— Да. Это были ракшады, — наконец проговорил Мун. — Мальчик спрятался среди камней. Наступила ночь. Неожиданно раздался грохот, кто-то дико закричал, посыпались камни. Но ребенку ничего не удалось разглядеть. И только на рассвете он увидел, что завалило пещеру, ту самую, куда затолкали ориентов. Мальчик целый день ждал, когда начнут разбирать завалы. Но прошел еще один день, и еще. Он сбился со счета, сколько раз всходила луна. И понял, что его отца уже нет в живых. Дождавшись ночи, мальчик пробрался к морю и поплыл.
Мун всхлипнул. Принялся размазывать по морщинистым щекам слезы.
— Ориенты не плачут, — укоризненно промолвил Йола, но подозрительно быстро отвернулся.
Мун продолжил:
— Да, ориенты никогда не воевали. Но, выслушав рассказ ребенка, все как один крикнули: "Месть!" Прихватили сети, вплавь добрались до склона, где был расположен лагерь ракшадов. Они еще не знали, как наказать врагов, а потому долго наблюдали за ними. Как мальчик, питались сырой рыбой и водорослями и не выходили из воды. Ракшады не покидали лагерь. На единственной тропе, взбегающей в горы и видимой с моря, никто не появлялся. Но на краю обрыва спиной к лагерю стоял караул и всматривался в море. И вот тогда закралось подозрение: они ждут корабль. Или шхуну. Ориенты не ошиблись. Пришел небольшой корабль. Ракшады бросили якорь, спустили лодки. В них спрыгнуло несколько человек. Но до берега они не добрались. Ракшады так и не поняли, что случилось. Лодки перевернулись, а их товарищи уже не вынырнули. Им на помощь с корабля кинулись еще люди.
Мун неожиданно хохотнул:
— Глупцы!
Адэр придвинулся на край кресла:
— Что произошло с ракшадами?
Мун расправил плечи и будто сразу вырос:
— Ориентам в море нет равных! Вы нигде не найдете таких пловцов и ныряльщиков, как морской народ.
Посмотрел на брата. Когда повернулся к Адэру, в глазах горела гордость.
— Про ориентов ходит много сказок. В них говорится про способность морского народа дышать под водой.
— Я слышал эту сказку, — промолвил Адэр.
— Так вот, это и впрямь выдумка. Но ориенты могут задерживать дыхание так долго, как не может никто другой. И в те далекие времена благодаря своим легким ориенты оказались намного сильнее могучих ракшадских воинов. Женщины опутали гребной винт корабля сетями. Мужчины раскачивали ногами лодки и утаскивали врагов на глубину. Точно так же поступили и с теми, кто бросился на помощь. Осталась только горстка людей на корабле и кучка ракшадов на берегу. Не знаю, — Мун пожал плечами, — может, в тот миг они думали о морском дьяволе? Но, как бы там ни было, корабль не мог пуститься в путь без команды и с опутанным винтом. И вот тогда на нос судна вышел их главарь и закричал, предлагая перемирие. Он даже не знал, к кому обращается. Но, видимо, ему хватило ума отбросить в сторону сказки о дьяволе. Он пообещал, что впредь его люди не тронут тех, чей дом море. Что и потомкам своим накажут не прикасаться к тем, кто произнесет заветное слово. С тех пор у нас есть и боевой клич, и заветное слово.
Стараясь усмирить дрожь, колотившую все тело, Адэр вцепился в подлокотники кресла:
— Какое слово?
Мун смотрел на брата, а тот, насупившись, разглядывал свои ладони.
— Это слово "Йола"? — спросил Адэр.
Казалось, стариков парализовало.
— Верно? Йола? — требовал ответа Адэр.
Мун медленно повернулся к нему:
— Откуда вы знаете?
Адэр заставил себя вальяжно развалиться в кресле:
— Догадался. По вашему виду.
— Да, — растерянно проговорил Мун. — Вы угадали. Имя маленького мальчика, моего старшего брата — Йола.
— Теперь объясни, зачем ты рассказал эту историю.
