Ещё один герой битвы, столь обидно раненый Ярой Клир, был в эти минуты просто счастлив. Крисса в азарте лечения мальчика, в которого она была по-детски влюблена, израсходовала все силы и теперь спала, положив ему голову на грудь. Клир, укрытый вместе с ней полотнищем, лежал и гладил её по голове. Их детская любовь стремительно превращалась в настоящее чистое чувство. А Клир думал о том, как хорошо быть смертельно раненым на поле битвы. Красивые женщины тебя целят, воины тебя прославляют, и ты счастлив, несмотря на боль. Боль даже ещё усиливает ощущение радости от такого почитания. И он произнёс:

Сладчайшая воина участь: погибнуть в победном бою.

Цветами его увенчают, и гимны ему пропоют.

Душа отлетает в круг света, а слава осталась земной,

И в сердце моем навсегда ты, ушедший мой друг, мой герой.

Того, кто в сражении ранен, прекрасные девы целят,

И сам полководец великий его обнимает, как брат.

Он выполнил долг гражданина, достоин средь лучших воссесть,

Любовь ему станет наградой, а вечным достоинством: честь.

Достойная гибель героя на смену десятки зовёт,

Награды терпящему раны для мужества лучший оплот,

Мы помним деяния предков, мы верно заветы храним,

Коль час испытаний настанет, все орды врагов отразим.

Военный наставник, услышав стихи подумал:

"Наивный Клир не думает, что в реальной битве воины не сдвинутся с места и могут просто затоптать раненого сапожищами. Что выносить его с поля битвы будет некому, и он долго будет истекать кровью в компании трупов и умирающих. А потом могут прийти к нему не братья по оружию и не верные их слуги, а мародёры. И даже когда его вынесут, полководец, занятый множеством других дел, навестит его лишь на минуту, чтобы наградить. И друзья забегут ненадолго: их ждут грабёж, награды и пир. И целительница будет занята со столькими ранеными, что ему внимания почти не уделит, она уйдёт к тем, кого можно спасти. Но всё это будет во взрослой жизни, когда Клир уже крепко решит для себя, что лучшая участь для воина: геройски погибнуть в славной битве. Это решение заменит ему все те внешние знаки почитания, под влиянием которых оно вошло в его душу и сердце".

А вслух он ответил:

Прямо с утробы

В кровь нашу вплавлена честь.

Хоть и жаль мёртвых,

Юных героев

Ныне мы славим, скорбя.

Вечером Тор, шатаясь и чувствуя, как будто в сердце у него громадный холодный камень, вошёл в дальнюю комнатку, где без лишних глаз плакала Эсса, а ее утешала Ангтун.

— Злая Судьба! Три сына, и всех потерял! — воскликнул Тор и тоже зарыдал.

— Муж мой, — ответила пораженная слезами Мастера Эсса. — Неизвестно ещё, уйдёт ли Лир. А если уйдёт, я уверена, он найдет способ с честью разорвать путы, наложенные на него отцом по крови. А Картор вполне может вернуться к тебе, когда станет королем или Императором. А я тебе рожу ещё сына.

— И я, — сквозь слёзы промолвила Ангтун.

Эсса хотела было возмутиться: "Куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй!", но сдержалась и ответила:

— Всё правильно! Наследнику будет нужен верный слуга или верная служанка, как Яра Лиру.

И Эсса стала гладить и утешать человека, слезы которого она видела первый раз в жизни.

На следующий день Тор и Эсса шли впереди траурной процессии, в которой несли тело геройски погибшего Линса. Он был увенчан лаврами и миртами, засыпан цветами девушек. Эссе по-прежнему было разрешено обычаями лишь несколько скупых слезинок, а вот Яра могла теперь поплакать вволю. Тор чувствовал, что ком внутри его души становится всё больше и крепче.

В эти же дни получил серьёзнейшую рану в учебном бою наследный принц Картор. Была повреждена печень. Доктор и целительница не сомневались в практически полном выздоровлении, но были уверены, что лечиться придется примерно полгода. К их удивлению, Картор полностью восстановился за две недели. После этого случая король и королева Толтисса переселили доктора и целительницу во дворец, сделали их личными врачами наследника, взяли с них клятву молчания и закрепили её ментальной защитой.

И ещё одно событие случилось в эти же дни. В своём поместье от пьянства умер бывший пожизненный консул Линьи принц Крангор.

* * *

Когда через пять дней после битвы царь и князь вернулись, основной их обязанностью стало награждать победителей и делить захваченную добычу.

Ликарину присвоили титул барона. Так что теперь ему придется добывать себе реальное владение на новых землях. Больше всего Ликарин был расстроен тем, что не может теперь во время ласк как следует обнять Киссу, а та его шутливо упрекала в том, что ему не хватает её объятий. По взаимному согласию, любовники решили расстаться в последнюю ночь перед отплытием.

Князь решился на то, чтобы устроить пир с гетерами и художницами в своем дворце. Ириньисса очаровала князя, а за Киссой, из уважения к герою битвы барону Ликарину, лишь слегка ухаживали.

