Палач надел на Лукриссу пояс шлюхи из цветных камней, закреплённых на ремне. Это был знак, низводящий служанку до положения презренной шлюхи, не имеющей права отказать никому ни в чём, кроме калечащего. Лукрисса завопила: "Нет!!!" Секретарь хладнокровно уточнил: "Сейчас мы даруем тебе мягкий приговор в честь праздника. Если ты откажешься его принять, мы заведём процесс и будем расследовать все грехи тебя, твоих товарок и любовников".
"Принимаю", — поникла головой шлюха.
"Продолжаю чтение приговора. Вышепоименованная Лукрисса не имеет права снимать дарованный ей предмет, кроме как во время соития. Она должна сейчас вернуться в таверну, собрать свои вещи, хозяин должен её полностью рассчитать. Она должна оставаться в своём полуразорванном платье, в котором она совершала последний свой недостойный поступок, даже если оно превратится в лохмотья. Она немедленно изгоняется с острова, чтобы не осквернять праздник. Переезд на материк она должна оплатить работой шлюхи. Если корабль не отплывает сейчас, она тем не менее не может вступать на землю острова и должна оставаться на корабле.
На материке она должна дойти до ближайшего женского монастыря со строгим режимом, зарабатывая на жизнь той же работой.
Но в честь Торжества Справедливости и поскольку упомянутая Лукрисса благословлена поцелуем Мастера Тора, мы даруем ей великую милость. Она обменяет свой пояс и все свои вещи на рясу послушницы, полгода проведет в строгом покаянии, полгода в обычном, а далее у неё есть выбор. Либо вернуться в свою деревню или в другую деревню, которую ей укажет монастырь, выйти замуж за почтенного вдовца-крестьянина с детьми и честно служить ему как жена без права развода, либо остаться навечно послушницей и монахиней. Если же муж от неё откажется, то она должна будет вновь надеть на себя пояс шлюхи и тогда уж до самой смерти".
— А теперь немедленно уходи и не порть праздник! — сказал секретарь Лукриссе, и она поплелась к таверне через свист, улюлюканье и плевки толпы.
Слуга был приговорён к немедленному изгнанию с Имперского острова и к восьмимесячному покаянию в качестве гребца на галере Патриарха. Он тоже направился к порту под издевательские возгласы типа: "Пошевели веслом вместо того, чтобы пасти шлюх!"
Но больше всего народу понравился приговор стражникам. Их, как видно, "очень любили и уважали".
"Стражники Ук Иммитир и Лисс Арсильтор неоднократно вымогали деньги как у провинившихся, так и у невинных, но оклеветанных, граждан. Поэтому они должны быть наказаны своим начальством сегодня вечером, после чего должны явиться в местный монастырь и провести год в строгом покаянии на хозяйственных работах, а затем быть изгнаны с острова либо надеть на себя рясы послушников с обетом нести монашеское служение до конца жизни. В компенсацию своих грехов всё неправедно нажитое имущество они должны внести в качестве вклада в монастырь". Стражники поплелись получать плетей от своего начальства, которое они опозорили. Они тащились под выкрики толпы: "Как хорошо! Идите чистить нужники монахам!", "Дерьмо того же цвета, как золото, вот и будьте золотарями!", "Пусть мусора мусор убирают!". И, наконец, вся толпа стала скандировать: "Мусор в сортир!". Стражникам это очень не нравилось, но приходилось терпеть.
После молебна народ стал расходиться с площади. Тор с Толтиссой направились к рядом стоящему Дворцу Королей, из окон которого можно было наблюдать всю церемонию, Слуга повёл Ангтун в таверну. Она шла гордо: в некотором смысле наложница тоже стала героиней дня. К ней подошла какая-то дама, судя по дешёвому платью и украшениям, из бедных дворянчиков, и сказала: "Я была бы готова променять свою участь на твою. Лучше быть рабыней такого доброго и мощного господина, чем свободной в обществе мелких людишек".
* * *
Великолепная пара подошла к дворцу королей. Вдруг люди закричали: "Коронация! Коронация!" Оказывается, за время проповеди кто-то уже сделал две бумажные императорские короны, и их надели на виновников торжества. Один из портных успел сшить две шёлковых императорских мантии, любовную пару облачили в них. Привратники передали о происходящем королям. Вскоре из дворца вышел мажордом и сказал: "Император приглашает самозванца Тора войти". Тор гордо ответил: "В любви императрица по меньшей мере равна императору. Я войду лишь вместе с ней". Толтисса восхищённо сжала его руку. Мажордом вновь вышел и пригласил самозванца и самозванку.