— Яр, отец Малики, — выходец из морского народа. В ее жилах течет наша кровь, хотя ориенты не хотят это признавать. Малика, как и наш отец, была в плену. Только рядом с нашим отцом не было такого человека, как вы, и он погиб. Я готов целовать землю, по которой вы ходите. Я готов отдать за вас свою жизнь. И я прощаю вашего отца за то, что он сотворил с ориентами. Я лично упаду перед ним ниц и попрошу отомстить за Малику.
— Боюсь, армия Тезара вычистит прибрежные поселения так, что в них не останется мужчин. И в первую очередь пострадает резервация ориентов. Но ты прав, старик. Придется просить помощи у Великого.
Мун посмотрел на брата:
— Ты этого хочешь?
Йола долго глядел в сторону, потирая кончик носа.
— Морской народ поможет, — наконец произнес он.
Адэр коротко кивнул:
— Спокойной ночи.
— Мой господин! — промолвил Вилар. — Уделите мне время.
— Спокойной ночи!
Когда за стариками и Виларом закрылась дверь, Адэр рухнул на кровать. Уткнувшись лицом в подушку, со стоном сжал кулаки.
Вряд ли кто догадался, зачем он привез ориентов в клинику. Помочь Малике... безусловно... Но была еще одна, более важная причина. Вернись девушка в замок, поднятая на ноги усилиями маркиза Ларе, и задумка обрести сообщников в лице морского народа потерпела бы крах. Здесь же, в больничной палате, ее лик, ее тело лучше самых красноречивых фраз поведали о том, что произошло с ней в бандитском лагере. Ее страдания не могли оставить ориентов безучастными. Именно на это он рассчитывал. Но... если миф, легенда, сказка, рассказанная Муном — правда... С каким умыслом старик вытащил на свет историю, о которой знали разве что кучка ракшадов и сам морской народ?
* * *
Дождливый вечер заставил собраться за одним столом. Ужин на троих — хозяин, правитель и маркиз Бархат — был редкостью. Гости молчали, занятые своими мыслями. Ярис Ларе, помешивая чай, также предавался размышлениям.
Он беспокоился о душевном состоянии правителя. Каждое утро Адэр спрашивал: "Жива?" — и получив утвердительный ответ, вновь закрывался в своей комнате. Сидел там до позднего вечера. Затем отправлялся в парк и пропадал там почти до рассвета. И сколько бы Ярис ни говорил, что такой распорядок дня доведет его до нервного истощения, Адэр советовал уделять больше внимания истинным больным.
Не понимая, что удерживает правителя в замке и чего он ждет, Ярис, не сильный знаток психологии, ночами перелистывал всю имеющуюся в библиотеке литературу, а утром, встретившись в столовой зале, пытался вывести Адэра на откровенный разговор. Не получалось. Тогда стал ловить всё: слова, взгляды, жесты. Добавлял к ним слухи, просочившиеся из Тезара. Но он и раньше знал, что Адэр — властная, пылкая и порой сумасбродная натура. А такие люди зачастую подвержены психическим расстройствам. И это пугало Яриса. Такому темпераменту обязательно нужен противовес. Не груз тела и костей, а противоположная по заряду мощь, способная остудить горячую голову правителя, привести его мысли и чувства в равновесие и направить течение своевольной реки в нужное русло.
Вот и сейчас Адэр сидел мрачнее тучи. Даже воздух вокруг него словно подернулся зыбкой рябью, настолько его думы были тяжелы и беспокойны.
Что объединяет его со спутниками?
Мун и Йола, однозначно, оказались рядом по воле случая. Маркиз Бархат... а он, похоже, действительно влюблен в моруну. Правитель здесь из-за него? Нет. Поддержки, как и, собственно, попыток вразумить заблудшего друга Ярис не заметил.
Малика... Безусловно, ее что-то связывает с Адэром. Недаром девушке из низшего сословия выпала честь быть сопровождающей дамой. Но они так не похожи — с неравной кровью и различным воспитанием. Двумя словами — разные миры.
— Господин...
Ярис, еще блуждая по своему разуму, не сразу сообразил, что рядом стоит Вельма, сиделка Малики.
— Больная очнулась, — сказала она чуть слышно.