На следующее утро князь щедро одарил Ириньиссу и при всех заявил:

— То, что я пережил, я никогда не забуду. А теперь я предлагаю, Ириан, тебе следующее. Я разведусь со всеми своими жёнами, кроме матерей моих сыновей, и сделаю тебя своей старшей женой. Более того, впервые в истории княжества и второй раз в истории Агаша я короную тебя княжеской короной и посажу тебя рядом с собой на престол как княгиню. Твои дети будут считаться старшими, Ириан.

— Я не могу остаться здесь. Я должна ехать со своими людьми. Я не могу уйти из цеха, пока мы не подняли достаточно Высокородных, чтобы он мог существовать и дальше, — стараясь быть предельно вежливой и доброжелательной, отвечала Ириньисса.

Видевший эту сцену поэт Эсс Креарин произнес на Древнем языке:

Она смотрела долгим взглядом на него

Своих искрящихся агатом дивных глаз.

— Прощай, моя любовь, прощай, в последний раз.

Но оставаться для меня нельзя у вас.

Мне нужно уплывать далёко-далеко.

(Несущая Мир)

А сама Ириньисса подумала:

Я не хочу на этом троне умирать,

Иль власть жестоко в свои руки прибирать!

(Несущая Мир)

— Тогда прошу тебя, Ириан, удались и не попадайся больше мне на глаза. Иначе я либо похищу тебя, либо убью, либо начну, позабыв о своем достоинстве, просить тебя о любви. Во всех трёх случаях я потеряю честь и душу. А я хочу сохранить и то, и другое.

И князь надел на её шею янтарное с бриллиантовыми подвесками ожерелье.

Царь и князь провели ещё два раза совместные военные учения, придвигая объединённое войско к границам соседних княжеств и возвращаясь с дарами от перепуганных соседей и с выгодными мирными договорами, где давно имевшиеся мелкие территориальные споры решались в пользу Лангишта. Возвращаясь со вторых учений, князь сказал:

— А всё-таки лучше было бы сначала нашим войскам запереться в городе.

— Чем же лучше? — удивился царь.

— Переругались бы эти союзнички между собой, а потом половина их помогала бы нам бить других и с лихвой вернуть награбленное без такой опасности, как вступать в битву против втрое превосходящего врага.

— Это нам было необходимо! Мы должны были показать всем твоим соседям, что побьём их при любом численном превосходстве.

— А нам это ещё выльется боком. Вы уйдёте, а все соседи теперь ненавидят Лангишт. Если бы мы сначала заперлись, они бы ненавидели друг друга. Каждый бы считал своих союзничков предателями.

Царь рассмеялся и обнял друга. Князь ещё раз попытался уговорить царя на совместный завоевательный поход, аргументируя тем, что покарать пустосвятов было заветным, хотя и явно не высказанным, желанием Настоятеля. Но царь был непреклонен.

Князю жениться не удалось, хоть и хотелось, а обоим братьям царицы пришлось жениться на княжнах. В семье принца появились две маленькие симпатичные быстроглазые смуглянки, которых переодели в одежду северян и начали учить языку, этикету и манерам. Своих шурьёв царь успокоил, что брак заключался не по самому торжественному обряду и что они смогут в качестве первой жены взять гражданок.

* * *

Син Киринор прибыл через четыре дня после битвы, чутьём купца угадав, когда надо поспеть на распродажу военной добычи. На следующий день вернулся царь и попросил Сина задержаться, пока они не поговорят как следует. Царя интересовало, как идут дела на Агоратане. Лишь на третий день царь смог уделить пару часов разговору наедине с Киринором. Киринор начал с хороших новостей.

— Кирс Атарингс твердой рукой правит на острове. За пару недель до моего отплытия попытались сунуться пираты, сразу три корабля. Твоё величество ведь знает, как наместник их ненавидит. Он собрал всех ихлан и старков, а меня заставил идти на моём корабле и по сигналу атаковать пиратские. Это было бы безумием, если бы пираты не бросили их почти без охраны: все помчались на берег убивать и грабить. Так что теперь у нас четыре корабля. А когда на пиратов, которые собирались садиться в лодки и отбивать корабли, бросились со всех сторон ихлане и старки, они просто обделались и посдавались. Я сам видел их грязные тела и чувствовал вонь от них. Атарингс всех капитанов, боцманов и квартирмейстеров распял на рамах. Так что местные вырожденцы со всего острова сейчас ходят к столице и издеваются над теми, которых они всю жизнь до смерти боялись. Однако как отвратительно жестоки эти добренькие и мирные людишки, когда у жертвы нет возможности сопротивляться!

— Остальных пиратов Кирс на колы посадил?

— Да ты что, государь! Он человек расчётливый, и ему очень понравилось, как с пиратами поступили миногаи. Он их всех кастрировал и обратил в рабство. Некоторых у нас уже купили заезжие купцы, а остальных распродал за символическую цену старкам острова.

— Какие потери в битве?

— У старков двое легко раненых. Ихлан погибло трое.

— Прекрасно! Три горца за три корабля! А как поступил наместник с гребцами?