Император Куктинг был герцогом небольшого владения в Айвайе. Айцы выбирали короля перед каждым Великим Сеймом. По традиции он занимал первое место среди королей, поскольку первое время Айвайя была сильнейшим из королевств Империи. Но внутренние раздоры и козни соседей привели к распаду королевства на мелкие владения. Поскольку сан императора ныне давал лишь символическую власть, а расходов требовал больших, двенадцать лет назад Сейм с удовольствием избрал герцога Куктинга Императором старков. Этот властитель был весьма обходительным и умным политиком, и сумел символический сан использовать себе во благо, заключив с сильнейшими королевствами договор, что он сам не будет объявлять как герцог войну никому и не будет поддерживать никого в других войнах, но если кто-то нападёт на домен Императора, все пять главных королевств и Республика Хирра обязуются жестоко покарать провинившегося и за счёт агрессора компенсировать потери императору. Один раз королевства показали, что рассматривают договор серьёзно, полностью разгромив наглого соседнего графа, решившего, когда герцог распустил всё войско, кроме личной охраны, пограбить владения этого идиота. Графство было дочиста ограблено, граф казнён, семья его продана в рабство, а земли присоединены к домену императора. Так что Куктингу удавалось поддерживать честь своего сана, не разоряя герцогство. Правда, после смерти Куктинга сына его императором не избрали, чтобы не создавать вредного прецедента, и беззащитное герцогство поделили соседи.
Император грозно посмотрел на Тора и сурово спросил его:
— Как ты посмел самозванствовать?
— Любовь всегда самозванствует, — гордо ответил Тор.
— Почему ты надел императорскую корону?
— Любовь даже раба делает королём, так что мне невместно было надевать меньшую.
— Как ты посмел привести в наш круг гетеру?
— Любовь заставит всех вас поклоняться ей, так что она выше меня и тебя.
— Ты прекрасно ответил на три моих вопроса, — расхохотался император. — Слуги, поставьте ещё два ложа у нашего стола. Императрица должна возлежать рядом со мной, а тебя положу рядом с королём Старквайи, в чьей земле ты родился и вырос, наглец!
Король был лучше своего изображения на портрете в приёмной зале принца. Он не выглядел таким бессильным и больным, как там. Он был хрупкого сложения, среднего роста, с пронзительными голубыми глазами. На губах у него всё время витала ироничная улыбка. Король было протянул Тору руку для поцелуя, но Тор, сообразив, что нужно продолжать игру, успешно начатую с Императором, точно так же стал протягивать ему свою. Король улыбнулся, и они обнялись как равные. А на ухо король иронично прошептал: "Не в пример другим и не в качестве прецедента!". А Тор громогласно ответил: "Не бойся, твоё величество! Прецедентом это не будет. Когда ещё будет праздник Торжества справедливости и встреча с Императором всемирной невидимой империи! А титул свой я сложу сразу после праздника". Высокое общество сдержанно засмеялось. А Император неожиданно произнес:
— Короли Империи! У меня есть предложение. Узаконить титулы Императора и Императрицы любви для больших имперских праздников во время Сейма! Какая радость будет народу, да и нам приятно иногда в своей среде видеть новых интересных людей. И ещё я предлагаю нам в складчину заказать короны этим Императору и Императрице, дабы народ видел, что его любовь — наша любовь тоже. И объявить сейчас же об этом народу, чтобы какой-то наглый ювелир либо купец не опередил нас с коронами, и чтобы к завтрашнему дню короны были готовы.
— Нам угодно! — единогласно ответили короли. Глашатай возвестил решение королей народу, и сквозь окна донёсся радостный вой толпы, славящей королей и императоров.
Император обратился с несколькими вежливыми комплиментами к Толтиссе, но и он, и она, и все понимали, что главный герой приёма сейчас Тор, и поэтому, после её кратких и остроумных ответов, Император взял руку гетеры в свою и обратился к Тору.
— Мастер и мой собрат на время праздника! Тут ходят в народе легенды о твоих необыкновенных способностях. Кое в чём мы уже убедились, наблюдая за церемонией. Такую светскую шлюшку превратить в своё покорное домашнее животное всего за день — это замечательно! Это умение повелевать! Но ведь у мужчины есть четыре великих предназначения: любить и порождать, творить и создавать, повелевать и подчиняться, воевать и замиряться. То, что творить, любить и повелевать ты умеешь, мы уже убедились, собрат. А теперь расскажи нам о битве под Карлинором. В народе ходят легенды о твоих подвигах, дескать, ты лично сто голов врагов своим молотом в лепёшку расплющил, а сам ни царапины не получил, что из твоего отряда никто не погиб и что ты чуть ли не в одиночку битву выиграл.
— Завязал битву действительно я. Пара царапин на мне после битвы была. Но я был отлично вооружён и никогда не пренебрегал боевыми искусствами. — Тор перевёл дух и выпил чуть-чуть вина.
— Сколько там голов я расплющил, я не считал. Но кто был настолько глуп, чтобы со мной скрестить оружие — голову терял. А, защищая других, я бил по чему попало, чтоб людей зря не гробить. — Тор отхлебнул ещё глоток.
— Выиграл битву принц Крангор. Он в решающий момент ударил во фланг и тыл. Я мог лишь сдерживать своих воинов от бегства. А после битвы я с радостью пил за мир с бывшими противниками.
