобно вывернув голову. Действительно, на востоке небо уже начало светлеть. Значит, скоро начнут просыпаться и в лагере киношников, кто-то обязательно придет сюда... И что же он увидит? Ползающего по земле старика... Решат, что старикашка лишнего выпил, к гадалке не ходи. Лексеич хрипло засмеялся, но тут же пожалел об этом — болью кольнуло под сердцем. Да, совсем кончился порох в пороховницах. Похоже, что на кладбище старшине Чекунову уже прогулы пишут.

Так все же, было что-то или только пригрезилось, пока сидел в кабине старого грузовика? Как это узнать? Если и вправду, он возвращался в прошлое и пытался вывезти раненых, то удалось ли ему что-то изменить? Удалось ли Андрею пересечь линию фронта? Чекунов поймал себя на том, что начинает верить в свое возвращение на войну.

Но даже если и так — прорезался голос холодного рассудка — как это можно доказать? Съездить на места боев и поискать следы их похода? А какие? Давно сгнило железо и умерли очевидцы. Никому уже не интересна история почти восьмидесятилетней давности... Так и придется, наверное, сомневаться всю оставшуюся жизнь... Хорошо хоть, недолго...

Чекунов сделал еще одну попытку выпрямиться. И на этот раз ему удалось. Теперь он сидел ровно, прислонившись затылком к колесу ЗиСа и глядел на светлеющее на востоке небо. Почему-то стало тяжелее дышать, несмотря на повеявший утренний ветерок. Да и мысли стали как-то путаться, вязнуть в подступающей тишине.

"Похоже — все" Эта мысль уже не вызвала протеста. Равнодушие все больше затягивало сознание старого солдата. "Что ж, что мог — я сделал. Надеюсь... И дай Бог, чтобы это не было простым сном. Пусть доживет до конца войны хоть кто-то, из тех, что был на тягаче и в прицепе. Пусть доживет Андрей, пусть доживет Анастасия Ивановна и капитан Маслеников. И Фира, пусть она обязательно доживет! Она должна, обязательно должна увидеть победную весну!" Крик Фиры "Се-емео-он" все еще эхом звучал в ушах Чекунова. Или, это звенел голос какой-то утренней птахи, встречавшей рассвет? А доведется ли ему самому увидеть восход солнца?

Сбоку что-то скрипнуло. Скосив глаза, Лексеич рассмотрел так и оставшуюся приоткрытой дверку кабины. На траве, под подножкой, осталась валяться его самодельная трость, сделанная из алюминиевой лыжной палки. И гладкая поверхность металла размеренно вспыхивала красным светом. На секунду Чекунов решил что свет ему мерещится от усталости. Повернув голову, что само по себе было проблемой, всмотрелся внимательнее. Свет не исчез. Все так же равномерно красный отблеск ложился на полированную трубку.

Лексеич задержал дыхание, пытаясь рассмотреть источник света, и — случилось странное — свет стал мигать чаще, как будто торопясь о чем-то сказать старому солдату. Вот только что? Чекунов закрыл глаза. Какая теперь разница. Все уже закончилось. Теперь он снова в своем старом теле. А друзья — где-то там, далеко, за стеной времени. И уже все закончилось. Для него, во всяком случае.

Было как-то странно осознать, что удар взрывной волны, от которого до сих пор ломило тело, на самом деле произошел более семидесяти лет назад. Но если под взрыв попал молодой Семка, то почему так тяжело дышать ему, Лексеичу? Выходит, что их жизни на какое-то время соединились в одну? А теперь снова разошлись? И там, в сорок первом году, Семка лежит на сырой траве, возле подбитого броневика... А "Комсомолец", с Андреем за рычагами, еще движется по лесу, пытаясь прорваться к своим. И Фира...

Голова закружилась, Чекунов судорожно вздохнул, пытаясь удержать меркнущее сознание.

С трудом поднял веки. Все так же часто вспыхивал красный отблеск в траве. А ведь это не палка светится. Разгадка была проста. Источник света горел в кабине ЗиСа, заставляя поверхность трости сверкать отраженным блеском.

Будто обиженный тем, что на него не обращают внимания, огонек сменил ритм пульсации. Теперь он вспыхивал только на короткий промежуток времени, и интервалы между вспышками стали увеличиваться, как если бы источник энергии постепенно истощался.

"Наверное, батарея садится" — равнодушно подумал Лексеич. "Только, почему мигает? Лампа разрядки аккумулятора должна просто светить"

Как будто услышав эти мысли, огонек замигал чаще. Даже в своем состоянии, Лексеич заинтересовался столь странной активностью. "А может, это знак для меня? Нужно что-то сделать?" Огонек еще увеличил частоту мерцания, как бы подтверждая верность мыслей старого солдата.

Лексеич вдохнул холодный утренний воздух. И, снова попытался встать на ноги. На этот раз ему удалось, хотя и цепляясь руками за крыло и подножку автомобиля.

Покачиваясь от слабости, он сделал шаг, другой, вцепился рукой в приоткрытую дверцу. Ярко-красная лампа настойчиво мигала на приборной панели ЗиСа, подталкивая старика к действиям. Только к каким? И что при этом произойдет с самим Лексеичем?

Опершись плечом на кабину, Чекунов остановился перевести дыхание. Чего от него хотят? Да и что он может сделать, в конце то концов! Красная лампочка молча подмигнула с панели. От этих вспышек уже рябило в глазах. Ухватившись за руль, Лексеич стал подтягивать непослушное тело в кабину. Даже самому себе он боялся признаться, в жгучей надежде, что зародилась в его душе. "А если я смогу вернуться назад, в сорок первый?". Холодный рассудок говорил о том, что снаряд дважды в одну воронку не падает, что возвращаться на войну по своей воле — это глупость, что...

А, к черту, этот рассудок. Там, в сорок первом, опасно. Смертельно опасно. Но, там молодость и друзья. Там — Андрей, там капитан Маслеников. А еще — там Фира... Думал ли о ней Семен? Неважно. Главное, что друзья нуждаются в его помощи. Ведь приказ еще не выполнен. Лексеич карабкался в кабину, как альпинист на неприступную вершину, не обращая внимания на боль в сердце и струйки пота, что стекали по седым вискам. И добрался, смог... Втиснулся в зазор между рулем и сиденьем. Положил руки на пластмассовую баранку. Вернее, хотел положить. Правая рука вцепилась в обод, а вот левая отказалась подчиняться хозяину. Осталась безжизненно висеть, как неживая.

Лексеич не удивился. Слишком много сил он потратил за последние несколько минут. Тело сжигало себя, в последний раз выполняя приказ хозяина. Лампочка все так же размеренно мигала на панели. А вот стекла кабины постепенно затягивало туманом. Или это темнело в глазах Лексеича?

В просыпающемся лагере киношников кто-то на всю катушку врубил колонки. Из здоровенных динамиков грянули первые такты песни "День Победы". И гремели над полем, уставленным палатками, грузовиками и автобусами, над ЗиС-5, что застыл в строю военной техники: "День Победы, как он был от нас далек..."

Санитарка Эсфирь Дольская

Снова пошел дождь. Когда-то, Фира любила смотреть на косые струи падающие с неба. Но, это было очень давно, еще до войны...

Сейчас дождь был врагом. Он пропитывал одежду, мешая двигаться, превращал землю в липкую грязь, что висла комьями на ногах, хлюпал в грязных лужах. Но, одновременно, дождь был и другом, заглушая шумом падающих капель шаги людей, серой стеной заслоняя идущих от чужих глаз. А ешё, холодная влага смывала соленый пот, что стекал по лицу Фиры.