Раздался скрип ножек стула по паркету.
— Проводите меня к ней! — прозвучал голос Адэра.
* * *
Ветер стучал в окна крупными каплями дождя. Старики похрапывали в разных углах комнаты — Йола скрутился на пледе возле кровати, Мун развалился в кресле возле двери. Малика прислушивалась к их дыханию и уже жалела, что отказалась от успокаивающей настойки.
В спальне было темно. Ночник, ранее горевший все ночи напролет, последние дни тушили. Малика уже не вскакивала с криками с кровати при малейшем шуме в коридоре или под окном. Ночные кошмары перестали ее преследовать, они прочно обосновались в воспоминаниях. Малика на удивление быстро научилась заталкивать их на дно памяти, вызывая на поверхность светлые дни и милые образы.
Она мысленно благодарила бывшего наместника, который почти каждый вечер заставлял читать ему законник Ракшады. В то недалекое время Малика злилась, путаясь в непонятных названиях и мудреных именах, но беспрекословно подчинялась. Как только окна затягивали серые сумерки, спешила в кабинет, прижимая к себе толстый потертый том. У многих указов лишь озвучивала начало, некоторые дочитывала до середины, наместник отмахивался, и она листала дальше. А законы о наказании женщин — за взгляд, за слово — перечитывала несколько раз, уже лежа в своей постели. Ракшадок либо закапывали по шею в раскаленный песок, либо сбрасывали со скалы в море.
Малика не понимала странную прихоть немощного человека — интересоваться законами и историей Ракшады. Этого не понимала и сейчас. Но неизменно в молитве перед сном припоминала имя наместника, отводя ему роль спасителя. И пусть ее не сбросили в море, как приказал воин, а подвергли жестоким мукам, но, промолчав, она могла уже быть чьей-то наложницей в далекой и дикой Ракшаде.
Малика поворочалась в кровати, прислушалась к утихающему дыханию Йола. Старик с трудом переносил сухой воздух и ночами громко хрипел. Но дождь за окном и долгожданная прохлада разыгравшейся непогоды успокоили его утомленную грудь. Хрип плавно перетек в сопение, и вскоре над стариком повисла тишина. Чего нельзя было сказать о Муне. Захлебнувшись храпом, он частенько выплевывал какое-то дедовское ругательство и вновь забывался сном.
Малика подоткнула себе под спину подушку, посмотрела на затуманенное дождем окно. Мысли носились, как шустрые ящерицы, отгоняя сон и заставляя заново пережить последние дни.
Две недели назад, когда Малика пришла в себя, первым человеком, кого она увидела, была дремавшая в кресле белокурая девчушка в белоснежном платье. И первое, что пришло на ум — ангел. Запомнился испуганный и в то же время радостный взор светлых, как весеннее небо, глаз. Ангел выпорхнул из спальни, и из коридора донеслись торопливые, совсем не ангельские шаги.
В комнату вошел маркиз Ларе. Малика его узнала сразу — на приеме в замке Адэра он единственный смотрел на нее прямо. Маркиз притронулся к ее лбу, схватил руку, принялся считать пульс. Из-за его плеча вынырнули Мун и Йола. Бедные старики... Мун упал на колени. Прижался к ладони шероховатыми губами и расплакался. Йола прикоснулся к ее подбородку. Ноющая боль стихла, точно перетекла в острые пальцы старца.
Внезапно ее окутало облако нежности — это Вилар. Золотистые глаза влажно блестели, губы, растягиваясь в улыбке, подрагивали. И тотчас в тело впились острые колючки — за спиной Вилара возвышался Адэр. Малика почувствовала необъяснимый страх, исходивший от него.
Адэр выставил всех за дверь. Немного помолчал, взирая в сторону. Произнес: "О том, что я был в плену, никто не должен знать". Помедлив, добавил: "Расскажешь старикам о ракшадах". И ушел.
Адэр и Вилар уехали в тот же вечер. И в тот же вечер вернулась резь в груди. Порой казалось, что сердце скручивается, как тряпка в руках прачки. Иногда трепыхалось, точно бабочка в сачке. И все чаще вытягивалось в тонкие, звенящие нестерпимой болью струны. Но Малика уже знала — как только она вернется в замок, эта боль исчезнет.
