Он знал, что ведет себя глупо, и на самом деле ему было все равно. Не в данный момент. И он также не чувствовал никакой особой ответственности за свою рациональность. Конечно, на этот раз Шарлиэн была на другом корабле... но это означало только, что у нее будет возможность утонуть самостоятельно на обратном пути из Корисанды. При условии, — напомнил он себе, — что КЕВ "Доун стар" еще не затонул где-нибудь в море Чисхолм, забрав с собой императрицу и наследную принцессу.
О, прекрати это!
Он покачал головой, чувствуя, как его неодобрительный хмурый взгляд исчезает в ухмылке, когда Кэйлеб Армак спустился по трапу, полностью игнорируя тщательные формальности, необходимые для надлежащего прибытия императора в свою столицу. Трубачи, как никто другой удивленные тем, что Кэйлеб отклонился от ожидаемого порядка высадки, начали запоздалые фанфары, когда ноги юного монарха коснулись причала. Половина собравшихся придворных выглядела оскорбленной, еще четверть выглядела удивленной, а остальные так же громко хохотали, как любой из матросов галеона или наблюдающих за происходящим грузчиков.
Ты не собираешься их менять... И даже если бы ты мог, ты знаешь, что на самом деле не стал бы этого делать, — сказал себе Грей-Харбор. — Кроме того, это часть магии. И, — выражение его лица стало серьезным, — часть их легенды. Часть того, что заставляет все это работать, и у них бы этого не было, если бы Бог не дал им это. Так почему бы тебе просто не сделать то, что они, очевидно, хотят, и не довериться Богу, чтобы Он продолжал делать все правильно?
— Добро пожаловать домой, ваше величе.., — начал он, отвесив официальный поклон, но был прерван парой мощных рук, которые, как и остальная часть императора, явно не заботились о протоколе, заключив его в крепкие объятия.
— Хорошо быть дома, Рейджис! — сказал голос ему на ухо. Руки вокруг него напряглись, две жилистые ладони сильно ударили его по спине, каждая по разу, а затем Кэйлеб отступил. Он положил эти руки на плечи Грей-Харбора, глядя ему в лицо, и улыбнулся своей широкой, заразительной улыбкой Армака.
— Что скажешь, если мы с тобой вернемся во дворец подальше от всего этого шума, — он мотнул головой в сторону ликующей толпы, которая делала все возможное, чтобы оглушить всех в Теллесберге, — и распробуем крепкие холодные напитки, пока выкладываем друг другу все новости?
* * *
— Спасибо, что присоединились к нам, Пейтир, — сказал архиепископ Мейкел Стейнейр, когда Брайан Ашир снова ввел Пейтира Уилсина в его кабинет.
Интендант начал улыбаться в знак признательности, но затем его лицо внезапно стало нейтральным, когда он понял, что тут уже присутствовали Хейнрик Уэйнейр, пожилой епископ Теллесберга, и император Кэйлеб.
— Как вы можете видеть, — продолжил Стейнейр, наблюдая за выражением лица Уилсина, — к нам присоединилась пара дополнительных гостей. Это потому, что нам нужно обсудить с вами кое-что довольно... необычное. Боюсь, кое-что, что может потребовать довольно серьезного убеждения. Так что, пожалуйста, проходите и присаживайтесь. Ты тоже, Брайан.
Ашира, казалось, не удивило приглашение, и он коснулся локтя Уилсина, заставив молодого шулерита продолжить движение. Они вдвоем подошли к столу Стейнейра, чтобы почтительно поцеловать его кольцо, затем уселись на два из трех все еще незанятых стульев, расположенных лицом к архиепископу и другим его гостям.
— Позвольте мне выразить собственную благодарность вместе с Мейкелом, отец, — сказал Кэйлеб. — И не только за то, что присоединились к нам сегодня. Я хорошо осознаю, насколько мой Дом и мое королевство — вся империя — обязаны вашему состраданию и открытости. Честно говоря, это осознание является одной из причин этой встречи.
— Прошу прощения, ваше величество? — выражение лица Уилсина было смесью удивления и озадаченности.