— Свободных гребцов всех в рабство обратил, кроме тех, которые в битве на нашу сторону перешли. Рабов он спросил в первую очередь: кто из них граждане Империи? А затем: кто желает служить в войске? Вышла половина. Остальные так и остались рабами, этим же наместник велел раздеться и без оружия сражаться с ихланами. Те на них бросились с деревянными мечами и дубинками и начали как следует колотить. Кто не струсил, не сбежал, сопротивлялся, тех взяли в армию. А остальные пошли в рабство к людям. Даже бывшие граждане Империи. Они кричали о своём гражданстве. Атарингс ответил им, что они не в Империи и нужно доказать, что ты не вырожденец и достоин гражданства. Вот тех граждан, кто выдержал битву, сразу сделали гражданами Лиговайи и дали им по деревне на троих. Один от смердов отказался и сразу свою лавочку завёл, наместник ему ссуду дал, естественно, без процентов и без страховой выплаты. Так что у нас десять новых граждан прибавилось.

— А кто они?

— В основном рыбаки и купцы. Семь валлинцев, два хирринца, один старк.

— Неплохо! А как горцы, приняли новых воинов?

— Приняли! Правда, сразу же поставили их на место: вы доказали, что можете сражаться вместе с нами, но пока вы не побывали в боях, вы низшие, будете выполнять самую грязную работу воинов и слушаться нас, высших. Ихлане не желают ни слова говорить на местном языке, пытаются перейти на старкский и сейчас говорят на какой-то невообразимой смеси валлинского пиратского, агашского и ихланского с примесью старкских слов.

— Это уже неплохо! Но я не услышал, что Кирс освободил тех, кто пошёл в воины.

— А ты позабыл, царь, что он ведь и ихлан не освободил? Разве лучше, если они будут слугами либо смердами? Жениться им всё равно нельзя, а детей они очень активно делают по всему острову. Скоро у всех местных баб и девиц будут большие животы. А потом как народится детишек... Так что воины у нас — царские рабы.

— Ну это славно! А что ещё?

— Уже три раза заходили торговые корабли. Один раз агашские, два раза из местных царств.

— Поздравляю! Вы там неплохо держитесь!

— С чем поздравлять? У меня всего один приказчик остался и один бывший слуга. Остальные уже свои лавочки завели.

— А ты хотел быть единственным торговцем на острове? А как им так быстро удалось?

— Они приходили в лавку к вырожденцу, смотрели на него повелительными глазами, и он добровольно отдавал им себя и семью в слуги, лавку во владение, а дочь в наложницы. Никому даже грозить не пришлось. Слабые души!

Но кое-что в рассказе насторожило царя и особенно его мудрую царицу. На острове совсем нет гражданского слоя. Лишь господа, рабы и слуги из местных, которые ещё хуже рабов. Добавились в граждане валлинцы, а ведь валлинский язык и так туда проникал. Неясно, удержится ли остров надолго и останется ли он старкским по культуре. Убей человек двадцать граждан, и всё...

* * *

Через две недели после возвращения царя флот снялся с якоря и пошел дальше на восток. Начался последний переход.

Словом,

Часто святоши

Страшных подонков вредней.

За пустосвятством

Чёрные души

Прячут жестокость и ложь.

— Глава 10. Ненасильник Аориэу

Вернёмся на двадцать солнечных лет назад, когда на Юге про старков ходили только смутные слухи, а республика Ненасильников казалась процветающей и вечной.

На юге республики рос густой лес, куда обычные люди не очень-то заходили. В этой чаще расположились четыре деревни Древних. Всё вокруг них было обложено коварными ловушками, а звери порой встречали чужаков почти как бешеные.

Деревни леса примерно равны по величине. В поселении около тысячи дворов. У каждого участок в две-три десятины, с биоценозом которого сосуществует семья, живущая во дворе. "Семьёй" эту ячейку общества мы называем только потому, что для нее нет более подходящего слова в нашем языке. На самом деле это совокупность людей, связанных общей аурой, гармоничными взаимоотношениями между собой и со всем живым на их участке. Поскольку ауры членов семьи должны согласовываться, часто она включает несколько поколений предков и потомков, но это не обязательно. По той же причине мужчины и женщины примерно одного возраста в семье обычно живут как мужья и жёны, и часто почти как семейные пары в нашем понимании, но никаких формальных правил по этому поводу нет. Отца ребёнка Ненасильники легко определяют по ауре, даже если им оказался пришелец из другой деревни или из внешнего мира (от пришельца берут волосы, ногти, а ещё лучше семя, и хранят год, на случай, если понадобится установить происхождение ребёнка). Но отцовство само по себе никаких формальных обязательств или прав не даёт. Впрочем, точно так же и материнство.

Вообще единственный принцип, которого Ненасильники придерживаются формально и без всяких исключений: недопустимость собственноручного насилия ни в какой форме. Всё остальное оценивается по критериям гармонии с биоценозом (деревня и общество людей также считаются биоценозами) и удачи. Поэтому слова, говорящие о морали или чести, Ненасильникам понимать труднее всего, и нельзя думать в разговоре с ними, что для них значения хотя бы отдалённо похожи на смысл, придаваемый обычными людьми.