Старики ни на секунду не покидали ее комнату. Мун развлекал веселыми рассказами и выдуманными историями. Йола следил за выполнением всех предписаний доктора Ларе и лично от себя добавил массаж и непонятные утомительные упражнения.
Сначала Малика противилась, хотя сама была свидетельницей чуда, свершившегося с Виларом. Постепенно занятия стали доставлять удовольствие, а, следовательно, приносить все больше пользы. Да и Всевышний неспроста несколько дней продержал ее без сознания, лишив возможности двигаться, думать и страдать, и предоставил телу и душе отдых, столь необходимый для выздоровления.
Каждое утро доктор с ошеломленным видом осматривал ее. Малика понимала, чем вызвано его изумление, и боялась вопросов. Маркиз ни о чем не спрашивал. Обрабатывая еще незаживший рубец на плече, раны на губах и переносице, рассказывал об изобретенной им уникальной мази, способствующей быстрому избавлению от различного рода дефектов кожи. Но ее не волнует — останутся шрамы или нет, вернет ли кожа бронзовый оттенок или всегда будет болезненно бледной, примут ли губы и овал лица привычные очертания. Главное, что она может наслаждаться новой жизнью.
Совсем недавно Малика будто находилась в сонной полудреме. Она жила чужой жизнью, читая книги и переписывая истории из архива.
С появлением Адэра и Вилара с глаз слетела поволока сна — оказывается, можно прислушиваться к своему сердцу и разуму, а не питаться чужими мыслями; можно идти вперед, а не стоять за чьей-то спиной; можно высказывать свое мнение, а не молчать.
Знакомство и общение с молодыми, сильными людьми, а не с седыми обитателями замка, привнесло в дни другой оттенок неба, новый аромат воздуха и ранее неизведанное состояние души.
Малика села на край постели — закружилась голова. Подождала, пока прояснится сознание. Опустила ноги на прохладный пол. Медленно сползла с перины. Несколько глубоких вздохов, как учил Йола, и шаг вперед. Шаг, еще один, еще... а вот и окно.
Малика слушала дождь и знала, что старики проснулись.
— Плохая я нынче помощница, — произнесла она.
Мун приблизился, обнял ее:
— Девочка моя!
Малика повернулась к старику и уткнулась лбом в его острое плечо.
Мун погладил ее по голове:
— Ничего, доченька. Скоро будешь бегать.
— Скажи, куда мы с тобой поедем?
— Йола звал с собой к ориентам. Знаю, море быстро поднимет тебя на ноги. Но к ним поехать не получится.
— Почему?
— Правитель прислал за нами машину. Только маркиз Ларе разрешит, мы вернемся в замок.
— В замок,— эхом повторила Малика и еще сильнее прижалась к Муну. — В парке маркиза есть дуб?
— Дуб? Зачем тебе дуб?
— Хочу обнять его. Так же крепко, как тебя. Или березу. Но лучше дуб.
Мун прикоснулся губами к ее лбу:
— Девочка моя, ты бредишь.
— Да, это бред, — тихо промолвила Малика. Немного помолчала, слушая биение сердца старика, и вновь прошептала: — Я чувствую запах дубовой листвы. Отведи меня в парк.
— Сейчас ночь и дождь.
— Мне очень надо.
Из-за спины Муна вынырнул Йола и накинул Малике на плечи одеяло:
— Раз надо, идем.
* * *
Ночная и дневная смены в полном составе, охрана прииска и конторские служащие томились в очереди возле крыльца проходной. Глядя на пустой стул, на котором уже должен сидеть кассир, на пустой стол, на котором уже должен лежать мешочек с зарплатой за неделю, люди мрачнели. Высказывались предположения, что жалование им не видать как своих ушей — начальник под арестом, его дом и имущество конфискованы, а семейство ютится у родственников. И, словно впитывая в себя невыносимо горькие мысли и разъедающие сердце слова, лазурное небо над прииском сгущалось в грязную синеву, перетекало в свинцовые тучи и грозило обрушиться ливнем на многострадальные головы.