Император вернулся в Теллесберг только вчера днем, и во всем, что накопилось с тех пор, как он и императрица покинули Старый Чарис при отъезде в Чисхолм, должно быть, произошел настоящий вихрь деталей и решений, требующих его внимания. Так что же он делал здесь вместо залов дворца Теллесберг? Если бы он хотел встретиться с архиепископом Мейкелом или кем-либо из них, он мог бы легко вызвать их во дворец, а не встречаться с ними здесь. Если уж на то пошло, как он добрался до кабинета архиепископа Мейкела так, чтобы никто этого не заметил? И где были имперские стражники, которые должны были присматривать за ним?
— В ответ на один из нескольких вопросов, которые, я уверен, крутятся в вашем активном мозгу, — сказал Кэйлеб, — между дворцом Теллесберг и собором есть туннель. Он существует уже почти два столетия, и я не первый монарх, который им пользуется. По общему признанию, сейчас мы используем его немного чаще, чем раньше, и мы никогда не использовали туннель между собором и дворцом архиепископа до, гм, недавней смены руководства. — Он заразительно улыбнулся. — Я бы ни капельки не удивился, обнаружив, что между множеством соборов и множеством дворцов были похожие туннели. Князь Нарман подтвердил, что в Эрейсторе, во всяком случае, такой есть.
— Понимаю, ваше величество. — Уилсин знал, что его голос все еще звучал озадаченно, и Кэйлеб усмехнулся.
— Вы так много видите, вы имеете в виду, отец, — сказал он. — Но в остальном вы все еще не в курсе, не так ли?
— Боюсь, что так, ваше величество, — признался Уилсин.
— Скоро все станет ясно, отец. На самом деле, — выражение лица императора внезапно стало серьезным, — вам скоро станет ясно очень многое. Однако, прежде чем мы перейдем к этому, Мейкел хочет вам кое-что сказать.
Кэйлеб откинулся на спинку стула, передавая разговор архиепископу, и Уилсин повернулся, чтобы посмотреть на главу Церкви Чариса.
— То, что мы собираемся вам сказать, отец, — голос Стейнейра был таким же серьезным, как и выражение лица императора, — станет для вас шоком. На самом деле, даже кому-то с вашей верой будет очень трудно в это поверить... или, по крайней мере, принять. И я знаю — знаю из личного, не понаслышке, поверьте мне, — что это полностью изменит ваш взгляд на мир. Решение рассказать вам было нелегко принять, и не только людьми, которых вы видите в этот момент в этой комнате. Правда в том, что я отправил вас в монастырь святого Жерно не по единственной причине, сын мой. Я послал вас туда из-за духовного кризиса, с которым вы столкнулись, и был абсолютно честен с вами, когда сказал вам, что пережил подобный кризис много лет назад и нашел ответы на него в монастыре святого Жерно.
— Чего я вам тогда не сказал, так это как то, чему я научился в монастыре святого Жерно, изменило мою веру. Верю, что это расширило и углубило эту веру, но честность заставляет меня сказать, что это могло бы так же легко разрушить мою веру навсегда, если бы она была представлена мне хотя бы немного по-другому. И вторая причина, по которой я послал вас к отцу Жону и отцу Абелу, заключалась в том, чтобы дать им возможность встретиться с вами. Чтобы узнать вас получше. Если быть предельно честным, то оценить вас... и то, как вы могли бы отреагировать на то же самое знание.
Уилсин сидел совсем неподвижно, не сводя глаз с лица архиепископа, и где-то глубоко внутри он чувствовал натянутое, поющее напряжение. Это напряжение росло, скручиваясь все сильнее и сильнее, и его правая рука обхватила пальцами нагрудный скипетр.
— Причина этой сегодняшней встречи в том, что Братья решили, что будет лучше поделиться тем же знанием с вами. Возможно, это не самый безопасный поступок и не обязательно самый мудрый, но самый лучший. Братья чувствуют — как и я, — что вы заслуживаете этого знания, но в то же время это палка о двух концах. В том, что мы собираемся рассказать вам, сын мой, есть опасности, и не только духовные. Существуют опасности для нас, для вас и для всех неисчислимых миллионов детей Божьих, живущих в этом мире или которые могут когда-либо жить на нем, и я боюсь, что это может принести вам сильную боль. Но я также верю, что в конечном счете это принесет вам еще большую радость, и в любом случае я бы никогда не причинил вам этого, если бы не мое глубокое убеждение, что одной из причин, по которой Бог послал вас в Чарис, в первую очередь, было получение именно этого знания.