— Скромно и достойно воина! — сказал Император. — Вот тебе в награду... — он вспомнил условия игры и осёкся, — Собрат, предлагаю выпить с нами по большой чаше вина за твои подвиги, которых, я думаю, будет ещё много!
Кто-то из королей промолвил: "Действительно, достойный Имперский Рыцарь будет!"
Император строго сказал: "Короли, вы что, забыли? В присутствии гетер государственные дела не обсуждаются!" И больше ни слова про политику на этом приёме сказано не было.
В старкском мире запрет на обсуждение государственных дел в присутствии гетер, актёров и деятелей искусства был строжайшим. Считалось, что гетера способна временно заставить любого мужчину (и даже многих мужчин разом) потерять рассудок и принять самое безумное решение. Актёр способен увлечь их чужим, повторённым в своей игре. Ведь своих мыслей и чувств у него нет: он лишь выражает созданное другими. А художник может увлечь государственных мужей в область химер.
На некоторое время этот узкий круг властителей и "властителей чувств" разбился на несколько локальных разговоров. Король Валлины, стройный сильный (но не по сравнению с Тором!) мужчина лет пятидесяти, стал обсуждать с Мастером подробности битвы при Карлиноре. Чувствовалось, что при этом он оценивал боевые и полководческие способности собеседника и остался доволен лишь первыми. Дальше оба обсуждали чисто мужскую тему: достоинства и недостатки разных видов оружия у разных Мастеров. Король Старквайи Красгор интересовался не столько оружием, сколько устройством дома, цеха, мастерской оружейника, выясняя, как ни странно для короля, какие доходы у среднего и у лучшего мастера, сколько обычно длится обучение подмастерья, каковы отношения хозяина мастерской с его людьми, все ли ингредиенты можно достать на месте или требуется некоторые привозить из других стран, насколько трудно их доставать и так далее...
Но вот вышли музыканты, и заиграли мелодию старого имперского марша в честь Императора. Все запели. После этого оркестр заиграл нежную и пронзительную мелодию, и вышедший на помост симпатичный молодой художник запел:
Всё то, что было, не случайно,
Всё жизнью, страстью рождено,
На поле лжи созрело тайно
Высокой истины зерно.
Всё то, что было, безвозвратно,
Следы смываются волной,
Всё вновь прилично, аккуратно,
И только в сердце новый слой.
Всё то, что было, повторится,
Но только, правда, не со мной.
Мелькнуло счастье, как зарница,
И снова туч тяжёлый строй.
Всё то, что было, тайна наша,
С вином любви заветный мех.
Но не до дна испита чаша,
И только это — смертный грех.
— Эту песню Клин Эстайор, что сейчас поёт, сочинил в честь Толтиссы, — негромко пояснил король Красгор Тору. — Рассказывают, что поэт влюбился в неё, но после трёх ночей Толтисса отослала его и больше не подпускает к себе. А он всё пылает безнадёжной страстью и излил её в стихах и песнях.
— Значит, настоящая влюблённость, — сказал Тор. — Ведь он талантлив, красив, и, судя по всему, не порочен. Наверно, столько женщин по нему сохнет.
— Это правда, — ответил король.
Затем исполнили песню Эстайора в честь Тора. Она оказалась вымученной и ходульной. Тор поднялся и прямо сказал:
— Поэт, песня недостойна тебя. Создавай такие же, как прошлая. А эта — творение не Великого Мастера, а пьяницы-подмастерья.
— Правильно, хоть и грубо! — сказал Император. Все сдержанно зааплодировали, непонятно, то ли поэту, то ли Тору.
— Поэт, не расстраивайся! — добавил Тор, увидев, что Эстайор повесил голову. — Песню о мужчине, наверно, не может написать мужчина. Её может создать лишь любящая его женщина.
— А содомит? — ехидно и тихо спросил король Красгор.
— Неизвестно, мужчина ли содомит, — так же тихо ответил Тор. Король Валлины, слышавший это, расхохотался и озвучил разговор.
— Тор, ты прелесть и ты — моя любовь! — вдруг поднялась Толтисса. — Я гетера, а не музыкантша и не поэтесса. Но я сложила песню о тебе. И она взяла лютню.
Всё, что ты говорил, всё, что я говорила
Каждый вздох, каждый взгляд в своё сердце вмести.
Как оазис во льдах вдруг нам жизнь подарила
Чтоб до полюса нам удалось добрести
Там не ждёт нас ни сфинкс, ни гора Махамеру
Ни обитель бессмертных, ни жилище людей.
Начав жертву богам, потеряли мы меру,
И теперь лишь одно: расплатись поскорей.
И среди белой тьмы, в этой хладной пустыне
Ярким солнцем пылает любовный экстаз.
Растопив вечный лёд, осушает трясину.
Ледниковый период завершился сейчас.
На втором куплете мелодию подхватил оркестр, а затем песню повторил оркестр с хором, и музыканты стали её лихорадочно записывать. Император сказал:
— Да, сегодня же эту песню запоёт весь остров!