Он сделал паузу, и Уилсин судорожно вздохнул. Он оглядел другие лица, увидел ту же торжественность во всех них, и часть его хотела остановить архиепископа, прежде чем он сможет произнести еще одно слово. Было что-то пугающее в этой тишине, в этих выражениях, и он понял, что верит каждому слову, которое уже сказал Стейнейр. И все же за его ужасом, за страхом скрывалось что-то еще. Доверие.
— Если вашей целью было произвести на меня впечатление серьезностью того, что вы собираетесь мне сказать, ваше преосвященство, вам это удалось, — сказал он через мгновение и почувствовал себя почти удивленным, что его голос ничуть не дрогнул.
— Хорошо, — сказал Кэйлеб, возвращая нить разговора, и глаза Уилсина обратились к императору. — Но пока мы не углубились дальше, есть еще один человек, который должен принять участие в обсуждении.
Брови Уилсина приподнялись, но он не успел сформулировать вопрос, даже для самого себя, как открылась дверь между просторным кабинетом Стейнейра и гораздо более скромной соседней комнатой Ашира, и в нее вошел высокий голубоглазый мужчина в кирасе и кольчуге имперской стражи.
Глаза интенданта расширились от шока и недоверия. Все в Теллесберге знали, что Мерлин Этроуз был послан в Зибедию и Корисанду, чтобы защитить императрицу Шарлиэн и наследную принцессу Эйлану. В этот момент он был почти в семи тысячах миль от дворца Теллесберг, что по силам пролететь только редкой виверне. Он никак не мог быть здесь!
И все же он был.
— Добрый день, отец Пейтир, — сказал Мерлин своим глубоким голосом, одной рукой поглаживая свои свирепые усы. — Как я сказал вам однажды в присутствии короля Хааралда, я верю в Бога, я верю, что у Бога есть план для всех людей, повсюду, и я верю, что долг каждого мужчины и женщины — стоять и бороться за Свет против Тьмы. Это была правда, как вы сами подтвердили, но, боюсь, тогда я не смог сказать вам всей правды. Сегодня могу.
* * *
Лицо Пейтира Уилсина было пепельно-серым, несмотря на его глубокий загар.
За окнами сгустились сумерки, пока Мерлин, Кэйлеб и Стейнейр по очереди описывали дневник святого Жерно. По уверенности Уилсина наносились сильные и быстрые удары, и теперь он знал, почему присутствовал Мерлин. Было достаточно трудно поверить в правду — даже признать, что это может быть правдой, — когда сейджин сидел там, наблюдая за его лицом в кабинете архиепископа, когда Уилсин знал, что он находится за тысячи миль отсюда.
Конечно, тот факт, что он здесь, не обязательно доказывает, что все, что они тебе только что сказали, правда, Пейтир, не так ли? — требовала его шулеритская подготовка. — В Писании говорится, что существуют такие вещи, как демоны, и кто, кроме демона, мог совершить путешествие, которое, как утверждает Мерлин, совершил в этом своем "разведывательном скиммере"?
И все же, даже задавая себе этот вопрос, он знал, что ни на мгновение не поверил в то, что Мерлин был демоном. Во многих отношениях он жалел, что не сделал этого. Все было бы намного проще, и он никогда бы не узнал, что его глубокая и непоколебимая вера была полностью основана на самой чудовищной лжи в истории человечества, если бы только он мог в это поверить. Священник в нем и молодой семинарист, которым он был еще до того, как принял обет, кричали, чтобы он отвернулся. Отверг ложь демонического приспешника Шан-вей до того, как они завершили разложение его души — разложение, которое, должно быть, началось задолго до этого момента, если он мог хотя бы на мгновение признать, что Мерлин не был демоном.
И он не мог отвергнуть их как ложь. Вот в чем была проблема. Он не мог.
И не только из-за всех тех примеров "технологии", которые только что продемонстрировал Мерлин, — подумал он резко. — Все эти твои сомнения, все эти вопросы о том, как Бог мог позволить кому-то вроде Клинтана получить такую власть. Они являются частью причины, по которой ты веришь всему, что только что сказали эти люди. Но все, что они сказали, все равно не отвечает на вопросы! Если только ответ не настолько очевиден, что ты боишься протянуть руку и прикоснуться к нему. Если все это действительно ложь, если архангелов действительно нет и никогда не было, тогда что, если сам Бог никогда не был ничем иным, как ложью? Это объяснило бы, почему Он позволил Клинтану предавать смерти, убивать и калечить от его имени, не так ли? Потому что Он не стал бы делать ничего подобного... Поскольку его вообще никогда не существовало.
— Мне жаль, отец, — тихо сказал Мерлин. — Мне жаль, что нам пришлось навязать вам это. Для меня все по-другому. Одна вещь, которой научил меня мой опыт здесь, в Сэйфхолде, заключается в том, что я никогда по-настоящему не смогу понять шок, связанный с тем, что вся эта абсолютная, задокументированная уверенность вырвана у вас из-под ног.
— На самом деле... очень хороший способ описать это, сейджин Мерлин. Или мне следует называть вас Нимуэ Элбан?
— Мы с архиепископом постоянно спорим об этом, — сказал Мерлин со странной, почти причудливой улыбкой. — Честно говоря, отец, я до сих пор точно не решил, кто я есть на самом деле. С другой стороны, я также решил, что у меня нет другого выбора, кроме как продолжать исходить из предположения, что я Нимуэ Элбан — или, во всяком случае, она часть меня, — потому что жизнь или смерть человеческого рода зависит от завершения миссии, которую она согласилась выполнить.
— Из-за этих... Гбаба? — Уилсин тщательно выговорил незнакомое слово.
— Безусловно, самая важная, самая насущная часть всего этого, — согласился Мерлин. — Рано или поздно человечество снова столкнется с ними. Если мы сделаем это, не зная, что нас ждет, крайне маловероятно, что нам посчастливится выжить во второй раз. Но это еще не все. Общество, созданное здесь, на Сэйфхолде, в лучшем случае является смирительной рубашкой. В худшем случае это величайшая интеллектуальная и духовная тирания в истории. Мы — все мы, отец Пейтир, включая этого ПИКА, сидящего перед вами, — несем ответственность, обязаны покончить с этой тиранией. Даже если Бога нет, моральная ответственность остается. И если Бог есть, а я верю, что он есть, то мы тоже несем ответственность перед Ним.
Уилсин уставился на ПИКА — машину — и внезапно почувствовал почти непреодолимую потребность безумно расхохотаться. Мерлина даже не было в живых, и все же он говорил Уилсину, что верит в Бога? И во что теперь должен был верить Уилсин?
— Знаю, о чем вы думаете в этот момент, Пейтир, — тихо сказал Стейнейр.
Серые глаза Уилсина метнулись к нему, широко раскрывшись от неверия в то, что кто-то действительно мог это знать, но это недоверие исчезло, когда он посмотрел в лицо архиепископа.
— Конечно, это не те точные слова, которые вы используете для самобичевания, — продолжил Стейнейр. — Каждый из нас находит свои собственные способы сделать это. Но я знаю сомнения, чувство предательства — нарушения. Все эти годы вы глубоко и искренне верили в Священное Писание, в Свидетельства, в Мать-Церковь, в архангелов и в Бога. Вы верили, сын мой, и вы отдали свою жизнь этой вере. И теперь вы обнаружили, что все это ложь, построенная на преднамеренных измышлениях с явной целью помешать вам когда-либо докопаться до истины. Это хуже, чем подвергнуться физическому насилию, потому что вы только что обнаружили, что сама ваша душа была изнасилована притворяющимися богами простыми смертными мужчинами и женщинами, которые умерли за столетия до вашего рождения.
